— Ты ищешь опасности?

— Я пойду впереди для того, чтобы жить! Я хочу, чтобы люди, вверенные нам, тоже жили, возразил Рождественский. — Ты сам говорил: «Главное — это стремительность». И верно. Я эту стремительность обеспечу.

Помолчав, Симонов сказал:

— Однако не суйся хотя бы в самую штыковую… Я с третьей ротой следом пойду. Достигнете опытного участка, закрепляйтесь. Дальше не лезьте. На завтра отложено. Имеются сведения, что в садах расположены основные резервы врага.

В окопе краснофлотцев Вепрев говорил комиссару:

— Да, шли мы по этой степи… Долго шли. Травишкой она покрыта, но редковато. Песок! Дрянь земля. А сейчас вся она, дорогуша, как слоенный пирог, эсэсами начинена!

В голосе Вепрева Рождественский уловил нотки безразличия. Это злило его.

— Из чего же состоит эта начинка? — спросил он.

— Из чего? — по лицу Вепрева скользнула хмурая тень, но сейчас же оно снова приобрело ироническое выражение. — Серые коробки, чугун! Из чего? Громыхало звучно, но мы особо не любопытствовали. Ногами работали. Такая у нас дорожка выдалась. Странствуем, суходолы кругом, пустыня… И горько на душе, и обидно, будто самое дорогое, вот это понятие: я краснофлотец! — оба мы утеряли…

— Надеюсь, в суходолах вы расширили понятие: я гражданин Советского Союза, — заметил Рождественский.

— А разве у вас в этом имелось сомнение? — даже отшатнувшись, спросил Вепрев, задетый его намеком.

Для долгой беседы у Рождественского не было времени. Он ушел раздосадованный. В одном из окопов он увидел незнакомого ему старшего лейтенанта. Это был молодой, красивый артиллерист с широкими плечами, плотно обтянутый френчем. Он только взглядом обменялся приветствием с Рождественским, продолжая молча прилаживать стереотрубу.

— Готовитесь? — спросил Рождественский.

— Да, готовимся, — сухо и чуть приглушенно ответил артиллерист.

— Я могу вам помочь.

— Чем же? — усмехнулся старший лейтенант.

— На расстоянии двух километров по фронту пришлось побывать в окопах. Наши ведут наблюдение за противником.

Артиллерист повел глазами и снова принялся за свое дело. Не глядя на Рождественского, он сказал:

— Для наблюдения надобно иметь опыт. Спуститесь в окоп, товарищ капитан, я кое-что покажу вам. — Помолчав, старший лейтенант продолжал: — Вот я корректирую огонь артобработки переднего края противника. Наша задача — подавить огневые точки врага. Верно? Но прежде нужно их разыскать! Посмотрите! — показал он вперед. — За кустиком замаскировался немецкий пулемет. А как он себя обнаружил? Пулеметчик не догадывается, что за ним наблюдают, дал очередь, поднял легкую сероватую пыль. Отстрелялся, осталась струйка белого дыма. Совсем недалеко второй пулемет, хотя улики и не совсем точны. Вон туда взгляните, за бугорок. К пулемету ходят, вероятно, подносчики патронов. Они пробираются полусогнувшись. Ящики их тянут к земле. Вот мы, артиллеристы, и составляем карту. Перед артобработкой нам надо определить направление на стороны горизонта — юг, север, восток, запад: узнать, кто нас окружает, название местных предметов, насколько эти предметы удалены от нас, в каком направлении лежит каждый из них. Во всем этом наш верный друг — карта.

— Карта, дорогой мой, отмечает только крупные предметы, — заметил Рождественский. — Одной карты недостаточно. Глаз! Нужно все видеть. Вот и я покажу вам: смотрите, во-он какой-то странный желтый куст! Он не колышется под ветром, омертвевший какой-то. А за кустом желтеет земля. Мы там давно приметили блеск стекла.

— И что же там, по-вашему? — с настороженным любопытством спросил старший лейтенант. — Пулемет?

— Нет, пулеметчик не вооружен биноклем.

— Наблюдательный пункт, думаете?

— Не то. С наблюдательного пункта блеск повторялся бы. Оттуда смотрели бы почти беспрерывно. Это не иначе, как противотанковая пушка. Командир мог в бинокль изучать местность перед позицией. И туда же приходили и возвращались немцы. В теперь все замерло… ждут!

— Да! — улыбнувшись, сказал артиллерист. — Ждут! Признаться, наши постовые обращали внимание на этот неестественный куст, но улик, какие сообщили вы, у нас не было. — Он взял телефонную трубку. — «Терек», «Терек», я — «Дон»! Занесите на карту: ориентир 5, вправо 12, больше — 2 противотанковая пушка под желтым кустом. — Артиллерист положил трубку. — Разрешите спросить, а как ваша фамилия, товарищ капитан?

— Моя фамилия — Рождественский.

— Комиссар первого батальона? Очень рад. А я командир батареи Кудрявцев. Благодарю за помощь, товарищ капитан. А что у вас еще для нас есть?

— Ну вот, видите, — усмехнулся Рождественский, — значит, нельзя пренебрегать помощью! Мы, оказывается, вполне можем и обязаны дополнять друг друга. Теперь обратите внимание на сопку. Во-он ту, что раздвоилась, как Эльбрус.

— А что вы заметили там? — спросил Кудрявцев, нацеливаясь биноклем.

— На таком близком расстоянии не советую вам пользоваться биноклем, — предупредил Рождественский. — За нами следят, конечно. И в первую очередь с этой же сопки. Кругом высоты по степи окопы. Я думаю, что это ложные окопы. Но вот справа, почти наверху, солнечные лучи падают на что-то стеклянное. Очень продолжительный блеск. Не думаю, что это был бинокль. Смотреть в бинокль так долго нельзя, устанут глаза и руки.

— Тогда там наблюдательный пункт? Немцы смотрят сюда в стереотрубу. А перестанут смотреть — приборы не убирают. Глупо, честное слово.

— Не торопитесь. Мы не уверенны, что там наблюдательный пункт, но так полагать есть основание. Понаблюдайте, может быть, найдете дополнительные данные.

— К сожалению, — Кудрявцев взглянул на часы, — не осталось времени для дальнейшего наблюдения. Начнем пристрелку. Основное орудие моей батареи дорасследует!

Рождественский подумал: «Навести орудие в видимую цель — дело нетрудное. Но батарея где-то за сопками».

— Товарищ старший лейтенант, сколько же потребуется снарядов, чтобы накрыть одну точку?

— Начинаем действовать, считайте, товарищ капитан.

В то время, когда Рождественский молча изучал юного комбата, тот отдавал приглушенным тоном по телефону последние указания своей батарее. И вдруг голос его изменился, стал резким и звучным.

— По… пулеметам! Гранатой. Взрыватель осколочный! Бусоль 45–00. Уровень 30–00. Прицел 64. Первому один снаряд. Огонь!

Телефонист быстро передал на огневую позицию команду, отвечая кому-то: «Да!». Через минуту он произнес отчетливо:

— Выстрел!

И сейчас же где-то над головой по воздуху зашуршал снаряд. А впереди, далеко от цели, из травы к небу взлетел столб черной земли и дыма.

— Промах! — с досадой вырвалось у Рождественского.

— Правее один сорок. Огонь!

Громыхнул второй снаряд, но и на этот раз мимо цели. Кудрявцев мысленно прикинул отклонение, взглянул на планшетку.

— Левее ноль тридцать — огонь!

И сейчас же последовала четвертая команда:

— Прицел 70. Батарея, огонь!

Воздух вздрогнул от взрывов. Глядя на окутанную дымом цель, Рождественский сказал удовлетворенно:

— Вот за это благодарность вам от пехоты! — и полез из окопа.

Возвращаясь в первую роту, он услышал, как в яростном гневе в разных местах взревели семидесятишестимиллиметровые орудия, затем пронзительно и злобно откликнулись противотанковые пушки. К чистому небу взметнулось черное облако дыма.

— Началось, что ли, товарищ комиссар? — закричал Бугаев, встречая Рождественского. — Землю-то как взметнуло! Ого-го-го!

Рождественский скатился в окоп, отряхнулся, одергивая гимнастерку. Стараясь казаться равнодушным, взглянул на передний край противника, и ему показалось, что пламя и клубы черного дыма неудержимо катится к нашему переднему краю.

— Наши опасались, что ударят по своим, — сказал Рождественский, — били сначала глубже, а теперь добираются к самым передним окопам врага. Правильная работенка!

Петелин восхищенно кивнул головой.