Иксион не отважился продолжить мысль.

Она стояла на гравийной дорожке, на том месте, где провалился в яму и сгорел Деионей. Мягкий, настойчивый свет луны. Иксион дрожал, сжигаемый страстью, но он знал, как изможден, и не решался приблизиться к той, что стояла в ночи, сладостно нашептывающей и дразнящей; он был слишком смущен, чтобы вымолвить слово, был поражен неожиданным открытием, был слишком земной в той медлительности, с какой соображал, что с ним произошло. Он велел Гере прийти; он хотел только просить ее, это вышло неожиданно, он содрогнулся от того, что дерзнул на повелительный тон, — и вот она стоит перед ним, повелителем, супруга Зевса, и полным страсти взором смотрит на него, земного, но уже не смертного: Иксион напряг все свои силы, чтобы выдержать ее взгляд. Он выдержал; но ему уже не достало сил сделать шаг к ней. Гера вдруг выпростала руку из одежд — для того только, чтобы плотнее прижать к телу; она стояла подобно чудовищному знаку во дворе бездыханно тихого дворца, и Иксион видел только ее глаза, горящие и таинственно сверкающие, но тут она неожиданно исчезла.

Он догадался: для нее внизу еще не приготовлено ложе.

Ведь все так быстро последовало!

Он должен перемениться — опередить судьбу!

Иксион кинулся в опочивальню Дии; она не спросила, откуда он, — что ей за дело до этих рабынь, с которыми он проводил время, будь они земные или с неба; она знала, что Зевс приглашал его к себе на трапезу, но и она приняла милость Геры и теперь чувствовала себя равной ему. Она с нетерпением ждала возглас изумления, с нетерпением, но теперь уже без всякой робости, в то время как Иксион стоял на пороге и думал, куда бы спровадить постылую: к рабам или в царство теней. Дия горела нетерпением: должен же он наконец увидеть, что произошло с ней; уж не лишился ли он от восхищения дара речи? Она произнесла слово, всего только слог, на своем языке, почти что чудное и вместе с тем насмешливое, и шагнула к нему: черные, облитые светом луны волосы, округлившийся живот.

Иксион видел только два горящих глаза.

Дия, со свойственной ей естественностью, сказала: «Ну!» — и чуть расставила ноги.

— Пощупай, я беременна!

Тут он увидел преображение Дии и нашел только одно объяснение: Зевс, Дия не была беременной, всего неделя как у нее прошли месячные, и вдруг нате вам — округлившийся живот и блестящие волосы; Иксион не сомневался: пока он держал в объятиях Геру, ее супруг ласкал на ложе его жену. Дия, земная, постель за постель, и в подтверждение этому — живот.

Вот почему на Олимпе ни подозрения, ни стражи и гость сколько хочет остается наедине с царицей.

Женская плоть за женскую плоть.

Именно так видел это Иксион в своем ослеплении, и он расценил это как приятельство, которое уравнивало небесного царя и земного — два бессмертных предаются любовным утехам, обмениваясь партнершами. Он ни на миг не устрашился выбора: пусть Зевс остается с Дией, он, Иксион, нашел счастье в Гере. Теперь, конечно, он не может прогнать Дию, он отведет ей место в покое для гостей, украсит его венками из дубовых листьев и олив и дверью из чистого золота, заставит благоухать весной, когда другой царь войдет через Солнечные ворота и ступит на гравийную дорожку; и тут Иксион увидел двор и гравийную дорожку и яму, скрытую под настилом, который провалился под ногой ступившего на него, и снова гость падал в яму.

Видение; но что это могло означать? Уж не хочет ли Гера оставаться абсолютно свободной — не только в свободной игре обмена, и дает таким образом ему знать? Яма; нет, не угли, огонь не возьмет его, но отчего не продержать его в плену? Разве не заточили От и Эфиальт вероломного Ареса в бочку для нечистот, где он маялся больше года? Разве Гера не была закована в цепи? Разве Аполлон не находился в рабском услужении? И разве сам Зевс не томился в оковах? Почему бы ему не побыть в яме, пока?.. Видение исчезло. Иксион все еще стоял на пороге и разглядывал живот Дии. Она достойный товар, ему нечего стыдиться. Он понял, что теперь должен что-то сказать. Он, мол, знает, что она забеременела от Зевса, сказал Иксион и, помедлив, добавил: «А я спал с Герой, и она, может статься, понесла от меня!»

Крик вырвался у нее из груди, это было вдвойне невыносимо; от таких нечестивых речей недолго поседеть во второй раз. «Безумец! — вскричала она. — Ты ослеплен! Боги покарают нас!» Иксион ударил в медный колокол над дверью опочивальни и зычно крикнул — и крик прокатился по всему дворцу, и Дия зажала уши, — что, мол, он спал с Герой, на ее ложе, и излил семя в ее чрево, и пусть все на земле знают об этом!

Гера тем временем вознеслась на Олимп и, подойдя к Зевсу, предложила ему взглянуть вниз и послушать, что происходит в стране лапифов, и Зевс услышал, как дерзко похваляется Иксион, слышали это и другие бессмертные. Ах, слепец. Зевс призвал к себе Нефелу и указал вниз, на дворец в лунном сиянии: спала ли она с тем мужем? Все ее существо, не только губы, сказало: «Да!» У дворца, во дворе, колодец; она глянула в его зеркало, или отразилась в глазах Геры, и впервые увидела свой образ, и увидела, что она подобие другой — дивная, как и та, Дивная, величественная, как и та, Величественная, и она поняла, что стоит у цели: Повелитель привел к ней гостя, чтобы испытать ее на месте другой, она исполнила его волю, она заменила другую и теперь могла рассчитывать на благодарность Повелителя, и это она понимала не иначе как только занять место другой.

Гера ударила ее в лицо: и она дерзнула равняться с ней, эта девка, клок облака, — с ней, с царицей! Гера вцепилась в ее красиво уложенные волосы: и эти завитки — божественные локоны Геры? И это обвислое мясо — грудь Геры? Она сорвала с ее тела одежды; Нефела вскрикнула и бросилась в ноги Повелителю, обхватив его колени; Гера пнула ее под зад, и Зевс оттолкнул ее ногой от себя. Так, под ударами и пинками, швыряемая туда и сюда, Нефела произвела на свет чудовище, кентавра, плод мужского пола, у которого тело начиная от пояса переходило в туловище коня: голова, удлиненная спина, две руки, четыре ноги, яичко мужчины и яичко коня. Иксионово порождение. Зевс схватил отпрыска и швырнул его на землю, к истокам Пенея; от этого чудовища повели свой род кентавры, другое племя Фессалии, с самого начала вступившее во вражду с лапифами; правда, в их роду было немало искусных врачевателей, но это уже не относится к нашему повествованию.

След крови и мокроты; Нефела, постанывая, уползла в свой покой, и Зевс велел ей там оставаться — неизреченный приказ, но она почувствовала, что от нее требовали, такова была ее природа: угадывать чужую волю и повиноваться.

Потом Зевс послал за Иксионом. Брезжил рассвет. Дия в этот день родила сына, Пиритоя, о котором хронисты и по сей день ведут спор: от Зевса он или от Иксиона. То, что Гермес на этот раз сам явился, чтобы снести его к заоблачным высям, Иксион расценил как свидетельство своего ранга, и что доныне было видением, выросло в грандиозный замысел: занять место Зевса, править над миром. Так летел он на небо. Наверху уже ждал Гефест, с ним два подручных — они подхватили Иксиона, и там были уже горящие угли, а на них колесо из серого, ковкого, многоценного железа, и клещи были тоже из железа, и оковы лежали готовые, уже раскаленные на огне. И Гера стояла, в длинных одеждах и под фатой, с нею Зевс, а за ними в алом зареве занимался день. Колесо тем временем раскалилось; Гера откинула с лица вуаль; Иксион увидел два горящих глаза и в этот миг подумал, что сейчас, должно быть, состоится посвящение его в боги — через закаливание в небесном огне, но уже в следующий миг он вскричал страшным криком, и крик разнесся по всему миру, а он все кричал и кричал: Гефест приковал его к колесу, и Зевс, осуществляя свою изощренную месть, изрек, кивнув Гере, казнящее слово: «Ты должен почитать своего благодетеля!»

Потом Гермес раскрутил колесо и закинул его в небо, и с тех пор кружится оно в поднебесье вокруг Олимпа, среди облаков, старательно обходящих его стороной.