«Приедет, обязательно приедет, — успокаивала себя Валентина. — Ну, поссорились… Бывает… А вообще, зачем люди ссорятся? Даже пословицу придумали: «Милые бранятся, только тешатся». Чепуха, а не пословица…»

Она вошла в избу, разделась, набросила на плечи ситцевый халатик, сунула ноги в мягкие тапочки, разогрела приготовленный Лилей обед. Есть не хотелось. Глупая, ненужная ссора с Игорем выбила ее из колеи. Обидней всего было то, что разругались они в этот первый день занятий, которого столько ждали, о котором столько говорили.

Валентина подбежала к постели, уткнулась лицом в подушку и заплакала. Она терпеть не могла плаксивых девчат, в детском доме когда-то высмеивала мокроглазых, издевательски приговаривая: «Плакса-вакса, на лице клякса». В институтском общежитии тоже посмеивалась, бывало, над девичьими слезами. А сейчас плакала сама, в одиночку.

Незаметно уснула.

Странное дело, она никогда не видела Игоря во сне, хотя ей порой хотелось, чтобы он пришел в сновидении — красивый и ласковый, внимательный и милый… Ей опять приснился Саша Голованов. Как будто они снова приехали в летний лагерь к дояркам, и не тетя Лена, а он угощал молоком, советуя:

— Больше, больше пейте, от молока девушки становятся красивей.

— Хватит. Я не могу столько пить, — отказывается она.

— Разве вам не хочется быть красивой?

Ну, какой же девушке не хочется быть красивой! И она снова пьет и пьет молоко, потом, взявшись за руки, они бегут с Сашей Головановым к реке, река перед ними необычная, до краев наполненная молоком.

— Посмотрите, Саша, молочная река! — кричит Валентина. — Ведь это бывает только в сказках.

— А мы с вами, Валентина Петровна, из сказки. Мы — сказочные, — с улыбкой отвечает он.

— Сказочные? Почему сказочные? — удивляется она и вдруг видит на его плечах майорские погоны, золотом пылающие на солнце, и на каждом ослепительно ярко сияет по звездочке. — Саша, вы майор? — изумленно спрашивает она. — А не вы ли нашли меня маленькую на разбитой военной дороге?

— Я, — отвечает он. — Только вы были не маленькой, а большой, как сейчас…

Валентина проснулась. Над кроватью стояла Лиля.

— Ах ты, соня, вот как ты празднуешь первое сентября, — с притворным упреком говорила она. — Ну-ка, вставай, будем ужинать.

— Ты не можешь себе представить, какой мне сон приснился. Я видела настоящую молочную реку. Стою как будто на берегу…

— Рядом с Сашей Головановым, — подсказала подруга.

— Ты откуда знаешь?

— Я за вами из-за куста наблюдала. Разве ты меня не видела?

Валентина расхохоталась.

— Чудачка ты, Лиля.

— Ох, подружка, не напрасно тебе снится парень.

— Ох, подружка, напрасно глупости говоришь.

За ужином Лиля рассказала, как сегодня ходила к Подрезову просить денег, как ей удалось «выколотить» двести пятьдесят рублей на книги.

Рассеянно слушая подругу, Валентина думала об Игоре, без конца твердя: «Приедет, приедет…».

В первое же воскресенье он действительно приехал. И вел себя так, будто не было никакой ссоры, говорил о школе, уроках:

— Меня хорошо встретили семиклассники, решили научиться водить мотоцикл. Вчера было первое практическое занятие. Арина Игнатьевна это одобрила.

— Сельская баба, оказывается, имеет вкус к технике, — напомнила Валентина Игорю его отзыв о директоре.

— Арина Игнатьевна приличный руководитель, и вообще у нас дружный учительский коллектив. Один за всех, и все за одного.

Валентина радовалась приезду Игоря, радовалась, что школа ему нравится.

— Хочешь поехать в Заречное? — спросил он.

— Конечно, — согласилась Валентина.

Через какой-нибудь час они уже расхаживали по магазинам. Вчера она получила первую учительскую зарплату за полмесяца и решила что-нибудь купить на память об этом событии.

На обратном пути километрах в пятнадцати от Михайловки неожиданно заглох мотоцикл. Игорь копался в моторе, испачкал руки, лицо, но никак не мог понять, что с машиной.

— Ненадежный у тебя транспорт, — посмеивалась Валентина.

— Все как будто в порядке, а не заводится, — виновато разводил руками Игорь и снова начинал орудовать ключом и отверткой.

Рядом остановилась грузовая машина. Из кабины вышел Саша Голованов.

— Что случилось, Валентина Петровна? — спросил он.

— Вынужденная остановка. Капитальный ремонт без отрыва от дороги.

— Придется брать вас на буксир.

Игорь поднял голову и сердито нахмурился.

— Разрешите, Игорь Федорович, помочь вам, — предложил Саша.

— Как-нибудь обойдемся без помощников, — недружелюбно пробурчал тот.

Саша Голованов посмотрел на Валентину, пожал плечами — я ведь, дескать, с добрыми намерениями, это привычка такая у нас, шоферов, помогать в дороге друг другу. Пусть учитель недружелюбен, не оставлять же людей в беде. Он присел рядом, стал присматриваться к возне мотоциклиста.

— Вы проверили свечу? — спросил Голованов.

Игорь промолчал, будто не расслышал вопроса.

— Проверьте.

Не удостоив шофера взглядом, учитель продолжал свое дело, но все-таки советом воспользовался.

— Вот видите, пробита свеча. У вас есть запасная?

— Нет, — признался Игорь.

— Минуточку. У меня имеется. — Саша Голованов отошел к своей машине и через минуту появился со свечой в руках. — Пожалуйста, Игорь Федорович.

Вскоре мотор весело затрещал.

— Вот что значит — дело мастера боится. Спасибо, Саша, а то пришлось бы нам туго, — сказала Валентина и вдруг увидела в кабине Сашиной машины дочь завуча — Настеньку Зайкину.

— Садись! — крикнул Валентине Игорь.

Мотоцикл умчался. А Саша Голованов стоял на дороге и задумчиво смотрел вслед. Он очнулся, услышав гудок машины. Это сигналила ему сидевшая в кабине Настенька Зайкина.

Настенька… Они давно знакомы с ней, в школе когда-то сидели за одной партой и дружили. Саша часто бывал в доме Зайкиных, вместе готовили уроки.

В школе Саша привык видеть мать Настеньки, Марфу Степановну, строгой, даже очень строгой учительницей, а дома она, как и все матери, была чуточку ворчливой, но простой и доступной. Марфа Степановна угощала его чаем с ежевичным вареньем, грибами. Она жила вдвоем с дочерью одиноко и скромно. Саша еще помнит отца Настеньки, Антона Макаровича, — главного инженера бывшей Михайловской МТС. Это был веселый, добрый мужчина в неизменной кожанке, в сапогах, в офицерской фуражке с малиновым околышем. Антон Макарович дни и ночи проводил в поле. Его уважали председатели колхозов за верность слову: уж если Антон Макарович пообещал, можно было быть спокойным — сделает. Рабочие МТС и колхозники любили инженера за мягкое, отзывчивое сердце. И не напрасно вся Михайловка оплакивала трагическую, нелепую гибель Макарыча. Человек прошел всю войну, домой вернулся, а весной 1946 года утонул в реке. Ушла под лед груженная сеялками автомашина, в кабине которой ехал Антон Макарович…

Настенька была в отца — высокая, подвижная, бойкая. В школе училась она средне, уроки дома почти не готовила, списывала домашние задания с тетрадей Саши. Он понимал, что это нехорошо — давать списывать, но отказать Настеньке у него просто не хватало смелости.

Марфа Степановна вела в десятом классе литературу. Саша Голованов, бывало, заслушивался, когда она говорила о героях Горького, Островского, Фадеева, Шолохова. В то время ему хотелось быть похожим и на Павла Власова, и на Павку Корчагина, и на славных краснодонцев, и на питерского рабочего Давыдова. Героические люди! Марфу Степановну он считал человеком всезнающим, честным и самым справедливым. Ему казалось, что в мире нет более внимательной, более чуткой женщины.

Однажды произошло событие, о котором ему до сих пор вспоминать больно и стыдно. Как-то вечером он забежал к Зайкиным, Настеньки дома не оказалось: ушла куда-то к подругам.

— Ты посиди, Саша, она скоро придет, — приветливо встретила его Марфа Степановна. — Чаю хочешь?

Чай пить не хотелось, но приглашала любимая учительница, и он сел за стол.