— Хочу сказать, добрая, — Убог поймал вопросительный взгляд княгини и быстро поклонился.

— Да?

— Вот. Я привел, потому что — плакала.

Он вытолкнул из-за спины на свет спасенную девушку и та, переминаясь, хмуро осмотрела задранные к ней красные лица.

— Говори.

— Я… — Силин выпрямилась, — я хочу с вами. С госпожой Ахаттой!

По кругу советников пробежали негромкие смешки. Убог покачал головой укоризненно и погладил девушку по плечу. Та шагнула вперед.

— Вы смеетесь! Вы смеетесь, потому что она не мужчина? И я тоже? А где вы были, когда она выскочила из-под земли и закрутилась, как смертное око луны, а? Я сказала ой, сказала ых, один вдох только, а она уже раз-два, только сверкает нож! И теперь они лежат там, навалом, как бараньи туши. Потому что госпожа Ахатта убила их! А не вы!

Закончив кричать, опустила руки и, тяжело дыша, с вызовом осмотрела мужчин. Те молчали, поглядывая на княгиню. И Силин поспешила добавить, чтоб уж поразить их совсем:

— А я, я помогла госпоже убивать!

— Это как же? — удивился Нар.

— Я держала. Он лежал, на мне, а я держала крепко. И улыбалась, вот так, — она откинулась назад, и, глядя в темный воздух, зазывно оскалилась, обнимая пустоту.

Нар хмыкнул и вдруг густо захохотал, маша на нее рукой. И следом за ним рассмеялась Хаидэ, увидев картину, как старается молодой Ках, наваливаясь, и как отчаянно строит ему глазки девчонка, пока за спиной вырастает быстрая тень ее сестры.

Советники хохотали, хлопая друг друга по плечам и раскачиваясь. Отсмеявшись, княгиня подняла руку и, улыбаясь в наступившей тишине, сказала:

— Так есть, храбрые мужчины. Вы должны гордиться тем, что и женщины рядом с вами становятся все сильнее и храбрее, разве это плохо? Может и в твоих жилах, доблестная воительница Силин, течет кровь амазонок, кто знает. Ты завоевала право быть бойцом. Как ты говоришь — Степные осы? Так именуют нас досужие сплетники? С этого дня, так я говорю, дочь Торзы непобедимого, к славе Зубов Дракона — Степные осы существуют. Ахи, отберешь себе девочек, что не хотят всю жизнь трястись в женских повозках. И занимайся ими. Пусть станут такими же, как их темная госпожа ядов — красивыми и смертельными. А ты, Силин, первая Степная оса Ахатты.

— Уййй, — восхищенно сказала Силин и, подбежав к Ахатте, села на корточки за ее спиной, задрала подбородок, оглядывая повеселевших мужчин.

Сердце прыгнуло, забилось, подкатываясь к самому горлу и выжимая в глотку стон. Просыпаясь, Онторо стиснула зубы, чтоб стон остался во рту, будто комок сладкой еды, лепешка из сдобного ячменя, смятая с текущим в пальцах медом, которую, запихав в рот, хочется держать там долго, не проглатывая.

И, открывая глаза, разжала потные кулаки. По ложбинке между грудей, щекотнув, протекли к животу капельки пота. В еще затуманенных сном глазах белые колонны, обвитые кисеей штор, покачивались и гнулись. И ближе их, ближе высокого купола потолка и просторных стен — внимательные глаза жреца удовольствий. Зеленые, со льдом.

После жаркого сна взгляд обжигал холодом, прогоняя по спине толпы мурашек, и это было приятно.

Онторо вытянулась, до крупной дрожи напрягая бедра, колени и ступни, закинула за голову руки, устраивая затылок на ладонях. Улыбнулась в красивое лицо, обрамленное прямыми белоснежными прядями.

— Тебе хочется кинуть кость с мясом. И погладить по шелковой спине, — проговорил жрец и добавил, чтоб шутка была понята верно, — куи-куи, гладкая хвостатая тварь…

— Куи-куи, бывший хозяин, говорит тебе гладкая хвостатая тварь, — поддержала его Онторо, упирая на слово «бывший», — что нужно тебе в новых покоях черной жрицы, единственной среди белых жрецов?

Гость потер руками колени, рассматривая драпировки на гладких стенах, полосатые яркие шторы, подобранные парчовыми лентами, вазы полупрозрачного камня с тонкой резьбой на боках. Свет протекал через круглые отверстия в куполе, скрещивая туманные лучи, а их ловили висящие на цепях зеркала, отправляя вниз и на стены. Огромное ложе в перекрестье лучей казалось парящей в воздухе драгоценной клеткой. Жрец протянул руку и, помедлив, положил на черный, исчерченный лучами живот девушки. Она вздрогнула, сделала движение отвернуться, но осталась лежать на спине, глядя в потолок.

— Мужчина был в тебе, только что. Твоя кровь еще не успела остыть. Глупые люди рассказывают, что след мужчины никогда не найти в женщине. А я нахожу.

— Потому что ты жрец Удовольствий. И потому что это случилось только что, — промурлыкала Онторо.

Голос ее был ленив, но внутри она напряглась, почуяв опасность.

— Я потратил сотни лет, изрядную толику своего будущего бессмертия, чтобы учить вас — неразумных, правильно радоваться удовольствиям. А что делаешь ты? Просто ешь их утром, вечером и ночью? Как славно быть жрицей, а, черная хвостатая тварь? Прекрасные покои, цветы, дивная еда. Рабы, которых ты выбираешь, осматривая тела и щупая мужскую стать. А как же труды, чтоб гармония платы не нарушалась?

— Тебе ли не знать, сколько трудов я…

— Полно! Полно! — гость рассмеялся, встряхивая рукой, будто испачкался, — ты столько времени потратила на приручение великана и где он теперь? Возилась с его подружкой, даже с двумя. Одну выбелила и подсунула здоровяку, а он возьми да и убеги с этой полумертвой дурочкой. Другую следила во снах, но, я вижу, связь потеряна? Что такое труды, если они ничего не дают матери Тьме? Или думаешь, все это, — он обвел рукой светлое пространство, и тяжелый браслет сверкнул синими камнями, — тебе чистая награда за промахи? Что ты приросла к новым покоям?

— Некоторые дела требуют времени, — сухо ответила Онторо, садясь и натягивая на голые бедра светлое покрывало, — тебе ли не знать, будущий бессмертный.

— Да. Особенно если вспомнить, сколько времени я потратил на тебя, к примеру.

Девушка поправила тонкие косички, уложила их по плечам. Надо сегодня приказать рабыням расплести, а то болит голова, подумала мимолетно. И мысль о рабынях столкнулась с проговоренной жрецом угрозой о том, что все данное ей может быть отобрано. Что же, снова возвращаться в каменный каземат с дощатым столом, уставленным пузырьками и плошками? Слушать пьяные вопли стражей пролома над своей головой?

— Великий учитель… Вечно буду благодарна тебе за науку. Именно ты сделал из тощей забитой девчонки — меня. Такую. И скажи, разве плохо у тебя получилось?

Жрец Удовольствий оглядел точеное тело, высокую шею, обвитую цепочками, узкое лицо, тонко и прихотливо расписанное белилами и охрой.

— Я хорошо поработал, — согласился самодовольно.

— А есть еще тут, — она приложила черный палец к своему лбу, — и поверь, я не подведу тебя. Мать тьма будет довольна. Я расскажу тебе, что делаю.

Она вытянула руки и, растопыривая пальцы, стала сплетать их и скрещивать, сопровождая жестами медленный рассказ:

— Люди связаны, вот так. Мы забываем об этом, прости, ведь к нам идут те, кто рвут эти связи. Черные на острове чураются друг друга, каждый из них сам по себе. Там же, куда я кидаю свои сны, там нитки превращаются в канаты. И если кто-то один не поддается, я просто подталкиваю другого. Он потянет за нужную мне нить. Все придет в движение, но начнется оно с другой стороны, только и всего. Это и есть моя паутина. Мать Тьма это видит, потому я — жрица.

— Значит, твои жаркие бедра, начиненные моей наукой, они дергают нитку?

Она кивнула прозвучавшему в мужском голосе сарказму:

— Иногда и так. Но сейчас не мои бедра. А той, за кем идет охота. Нам нужны эти двое — великан Нуба и степная княжна. Он брошен миром, скитается в безмолвии, закрыв ото всех свою душу. А она так чиста и сильна, что даже если я поселюсь у нее в голове, не поддастся. Но рядом с ней двое. Подруга, отравленная ядами Паучьей горы. Подожди, дай я скажу! С ней сложно, потому что княгиня любит ее и держит. Сколько же сил в этой мелкой белой дикарке, если все, кто рядом с ней, черпают, как из бездонного колодца, и сами становятся сильнее! Да, пока отравленная недоумка прилипает душой к своей сановной подружке, она крепка. Они держат друга друга и не дают упасть. Но есть мужчина, что хочет княжну. Мои силы сейчас направлены на него. И он поддается. Именно он взрежет ее броню и впустит туда слабость! И тогда мы возьмем ее. А следом за ней — Нубу. Ее бедрами.