Медленно, будто плывя в плотной воде, Ахатта стянула на мужской груди края рубахи, пряча знак, и перевернула тело. Подтащила его подальше в темноту, обдирая о камни. Вынув кинжал, отсекла сыромятный шнур, сняла подвеску и сжала ее в кулаке, чувствуя кожей ладони острые углы. Шесть углов знака. В груди ее копилась ледяная пустота, а голову обдавало жаром. За кем пришли они, посланцы шестерки жрецов из Паучьих гор? За дочерью Энии? Или за ней — матерью пленного сына?

Оглянулась на темный проем и, нашарив на поясе пришитый потайной кармашек, спрятала туда серебряную подвеску. Вытерла руку о глину, царапая каменной крошкой. И поползла внутрь, чувствуя, как у живота горит спрятанная злая вещь.

— Тириты не делают вылазок так далеко. Если оказались тут, да еще с пленницей города у караванного тракта, значит, они сами отправились искать приключений. Или их кто-то послал. Да что с тобой, Ахи?

Хаидэ перестала забавлять мальчика и внимательно посмотрела на молчащую подругу. Вместо ответа та дунула на лучину. И уже в темноте сказала:

— Надо беречь огонь. Свежие ветки горят плохо, и тут будет сплошной дым. Как думаешь, солнце уже клонится от полудня?

— Да. А когда сядет, кто-то из нас выйдет на разведку. Если никто не придет, мы двинемся через степь пешком.

— Нет!

— Ахи, мы не можем сидеть тут вечно. И чего нам бояться, ты зарезала татей, а другие уже вряд ли вернутся. Иначе они уже были бы здесь.

Ахатта, помолчав в темноте, ответила:

— Хорошо. Я устала. Посплю.

— Ладно, — удивленно сказала Хаидэ, — спи, я не буду мешать.

Та легла, поджимая колени и обхватывая их руками, уставилась в темноту, лихорадочно обдумывая, что делать со своей находкой.

Техути с девушкой попали в лагерь с другой стороны и позже, — схватка Убога с преследователями уже закончилась. Утро набирало силу, высушивая росу, когда двое всадников въехали в лощину между холмами, сопровождаемые стражами. Силин, покачиваясь в седле, любопытно оглядывалась на маленькие палатки и очажки у входов.

— Вот как живут Степные осы! А я слышала, тут едят мертвых врагов и их трупы вялятся на вешалах под жарким солнцем.

— Кто говорит такую глупость, — недовольно отозвался Техути, а сопровождающий их мальчик-воин ухмыльнулся, разглядывая прямую спину Силин, и ее растрепанные косы. Она поймала его взгляд и смутилась. Сказала хмуро:

— Ну так. Там. Разные говорят.

Поняв, что Силин смутило внимание мальчика, нахмурился Техути. Ему стало интересно, а если бы этот стройный жилистый мальчишка вез ее через ночную степь и остановил коня. Так же сидела бы она верхом, делая вид, что не поняла мужского желания?

Но им навстречу быстро шел советник княгини Нар, и мелкие мысли вылетели из головы жреца. Он спешился, отдавая коня подбежавшему пастушку.

На ходу Техути кратко рассказал о прошедшей ночи, и Нар крякнул, услышав о том, что княгиня разрешилась от бремени в чреве древнего кургана. Покачал головой, дергая шнурок старой шапки, болтающейся за спиной.

— Трижды воин. Женщине, чтоб быть воином нужно быть трижды сильнее. Пока что у нее получается. Хорошо, что успели. Убог и семерка Асета уже скачут к Царям. Отыщут княгиню и привезут сюда.

— Я поеду тоже. Они под землей, Убог может не найти. Мы спрятали следы.

Нар смерил медное лицо египтянина насмешливым взглядом.

— От тебя, может, и спрятаны, да от этой трясогузки, что приехала с тобой. Но не от воинов. Не волнуйся, прочитают, как надо, и землю и траву. А тебе, как отдохнешь, ехать в полис, посланцем к Теренцию. Пусть готовит кормилиц и нянек, нам предстоит кочевье и негоже княгине трястись в женской повозке, держа у груди младенца.

Советник нахмурился.

— Ее собирались похитить, это нужно обдумать. Сын свяжет ее по рукам и ногам. А похоже, в наших степях собираются тучи.

— Туда четыре дня быстрого хода, — проговорил Техути, — да четыре обратно. Или с повозками — шесть.

— Не соскучишься, — грубовато ответил Нар, — может, повезет, и в полис отправишь ее тоже сам. Будете ехать обок повозки — ошую муж, одесную, гм, советник, за вами — отборный отряд. Мы пока соберемся и откочуем, а вы, устроив наследника, вернетесь напрямки, по звездам, минуя это стойбище. Так будет много короче.

— Я могу дождаться княгиню, и мы поедем в полис сами, — предложил Техути, — к чему ждать Теренция и гонять коней туда-сюда?

— Это не просто младенец, чужак. Это звено, что вяжет нас с греками. Все должно делаться по правилам.

Он махнул рукой, показывая, что разговор окончен. И Техути, слегка поклонившись, двинулся к своей палатке — собираться в дорогу.

— Эй, — окликнул его Нар, — девчонку возьмешь с собой, рабыней в эллинский дом?

Силин поодаль держала коня, разговаривая с молодым воином, улыбалась.

— Нет, — мстительно ответил Техути, — это ваш новый воин, подданная темной госпожи Ахатты.

— Чего? — удивился Нар и вдруг захохотал, хлопая себя по боку. Пошел дальше, качая головой, придумают же такое — госпожа Ахатта…

Как и говорил Нар, Техути отправился в полис, не дождавшись возвращения княгини. Отдохнув и как следует поев, он собрался, недоумевая, откуда у советника уверенность, что все сложится хорошо и пора ехать к Теренцию, рассказать тому о сыне. Ведь княгиня не вернулась еще! А мало ли что в степи…

Но когда выбрался из палатки, поправляя на кожаном ремне ножны, в лагерь влетел один из воинов Асета, закрутился, коротко и отрывисто рассказывая, что да, домчались, увидели на камне начертанный знак в виде буквы с перекладиной и знак указывал вниз, тогда нашли дыру и там, в ней. А теперь едут обратно, только медленнее, потому что княгиня везет новорожденного, но к полуночи будут. Техути поймал пристальный взгляд Нара, кивнул и кликнул Крылатку.

Может, оно и к лучшему, размышлял, покачиваясь в седле. Княгине сейчас не до него, а он изрядно устал от разговоров и людей, и эти четыре дня, то быстрого конского бега, то медленного шага, а между ними три ночи, полные тихих звезд — они нужны ему, чтоб подумать и отдохнуть, собраться с мыслями. И — поговорить с той, с которой все это время не получалось разговаривать.

Солнце, восход которого он встретил в степи, труся на чужой косматой лошадке, садилось, лениво рассматривая его — снова на коне, снова топчущего степные травы. И Техути кивнул ему, еле заметно. Степь брала его, хотел он этого или нет, она была огромна и его желания не смогли бы победить ее силу. Да он и не хотел. Время осени сменило время зимы, и вот кончается время весны, уже плавно переходя в лето. И все времена он пережил вместе со степью, сменив льняной хитон на кожаные штаны, заправленные в мягкие сапоги с толстой подошвой, и куртку, простеганную крупными стежками под черными бронзовыми бляхами. Темные волосы, которые всегда ровно стриг, убирая под жесткий парчовый обруч, шитый дорогим бисером, отросли и были схвачены засаленным шнурком по лбу, а скоро можно будет связать их в хвост, чтоб не мешали, треплясь на ветру.

Ему нравилось чувствовать себя мужчиной, и степь, медленно улыбаясь закатными волнами облаков, кивала тугими колосьями, да, ты воин, ты мужчина. Больше, чем когда-либо в своей жизни. За это он был благодарен ей, а опасности казались преодолимыми, потому что вокруг всегда, как сейчас вот, находились стремительные, как тени, бойцы племени, которые совершали невозможное в боях.

Краем глаза он посмотрел на черные фигуры всадников. Какие бои, жрец? Тебе везло, была мирная зима, мелкие стычки, вспыхивая, гасли мгновенно, и весь тяжелый воинский труд достался наемникам, что уезжали, кто на год, кто на три года. Еще не было тебе боев, жрец, подумал он, и слегка поежился. Лучше бы боги уже провели его через испытания битвами, чтоб он знал — дано полной чашей. А то ведь приходится жить, понимая, что все равно дастся ему, и ждать, когда же все произойдет.