Но я должен платить со своих денег высокие налоги. И вот для того, чтобы хоть частично этого избежать, я придумал и зарегистрировал этот институт. Вместо того чтобы просто платить налоги, я трачу большие суммы на институт и симпозиумы. Это считается деловыми расходами, я могу списывать их с налогов. Теперь понятно? — он посмеялся, мы тоже — вежливо. — В прошлые годы у меня бывали нобелевские лауреаты и знаменитые писатели — С.Р.Сноу, например. В этом году ваши статьи дали мне идею обсудить плюсы и минусы социализированной медицины. Так я провожу время в беседах с разными интересными людьми, — закончил он с улыбкой.

Так вот как могут позволить себе жить богатые интеллектуалы Америки — сказка! Интересы Купа нам были понятны. Но как вкладывать деньги в акции и зачем списывать деньги с налогов — для нас, не имеющих денег, эго было абсолютно новым, другим миром.

Через десять лет эта история Купа дала нам мысль тоже вкладывать деньги в акции и тоже списывать расходы с налогов, хотя далеко не в таких масштабах. Уроки жизни не должны проходить даром. Однако самого Купа уже не было в живых: он страдал алкоголизмом и умер от рака всего через три года после нашей встречи, в возрасте шестидесяти трех. Его книгу я храню у себя, а свою книгу послал его вдове.

— Владимир, кофе! — тоном приказа бросил мне на утренней конференции старший резидент, мексиканец Артуро, в первое же утро после возвращения.

Я с удивлением и обидой глянул на него: время от времени каждый из нас приносил кофе, но это не было ничьей обязанностью, в том числе и моей. Я соображал: ответить ли ему резко теперь, при всех, и тем самым нажить врага или отчитать его потом, наедине? Но тут молодой доктор Рик Хелберг громко и подчёркнуто сказал:

— Владимир, я пойду с тобой, чтобы принести ему кофе.

Мексиканец смутился и пошёл за нами:

— Я и сам могу…

Когда мы остались с ним вдвоём, я сказал:

— Слушай, я здесь не доктор, а ортопедический техник, но моя обязанность накладывать и снимать гипсовые повязки, а не подносить кофе.

— Ты не так меня понял. Я извиняюсь, — нахмурился он. Видно было, что обозлился.

В тот же день в отделение скорой помощи поступила женщина-учительница, тридцати шести лет, с тяжёлым переломом и вывихом лодыжек в голеностопном суставе. Дежурным резидентом был Артуро, а дежурным аттендингом (что-то вроде старшего врача, имеющего свою практику, но работающего и в больнице) — мой недоброжелатель доктор Аксельрод. Когда Артуро показал ему рентгеновские снимки, он развалился на диване:

— Ах, как я устал! Неужели мне ещё нужно идти и делать это?.. Ладно, я скоро приду её посмотреть. Ты начни и потом дай ей направление в мой частный офис.

— У больной нет частной страховки, — сказал резидент.

— Что — нет страховки? Тогда делай всё сам и назначь ей прийти в поликлинику.

Меня так и подмывало сказать, что он поступает не по закону: каждого больного должен смотреть аттендинг. Но не мне, иммигранту, наводить порядки — лучше было промолчать. Я отправился в приёмное отделение, чтобы помочь резиденту. Но тот злобно локтем оттолкнул меня.

Стоя позади, я видел, как неумело он действовал, вправляя перелом-вывих, больная ужасно кричала, корчась от боли. В результате вправление не удалось. Аксельрод потом спросил его:

— Ну, ты сделал как надо?

— Точно, как вы учили, — угодливый ответ.

Но по тому, как и что он делал, я знал, что ничего не получилось и больная будет хромать до конца жизни. Надо было переделывать, и чем скорей, тем лучше. Жалко молодую женщину: мне даже не столько было обидно за себя, сколько за больную.

С горькой усмешкой я вспомнил, как всего несколько дней назад меня называли «знаменитый профессор». Несмотря на всё, я был готов ему помочь: доктору нельзя ставить свой эгоизм выше профессионализма — доктор должен делать то, что нужно для больного. Доктор… в том-то и дело, что оба они не считали меня доктором.

Есть правильная поговорка: ни на что не напрашивайся и ни от чего не отказывайся.

Меня ни о чём не просили.

Вечером позвонил Ховард и, как тромбон, завопил:

— Владимир, ты должен сейчас прийти ко мне. Я тебе покажу что-то очень интересное.

Что бы это могло быть — может, он уже имеет на руках контракт с издательством?

Я поспешил к нему, а Ирина и Младший стали ждать меня с радостной новостью.

— Ну, как тебе понравилось во Флориде? Хорошо тебя принимали? — заорал он с порога.

Я привык к его бахвальству и никак не реагировал.

— Какое издательство приняло рукопись?

— Контракт с издательством почти готов, но сначала мы с тобой должны подписать контракт между нами. Он составлен на основании законов штата. В это ты можешь поверить. Я уже подписал. А теперь ты должен подписать вот здесь, — его голос неожиданно обрёл вкрадчивость и мягкость, прямо как переливчатые звуки арфы.

Он стал подсовывать мне листы и ручку.

— Я прочитаю это дома.

— Конечно, это твоё право, — мягко ворковал Ховард. — Ты даже можешь проконсультироваться с юристом. Только они дорого берут. Но я тебя уверяю, что там всё в порядке: лучшие условия для тебя. Потому что я очень тебя люблю, Владимир.

Он пошёл меня провожать, волоча за собой собачку, и всё приговаривал:

— Я сделаю тебя богаче того доктора Куппера. Как только ты подпишешь контракт, наш агент сразу получит деньги от издателя.

Ирина и Младший ждали меня в надежде услышать, наконец, радикальные новости о книге. Вместо этого я принёс проект контракта с Ховардом — не совсем то, чего мы ждали, но всё-таки деловая бумага. И мы втроём уселись её читать.

Контракт начинался с того, что Ховард считается основным автором будущей книги, хотя моё имя будет стоять первым. Я обязывался снабжать его разными рассказами и историями и буду иметь право контролировать, что он напишет. Доходы будут делиться так: 65 % ему и 35 % мне. При этом расходы за перевод на английский полностью обязан оплачивать я сам. Вся юридическая ответственность в случае любых претензий возлагалась на меня. И вдобавок ко всему этому я обязан впредь ничего не издавать без соавторства Ховарда.

Я был обескуражен, Ирина обозлена, а Младший пришёл в возбуждение и открыто надо мной посмеивался:

— Ну что — подпишешь?

— Конечно, нет. Ты бы подписал такое?

— А мне всё равно — это твоё дело.

Ирина от злости чуть не шипела:

— С самого начала было видно, что он жулик и подлец. Как и большинство других здесь, — не преминула добавить она. — Не надо было с ним связываться.

— Ты права, как всегда. Но у меня не было выбора. Да и теперь нет.

— Слушай, отец, — придумал Младший, — ты поторгуйся с ним, он обязательно уступит что-нибудь.

— Я не хочу с ним вообще разговаривать.

Самое обидное было, что опять рухнули мои надежды: уже более двух лет я так или иначе был занят устройством рукописи и готов был идти на компромиссы, только бы опубликовать книгу. Одним из таких компромиссов и был Ховард. Но ведь всё имеет свои пределы: не мог же я подарить ему свою книгу, да и все последующие тоже.

Ховард позвонил на следующий вечер, голос ласковый и вкрадчивый:

— Владимир, ты подписал наш контракт?

— Нет, я не согласен с ним.

— Что тебе не понравилось?

— Почти всё. Почему это ты — основной автор?

— Ну, это только такая формулировка…

— Рукопись уже написана мной, твоя должна быть только адаптация. Я — основной автор всех историй и рассказов.

— Ладно, ладно, давай уберём пункт об основном авторе, — он заговорил мягкой виолончелью. — Ведь твоё имя всё равно будет стоять впереди.

— Конечно, впереди. Не твоё же. Но почему тогда ты должен получать 65 %?

— Ах, Владимир, Владимир, ты даже не представляешь, как много ты станешь получать за выступления по приглашению после опубликования книги, — его голос был полон бархатистого тона контрабаса.