— Свой диплом ты получил не зря, — сухо произнес Янно. — Дилемма действительно такова: либо ты будешь двигаться, либо нет.

— Превосходно. И вы сможете увидеть это вместе со мной?

— Изображение достаточно отчетливо. Кроме того, мы можем снять его на пленку.

— Тем лучше, результат получится более объективным. А теперь допустим, что я — и вы, и кинокамера, — мы увидим, как в приближающемся будущем я преспокойно сижу у стола. Но когда указанное время X наступит, я встану и пройдусь по комнате.

— Ты не сделаешь этого!

— Почему?

— Потому что в этом случае ты и увидел бы другое! Если светящаяся чаша показала тебя сидящим, значит, когда наступит время X, ты будешь сидеть, причем именно на том месте, где ты себя видел.

— А если я встану?

— Тогда ты не увидел бы себя сидящим.

— Пусть я увидел себя сидящим, а все-таки встану.

— Ты не можешь сделать этого, если ты этого не видел.

Гость застонал. Слова Янно «поверь мне, все будет так, как я сказал» чуть было не лишили его самообладания.

— Ты можешь довести человека до сумасшествия. Я знаю, ты хороший специалист по проблемам причинности, но где-то вы все-таки ошиблись. Ваш эксперимент основан на заблуждении.

— Тип шесть, — спокойно констатировал Янно.

Теперь они шли по коридору с желтыми дверями.

— Подумай сам, — умолял гость, — ну подумай же сам! Возьми еще раз хоть мой пример. Мы видели, что я буду сидеть за столом. По времени будущего, допустим, на пятьдесят шестой секунде, по времени настоящего — на первой секунде.

— Формулируешь ты прекрасно.

— Так, между первой секундой и пятьдесят шестой секундой проходит ведь вполне реальное время?

— Пятьдесят одна секунда реального времени, реальнее не бывает.

— И этим временем я могу распорядиться по своему усмотрению?

— Да, с помощью того, что ты называешь свободной волей.

— Ею я и воспользуюсь, можешь быть спокоен. Вот где собака зарыта. Вся ваша дребедень парализует волю, ослабляет сопротивляемость человека, и ваш испытуемый попросту впадает в состояние самогипноза, который заставляет его рабски копировать то, что ему внушается увиденным в чаше. Но со мною этот номер не пройдет, не пройдет! Я вслух, громко скажу вам, что я увидел, и поступлю наоборот, то есть в нашем случае начну расхаживать по комнате, ну а если увижу в чаше, что я хожу, то усядусь на место и буду сидеть.

— Нет, делать ты будешь то, что увидел!

Гость посмотрел с недоверием.

— Вы что, правда хотите меня загипнотизировать? Я вам согласия не даю.

— Тип номер три, — произнес Янно, почти скучая.

— Станете вы меня гипнотизировать или нет? Я требую четкого ответа!

— Пожалуйста, четкий ответ: ничего подобного делать мы не собираемся! Между прочим, твоя мысль о самогипнозе оригинальна, поздравляю. До этого еще никто не додумался. Стало быть, в некотором отношении ты представляешь собой исключение.

— Я буду исключением во всех отношениях, вот увидишь. Предлагаю пари. Я заявляю, что если вы меня не загипнотизируете и не станете каким-либо иным способом мешать мне, то в момент X я сознательно сделаю иное, нежели все мы видели перед этим, причем так, чтобы у вас не было никаких сомнений. Ну, что ты теперь скажешь?

— Только одно: остальные говорили то же самое и с такой же уверенностью. Они считали, что все зависит от их воли. Как мы ни старались убедить их, нам не верили.

За поворотом начинался коридор с оранжевыми дверями. Здесь висела картина, и Янно перевернул ее. Картина изображала великого просветителя Кристиана Вольфа, на лице которого играла оптимистическая улыбка. На обороте портрета была прикреплена бумажка с машинописным текстом: «Пари предлагают не позднее, чем на этом месте!»

— Дешевые фокусы, — проворчал гость. — Если бы я не предложил пари, ты бы даже не притронулся к портрету. И вообще, какого черта, — продолжал он, — не хватает только явления духов, как на спиритическом сеансе. По-моему, подобное поведение — как бы сказать? — не слишком корректно для научного работника. Я мог бы выразиться и резче.

— Черный юмор, — горько сказал Янно. — Так легче справиться со своим бессилием. Впрочем, наверно, ты прав. Я действительно бестактен. Нервы у нас сдают, тут уж ничего не поделаешь. Но, в сущности, я тебя не удерживаю.

Он повернул картину и добавил:

— Пожалуй, все-таки тип номер пять.

— Что значит «тип номер пять»?

— Это я о твоих последних словах. Да нет, больше я тебе ничего не скажу, а то опять не поверишь, что я знал их заранее.

— У вас что, составлен целый каталог разных типов?

— Конечно! Можешь посмотреть его у Пабло. Очень интересно с психологической точки зрения: классификация типов неприятия действительности. Тип номер один сомневается в аппаратуре. Например, он садится к чаше, а потом говорит: «Ну, вот и все, можно вставать». И встает как раз в тот момент, который рассчитан компьютером. Тогда сей тип заявляет, что часы спешат или отстают. Тип номер два можно охарактеризовать следующим образом: допустим, человек увидел в чаше, как он почесывал затылок. Он говорит: «Именно этого я делать не стану». И как раз, когда он произносит «именно этого», он почесывает затылок, причем все происходит точно в заданный момент. Тогда человек начинает ругаться, кричит, что его подловили… словом, что-то похожее на твою мысль о самовнушении. Тип номер три — expressis verbis — считает, что его загипнотизировали.

— Позволь, но этого вы опровергнуть действительно не можете, по крайней мере вы не можете доказать самому испытуемому, что не прибегали к помощи гипноза.

Янно молча пожал плечами. Теперь он повернул в коридор с красными дверями.

— Лаборатория Пабло находится в самом конце, — сказал Янно. — Мы шутим, что Пабло работает почти в инфракрасном секторе.

Применяется ли в институте обычная шкала цветов для дверей или иная, спросил гость, и Янно ответил, что обычная, то есть каждый цвет обозначает степень секретности ведущихся работ, от красного цвета и выше; тогда гость с удивлением заметил, что Янно работает в коридоре с синими дверями, значит, его работа считается гораздо секретнее, чем у Пабло, хотя, насколько ему известно, Янно всего лишь навсего собирает и сортирует газетные вырезки, Пабло же…

— Именно поэтому, — ответил Янно. — Подвохов можно ждать только от прошлого, а будущее для всех открыто. Впрочем, — добавил он тут же, — мы все здесь мелкая сошка, институт у нас оранжевый.

— Под стать вашей логике, — пробормотал гость и вдруг резко протянул руку. — Итак, пари? Ставлю целых пять фунтов против одного!

— Нет, не могу, — покачал головой Янно. — Ведь я точно знаю, что ты проиграешь. Погоди, не кричи, выслушай меня. Пари предлагались сотни раз, десятки раз я сам был свидетелем — и ни одного исключения, ни одного! Допустим, мы увидели, что человек будет сидеть у стола вполоборота, причем ровно через двадцать секунд; увидев это, человек сразу вскакивает и начинает бегать по комнате; вдруг он подворачивает себе ногу и падает на стул, пододвигается вполоборота к столу, а время, конечно же, ровно X! Вторая попытка. И снова мы видим то же самое: он будет сидеть за столом через двадцать — нет, на этот раз уже через восемнадцать — секунд; человек опять встает, только теперь он ходит по комнате осторожно и говорит, мол, ничего подобного больше не случится, уже теперь-то он ноги не подвернет! Он медленно подходит к столу и внезапно, ни с. того ни с сего кричит: «Вы что думаете, я вам подопытная обезьяна? Думаете, я во всем стану вам подчиняться? Вы ждете, что я по комнате буду мотаться, а я не буду!» Он садится и орет: «В конце концов, я — свободный человек!» И конечно, опять время X. Нас словно обухом по голове ударило, и сам он был совершенно подавлен, а потом превратил свою неудачу в целую программу. Он стал твердить, что ему надоело во всем прислушиваться к мнению других и теперь он намерен подчиняться лишь собственной воле, утверждая тем самым свою индивидуальность. А тут как раз готовились очередные выборы в институтское руководство. Вот он и написал большущеё письмо в дирекцию с отводом основного претендента. И надо же было приключиться такой чертовщине, что чуть ли не каждый сотрудник института написал похожее письмо, и сверху поступило распоряжение снять кандидатуру претендента — помнишь, ходили слухи, будто этот Н. Н. берет взятки, слухи, кстати говоря, вздорные, как потом выяснилось. Тут бы нашему поборнику свободной воли образумиться, но он уже совсем закусил удила. Еще бы. Ведь он из чистейшего каприза хотел выкинуть штуку, которая совершенно противоречила бы здравому смыслу, и вдруг каждый, буквально каждый, делает то же самое; потом еще раз и опять совершенно сознательно он сделал новую глупость, а люди опять взяли с него пример, к тому же в результате по институту вышел приказ, который дирекция долго не решалась подписывать, хотя и очень желала этого и даже получила соответствующее указание от вышестоящего начальства. В конце концов он решил, что у него есть лишь один-единственный способ проявить свою свободную волю, и он кончил жизнь самоубийством — и в тот же день разразилась целая эпидемия самоубийств. Так что ему пришлось выпить чашу своего бессилия до самого дна. Словом, это был жуткий «эффект засасывающей струи».