— Вашему соседу справа Военный Совет нашей армии поставил примерно такие же задачи: я буду обтекать район Ардона! — сказал Селиванов. — С моего участка противник не снимет ни единого батальона, я не позволю ему это сделать, полковник.

— Об этом я и хотел просить вас, товарищ генерал-майор, — сказал Мамынов. — Других претензий к вам не имею…

Рождественскому надолго запомнился этот рассвет седьмого ноября 1942 года.

Отдаленный гул орудий, с трудом проникавший сквозь серую мглу, возвестил наступление. Потом донеслось растворяющееся в сырости, злобное урчание танков.

Когда Серов, который остался теперь за наводчика и командира пушки, будил своего замкового, покрикивая: «Полундра! Хватит дрыхнуть, вставай!» — из соседнего окопа прибежал телефонист.

— Товарищ гвардии капитан, майор Симонов просили передать, как только запламенеет рассвет — начинаем. Сказали — вам известно, что это означает.

— Хорошо, — откликнулся Рождественский, не узнав собственного голоса. — Дежурьте у телефона.

— Есть дежурить у телефона!

— Предупреждаю — неотступно дежурьте.

— Есть неотступно дежурить!

— Давайте, мигом!..

— Есть… — телефонист бросился к окопу.

— К орудию! — негромко приказал Рождественский, прислушиваясь к грохоту приближающегося танка. — Ориентир два!

— Есть — ориентир два! — бесстрастно повторил Серов. — К орудию!

Три артиллериста встали по своим местам вокруг пушки.

— Снять чехол! Приготовить снаряды!

Через несколько секунд ровными рядами, точно игрушечные солдатики, в торжественном ожидании снаряды уже стояли у пушки. «Как медленно рассеивается мгла! — подумал Рождественский. — Однако…». Ему почудилось, будто по высоте пробежал какой-то огненный трепет. Вспышками разрывов в клочья рвало туман, уже наполненный колючими искрами. Более сильный лязг гусениц послышался значительно правее. Он подал новую команду:

— Ориентир номер четыре!

— Есть — ориентир четыре! — зло произнес Серов.

Прошло несколько томительных секунд, пока ствол пушки принял направление на ориентир четыре.

— По головному танку… Прицел шесть ноль… Наводить вверх! — не переводя дыхание, скомандовал Рождественский.

— Готово! — крикнул Серов.

— Огонь!

Покрывая голос, пронзительно грохнула пушка. Рождественский заметил, как от серой башни танка замелькали раздвоенное пламя. Танкисты обнаружили пушку и с хода послали в нее несколько снарядов.

Наконец середина мчавшегося танка совпала с вертикальной нитью прицельной трубки, и Серов совместил горизонтальную черту перекрестия с серединой вражеской машины. Прошло не более трех секунд, но это время всем казалось бесконечным.

— Готово! — вскрикнул Серов.

— Огонь!

Танк вздрогнул и, сделав крутой полукруг, подставил свой правый бок под следующие гранаты.

— Стой! — скомандовал Рождественский.

В это время все увидели новую громадину, на средней скорости приближавшуюся к ориентиру номер четыре.

— По левому танку, упреждение один танк. Быстрей наводить! — прозвучала команда.

— Готово!

— Огонь!

После трех выстрелов танк загорелся. Однако он продолжал стрелять, медленно выдвигаясь вперед.

— Добивай, моряк! — зашептал замковой, пригнувшись от близкого взрыва.

Второй взрыв взметнулся совсем рядом. Глыбы земли взмыли к небу и обвалились на головы артиллеристов.

— Патрон! — озверело загремел краснофлотец.

Подавая патрон, подносчик споткнулся и рухнул в грязь лицом.

— Вы ранены? — подбежал к нему Рождественский.

— Убит я, комиссар…

— Танк! Танк с тыла! — вскрикнул Серафимов, хватая Серова за плечи.

— В щель. Быстро! — приказал комиссар.

С телом артиллериста они спрыгнули в окоп, и сейчас же над ними нависла и тяжко перекатилась, пахнув в окоп горячим ветром, стальная махина. Как только танк перескочил окоп, Рождественский швырнул вслед ему гранату.

От взрыва второй гранаты, брошенной уже Серовым, на дно окопа пластами осунулся гравий, засыпая холодеющее тело подносчика. Танк бессильно застыл на месте. Через провал артиллеристы видели его иссиня-черное днище и блинный хобот орудия. Стало отчетливо слышно ритмичное постукивание мотора, что-то пронзительно звенело, словно внутри машины били по железу молотком.

— Ну и ну… — протянул Серов озабоченно. — Влопались?

— Одним словом, в мышеловке, — поеживаясь, тихонько проговорил Серафимов.

— Из орудия нас не достанут, — сказал Рождественский, и хотел было приподняться, но по верху, над самой траншеей, рубанула горячая струя пулеметной очереди. Он снова опустился на осыпь гравия. — Дурацкое положение, в самом деле…

— Бутылочку бы горючего, — морщась и кривя губы, злобно прогудел Серов. — Разумею, пришвартовались надолго…

— Нет, не надолго, — возразил Рождественский. — Перекурим да подумаем, как одолеть…

— Не вовремя на якорь встали, товарищ комиссар, — заметил Серов, тяжело вздыхая. — В гнусную дыру нас загнали…

Закинув голову, заглядывая ввысь, Рождественский увидел проплывающий над траншеей мягко-серебристый дым. Но орудийный гул ревел, расступался, гусеничного лязга уже совсем не стало слышно…

— Вот оно как! — с усмешкой проговорил он. — Макензен, пожалуй, теперь подумает, как бы успеть унести ноги.

Серафимов прошептал таинственно:

— Смотрите, смотрите! Танк пробует… Он шевелится!

Машина резко дернулась, злобно зарычал мотор, по-видимому, танкисты начинали нервничать.

— Оглушу к черту! — сказал Серов, связывая три противотанковых гранаты. — Н-на!.. — и швырнул на литую башню. — Получите букет! — загоготал он, но его голос потонул в сокрушающем взрыве.

— Шуму много, а танк продолжает жить, — сказал Рождественский, глядя не вращающуюся башню. — Видите, как ствол блуждает?

— Ух, сейчас затрубит!

— Кто затрубит? — тихонько спросил Серафимов, пододвинувшись ближе к Серову.

— Картинку в кино я видел. Курсирует громадный серый слон по джунглям и — бац! Провалился в яму. Обнюхался, поворочался — видит, положение его табак. Правило к небу задрал, да как дунет! Эх, жуткое дело. Окружили западню родичи, подпевают — кошмар. Мыслимое ли дело воротиться из такой ямищи.

Орудие танка ударило по высоте.

— Ишь ты, — хмуро произнес Рождественский.

— Я же говорил — сейчас затрубят.

— Лопаты у нас найдутся? — спросил Рождественский.

— А как же. Весь шанцевый инструмент имеется.

— Откопаемся левей от обстрела…

Но внезапно разнесся потрясающий грохот орудийных залпов, будто произошел колоссальный взрыв или начался огромный ледоход, сокрушая все на своем пути, вздымаясь и гигантской тяжестью обваливаясь на землю.

Так продолжалось минут двадцать, затем стихло. Рождественский сидел бледный, с закушенной губой.

Серов никогда не видел у него такого озабоченного лица. Потупясь, он тревожно спросил:

— Сие означает — атака заново?

— Означает… Но только не заново, а здесь впервые. Кстати, как это ни печально, — все произойдет без нас.

— Товарищ комиссар, наши, значит, в контрнаступление? Если бы вырваться как-нибудь? — засуетился и заволновался Серов.

Последние слова краснофлотца были покрыты гулом человеческих голосов, сливающихся в могучую силу, постепенно отдаляющихся. Где-то справа загрохотали, наконец, и наши танки.

— Если наступила пора зубами вгрызаться, так чего же руки жалеть! — Серов схватил лопату с коротким черенком, поплевал на ладони, многозначительно подмигнув Серафимову. — А ну, Филька! даешь!

— Это наши, они по танку! — сказал Рождественский.

— А заодно и нам накладут, — сокрушенно заметил Серов.

— Прижмитесь ко дну.

Второй снаряд, издав короткий скрежет, врезался в середину танка. По щелям брызнули искры. Вся машина окуталась дымом. Третий снаряд угодил в башню.

Серов рванулся из траншеи.

— Куда? — закричал Рождественский. — А ну, давай в окоп!