И теперь, описывая эту трагедию почти через двадцать лет, я тоже чувствую, что нарушаю тайну красавицы Тани. Но я хотел показать, кого куда приводят пути иммиграции.

Я получил письмо от д-ра Ирвинга Куппсра, нейрохирурга с мировым именем.

На шикарном бланке с названием «Институт медицины и гуманизма», с изображением Атланта, поддерживающего земной шар, он писал, что прочел мои статьи в журнале «Медицинская экономика» — «Социализированная медицина в Советском Союзе», они ему понравились и навели на мысль организовать международный симпозиум по проблемам социализированной медицины в России и в других странах. Он приглашал меня выступить докладчиком на этом симпозиуме, который будет организован следующей зимой в городе Неаполь (Naples) во Флориде; мне будут оплачены всс расходы по поездке и обещан гонорар $1000. Для знакомства и обсуждения д-р Куппер приглашал меня приехать в пригород Нью-Йорка городок Валхалла, там при Нью-Йоркском колледже медицины располагался Институт нейрохирургии, директором которого он и был.

Профессор Куппер был одним из самых известных врачей мира: в 1960-х годах он первым в мире начал лечить мозговое заболевание пожилого возраста — паркинсонизм — хирургическим путем. Для этого он разработал метод проведения тонких игл в основание мозга и производил через них местное замораживание тех структур, от которых исходило развитие болезни. По новизне, смелости и точности это была настоящая революция в хирургии. Получить персональное письмо от такого крупного учёного было большой честью.

В жаркий летний день мы с Ириной поехали в Валхаллу на поезде, потом пересели на автобус. На машине езды туда было не более часа, но о машине мы и не мечтали. Ирина ехала в качестве переводчика — для такой важной деловой беседы мой английский был ещё недостаточен. Это меня расстраивало. А по дороге случилась новая неприятность: наполовину оторвалась подошва на одном из моих единственных летних туфель. Теперь она отвисала и хлюпала на каждом шагу, и было неудобно ходить, а когда я сидел, то прятал ногу поглубже под сиденье. Необходимость всё время думать об этом нервировала.

В институте была классическая академическая обстановка. Секретарша проводила нас в комнату ожидания, там по стенам висели американские и международные дипломы д-ра Куппера, он был членом академий и научных обществ чуть ли не всего мира. Побродив вдоль стен, я насчитал шестьдесят дипломов и сел, спрятав ноги под стул. Вскоре нас пригласили в кабинет. Типичный американец, высокий седой мужчина (ему тогда было 57–58 лет) с широкой улыбкой вышел нам навстречу, приветливо пожал руки, ввел в кабинет и заботливо усадил в кресла:

— Я читал ваше интервью и знаю, что вы были известным ортопедом в России, — начал он. — Я рад видеть перед собой такого крупного специалиста, который теперь живет и работает в Америке.

В это время крупный специалист был занят запихиванием ног как можно глубже под кресло. Но при этом я все-таки вставил, что жить-то я здесь живу, но пока ешё не работаю, и мне предстоит сдать экзамен и пройти резидентуру. Куппер с любезной уверенностью возразил:

— Ну, экзамен вы, конечно, сдадите, а резидентуру вам обязательно сократят, учитывая ваш большой опыт.

Это было приятное начало беседы. Потом мы обсуждали программу предстоящего симпозиума: он расспрашивал, в каких странах есть социализированная медицина, советовался — каких представителей приглашать, на чём делать акцент обсуждения.

Ирина многое, почти всё, очень толково переводила (толковая жена всегда знает больше мужа о его работе). Уловив это и поняв, что без неё мне не справиться, Куппер тут же любезно предложил Ирине:

— Я приглашаю вас тоже, мы оплатим ваш полёт туда и обратно. Я предоставлю вам один из двух домов, которые у меня есть в Неаполе. Мне этот дом совсем не нужен, там располагается контора моего института, но дом абсолютно жилой, вы можете жить в нём неделю или две, сколько вам захочется.

Мы, естественно, удивлялись и благодарили, благодарили и удивлялись его утончённой любезности. Принесли кофе и печенье, секретарь разлила ароматный напиток в красивые чашки. После кофе Куппер повёл нас осмотреть его институт:

— Мне интересно узнать ваше мнение о некоторых моих пациентах.

Конечно, и мне было интересно осмотреть такой всемирно известный институт, но расстраивала оторванная подошва. Стараясь не очень отрывать ногу от пола, я заскользил за ним по коридорам. Благо ещё, что полы были довольно скользкие. Со стороны я мог производить впечатление тренирующегося конькобежца или — ненормального. Но Куппер, тактичный джентльмен, и глазом не повёл. Он с увлечением показывал своих оперированных больных и спрашивал моё мнение. Как только мы подходили в постели больного, я сразу прижимался к ней коленками, чтобы спрятать подошву, а потом уже отвечал на его вопросы.

На прощанье он сказал:

— Я буду держать вас в курсе организационных дел. Я уверен, что с вашим участием симпозиум будет иметь успех.

Я благодарил, пряча ногу под стол, а сам решил, что непременно куплю новую пару туфель. Тем более что должен получить гонорар.

Таким приёмом мы с Ириной были поражены: вот как настоящий профессионал высокого класса относится к своему коллеге! — это так отличалось от «приёмов» других американских докторов. Да, но вот — подошва, чёрт её подери…

Вообще бедность не очень огорчала меня, я как-то мало придавал ей значения, занятый интенсивной учёбой и непосредственными делами. Ирина, довольно набалованная в прошлом женщина, и вообще как женщина, могла, наверное, относиться к этому по-другому. Но мы с ней нашу бедность не обсуждали, принимая её как какую-то необходимость, хотя бы на время (а на какое время — мы не знали).

Только иногда наша затянувшаяся неустроенность давала себя знать по контрасту, в каких-то конкретных сравнениях. Однажды, проходя мимо нашей бывшей гостиницы, я увидел у входа группу людей — Берла и других старожилов, которым харьковский часовщик демонстрировал свою новую машину «Бьюик-Регал», блестящий лимузин.

Он рассказывал хвастливо:

— А что? — мой бизнес расширяется. Со мной теперь работают двое из России — морской инженер и бывший капитан первого ранга — полковник флота. Вот, он полковник, а я ему плачу. А! Через них я наладил связь с русскими моряками, которые приплывают на торговых кораблях в Латинскую Америку. Чего они там привозят этим голопупым — мне дела нет. А мне они привозят механизмы русских часов, и я скупаю их по доллару штука. А что? — выгодно. Механизмы, конечно, не ахти какие, но ничего — тикают. Мы их привозим сюда и вкладываем в футляры лучших швейцарских фирм. Получается товар что надо! И я продаю его на улицах в центре города. Не я, конечно, а я держу для этого целую свору черномазых. Ну, а за полцены, да ещё и без налогов, люди покупают очень охотно.

Так вот какую работу предлагал тогда мне этот жулик! Хорош бы я был, продавая на улицах его подделки. Интересно, как это у него хватило совести предлагать мне такое? Вообще на улицах Нью-Йорка у разной швали можно было купить всё. Но надо было стать сугубо сухим капиталистом-предпринимателем в душе, чтобы предлагать такую сделку доктору, профессору. Быстро же он перестроился, этот бывший харьковский часовщик. Ну а кроме таких торговцев, была на улицах масса зазывал в клубы стриптиза и разные бардаки; они ловили пешеходов на тротуарах и вручали им открытки с голыми довочками. Может, мне и такую работу станут предлагать?

Берл слушал часовщика со скептической улыбкой:

— Ну, что я говорил? — это Америка. Вот вы шумели, что вам здесь всё не понравилось. А я вам говорил, что Америка — это рай для иммигрантов. Помалу, помалу все здесь находят своё.

Отведя меня в сторону, Берл добавил:

— Совсем другой человек, а! Нашёл сам себя: стал настоящим американским жуликом.

Покосившись на блестящий «Бьюик» и вспомнив свою отвалившуюся подошву, я ответил:

— Похоже, только жуликам здесь и есть настоящее раздолье.