— Да, мой герой!

Жарко отдуваясь, Канария ахала и стонала, а в ушах звучал гулкий торжествующий голос:

— Всех, всех обманем с тобой, моя богиня-я-а…

Позже, когда потный Перикл устраивался удобнее, сгребая жену поближе, она сказала, укладываясь к нему под бок:

— Алкиноя выросла, мой Перикл. Просится в храм Артемиды, чтоб к следующей осени стать невестой. Надо позволить ей уехать, пока девочка лелеет хорошие мысли в себе.

— А я так мало побыл с ней.

— Ты знаешь о судьбах дочерей. Они всегда будущие жены. Мы будем ее навещать.

— Да, хорошо. Если она хочет в храм, пусть… едет… в…

Он заснул, не договорив. Канария задремала тоже, с легкой улыбкой на полных губах, упиваясь тем, что все теперь складывается по ее желаниям.

Как хорошо, что, верша суд над вором-любовником, она нашла в его вещах эту прекрасную штуку, серебряную, с лапками на уголках и дивным взглядом из туманной серединки. Он хотел ее обокрасть. Да еще хотел надсмеяться над ее пылкой страстью. Ну что ж, теперь она владеет им и его драгоценностью. И будет брать его, когда захочет сама — в любое время.

— Ты побудь здесь… — Хаидэ прижалась щекой к большой морде, и конь замер, тихо фыркая и моргая густыми ресницами.

— Побудь до утра, а если я не вернусь, уходи. Ты увидишь, куда, тебя встретит Полынчик с Казымом.

Она отошла на шаг, оглядывая освобожденную от седла лоснящуюся спину. Поймет ли? Не пойдет ли следом, увязая в песке большими копытами, до черных валунов, что выскочили к самой воде, первыми вестниками предгорий. А за ними виднеется еще песок, снова перегороженный новой толпой камней и те уже выше, перелезть через них вполне можно, а коню туда хода нет. Дальше не было видно, но Хаидэ знала — выходы скал там выше и чаще, песок сменяется каменным крошевом, и свинцовая от навалившихся на небо туч вода не выкатывается на плоский берег, а бьется в каменные углы и извивы.

Блеск с черной шкуры исчез, слизанный небесной тенью, и вспыхнул — молния сверкнула быстрым огнем, поверх которого треснул громовой раскат. Перебирая ногами, Брат заржал и умолк, кося черным глазом. Хороший конь, смелый. Боится, но не кидается в панике наутек.

Она хотела еще раз похлопать его по крупу, провести рукой по гладкой живой шерсти, еще сказать… Но отвернулась, пошла по песку, туда, где черные тучи клубились, смыкаясь с дальними скалами над водой. Перелезла через первые валуны, цепляясь руками в кожаных перчатках за острые ненадежные края, быстро преодолела короткий пляж и вскарабкалась на вторую стаю камней. Не оглянулась на конское ржание. Осторожно нащупывая ногами впадины и выступы, спустилась на следующий пляжик. И, пройдя на самую середину песчаного полумесяца, окаймленного черными скалами, встала на песке, уже вся в будущем, откинув прошлое и забыв о нем.

Скалы и камни, что со стороны степи были серыми — от выбеленного костяного цвета до темного цвета старости, тут были черными. Блестели над самой водой зеленой патиной скользких водорослей, протыкались над песком тощими ветками кустарника, покрытого жухлой листвой и вяло-красными сморщенными ягодами. Серым был только песок. И выкатывались на него мелкие тяжелые волны цвета сумеречного железа. Может быть, закатное солнце сумело бы расцветить мрачные краски, но солнце надежно укрыто за тучами, такими плотными, что казалось — это Паучьи горы выросли в самое небо, перекручиваясь, встали на вершины, загораживая мир целиком. И в центре черного изломанного мира стоит она — небольшая светлая фигурка в походной военной одежде, с коротким мечом на поясе, с маленькой сумкой через плечо. Шапка скинута на спину, а светлые волосы туго заплетены в две косы, чтоб не мешали и не лезли в глаза. Одна на полумесяце серого песка, перед огромным морем, а за спиной громоздятся скалы, мрачно и чутко прислушиваясь к ее движениям и мыслям.

Опять одна.

Княгиня улыбнулась. Не привыкать. Но все же…

Она подняла лицо к тучами. Сказала нараспев:

— Свежей воды твоим ручьям, отец наш Беслаи, сочных плодов твоим деревьям. Мягкого меха твоему зверью и радости травам на склонах солнечных гор. Я иду туда, куда нужно мне, потому что я так решила сама. Не наказывай и не отворачивай от меня светлого своего лика. Дай мне помощи, наш молодой бог, которого старики стариков наших стариков помнят живым и веселым. Пусть мой сын останется жив. Пусть сестра моя обретет счастье. Подари мне встречу с Нубой. И пусть дело, что я начинаю, никогда не умрет.

Подняв руки к клубящимся тучам, постояла молча. А потом, найдя глазами то место на небе, где ночью засветит зеленая сережка Миисы, прошептала:

— Дай нам любовь, небесная дева. Дай счастье быть рядом.

Опуская лицо, встала на колено, и, нагибаясь, положила на холодный песок обе ладони.

— И тебя я прошу, демон болот, храбрый охотник Йет. Никогда не исчезнет твоя животная сила, так дай мне часть ее, но помоги обуздать.

Поднялась, отряхивая с ладоней прилипший песок. И, снова надевая мягкие прочные рукавицы, пошла к следующей гряде черных скал.

На высоком уступе с другой стороны гор, там, где когда-то Хаидэ вместе с Техути искала вход в лабиринты тойров, стоял жрец-Пастух, пряча в широкие рукава ухоженные руки, смотрел, скучая, как снизу петлистой тропой карабкается мужчина в городской одежде. Посетитель торопился, хватаясь за пучки травы и гибкие ветки, кланялся на ходу, как только глаза его встречались с водянистым взглядом жреца. И промахиваясь, неловко взмахивал руками.

— Горного козла из него не выйдет, — сказал из-за спины Пастуха Охотник и Жнец тихо рассмеялся шутке.

Улыбаясь, Пастух кивнул. Мужчина как раз поднял лицо, увидев холодную улыбку, снова поскользнулся на крутой тропе. Тяжело дыша, выбрался на площадку, не поднимаясь с колен, мелко закланялся, переводя дыхание. На каменную пыль, щелкнув, упали первые капли дождя.

— Мой господин, вот новость — девка ушла со своими солдатами.

— Это ты говорил в прошлый раз.

— Да, да! Но купец, что отправился к Драконам нанимать себе воина, он вернулся и рассказал — ее нет там. Есть советники, девки ее, что учатся воевать, они есть. А княгини нету. Ушла, вот.

— Отправилась к шаманам?

— Я… — мужчина вытер пот грязной рукой и растерянно огляделся. Было видно, что эта мысль не приходила ему в голову.

Пастух усмехнулся, рассматривая дрожащие губы и голову с редкими пегими волосами.

— Еще что?

— Урода прибрал к себе знатный. Сосед госпожи Канарии. Лечил. И там же черная девка-плясунья, что его жена была. Они до сих пор там, мальчишки сказали — Мелетиос не покидал своего дома. И на его конюшне стоят чужие лошади, а на заднем дворе повозки иноземного купца. Там они, все трое там.

— Новость в том, что нет новостей…

— Что?

Молния вспыхнула, сделав лицо мужчины ослепительно белым, с черными дырками глаз и раскрытого в усердии рта. Пастух переждал треск грома.

— Все сказал?

— Нет, нет, мой господин! Мне передали, что моряки привели в порт корабль купца Даориция. Его готовят к дальнему переходу.

— Вот как?

— А еще, про египтянина. Ты говорил смотреть, куда пойдет. А нет его. Нигде нету.

Мужчина повесил голову и, набирая побольше воздуха, сокрушенно вздохнул.

— Я не виноват, господин. Я следил хорошо и раздал много монет рабам и слугам. Никто не видел, чтоб он выходил из дома Перикла, но там его нету.

— Все?

— Д-да…

Пастух сделал жест и Охотник, подойдя, коснулся плеча длинной рукой с зажатым в ней кошелем. Мужчина, кланяясь, взял награду. И после кивка Пастуха, ссыпался вниз по тропе, треща кустами и тяжело топая.

Жрецы смотрели, как через некоторое время из-под скал выехал смирный ослик и потрусил в сторону полиса.

— Три дня, — задумчиво сказал Пастух, — или больше. Да, с черной провидицей мы узнавали новости быстрее.