— Прошу указаний, товарищ майор.

— Указания не мои, а командира полка: прекратить преследование. Кстати, дело под вечер.

…Полулежа за хлопковыми кустарниками, Симонов сосредоточенно сосал свой окурок, напряженно всматриваясь в безымянную высоту. Бросив курить, он сказал Пересыпкину:

— Мчись к Мельникову. Командиру полка доложить: на высоте противник ждет нас не дождется. Уж это так и есть.

— Понятно, товарищ гвардии майор. Командиру колка доложить: на высоте ждут нас не дождутся. Засада, в общем.

— Правильно понял. Ну, ползи. А степью — кубарем, слышишь?

Пересыпкину сначала трудно было развернуться на меже, но потом Симонов только и видел его порыжевшие ботинки с остекленевшими подошвами, изрезанными и набитыми острыми камешками. Затем, поднявшись в рост, связной рванулся во весь дух на розыск КП батальона, следовавшего степью на значительном расстоянии от наступающих.

На этот раз Мельников успел подтянуть КП почти вплотную к переднему краю.

— Товарищ гвардии лейтенант, позвольте обратиться, — не переводя дыхания, выкрикнул Пересыпкин.

«Не случилось ли что с командиром?» — мелькнула у Мельникова мысль.

Но Пересыпкин, еле успев отдышаться, быстро доложил:

— Командир батальона приказали сообщить командиру полка: на высоте противник ждет нас, никак не дождется. На таковой засада предполагается…

— Это откуда известно? Засада…

— Не могу знать, товарищ лейтенант…

— Не можешь знать! — повторил Мельников. — А вот я же должен что-то сказать в обоснование такого предположения.

Штаб дивизии обычно располагался не дальше трех километров от переднего края. Но его местонахождение трудно было заметить даже воздушной разведке, которая непрерывно велась «Фокке-Вульфами». На каждом новом месте для командира и комиссара выкапывалась общая землянка. На некотором расстоянии, в разных концах, располагались службы штаба. Трещала пишущая машинка, кто-то говорил по телефону:

— Сводка вам передана. Передана, повторяю, прошу у своих справиться.

— Понятно, понятно, булат, — ответил начальник штаба майор Беляев. — Вернется комдив — доложу.

— Обед готов, — басовито возвестил штабной повар.

— Воздух! — крикнул дежурный по штабу. — Воздух!

Начальник медслужбы пробирал повара:

— Сколько раз говорил, чтобы вы не являлись сюда в белом халате! Есть же клеенка, она под цвет этого поля!

Степь опустела. В траве кто-то ругался:

— Да вы мыло хотя бы уж сбрили!

— ПТР? Алло! Командира роты к телефону. Это что же у вас за телефонист? По самолетам из противотанковых ружей!

Где-то недалеко загремели крупнокалиберные пулеметы, еще в большем отдалении глухо застучали зенитки. И снова недобритый ворчал на парикмахера:

— Что же, так я и должен ходить? Одна щека брита, другая не брита!

Сосед по траншее говорил насмешливо:

— Майор, вы, право, как коза-дереза… А вдруг вас ранят сейчас?

— Перестаньте, в этом нет ничего смешного.

— Да, но как же в госпиталь с небритой щекой!

«Юнкерсы» пикировали в северной стороне. Оттуда долетали звуки взрывов.

— Отбой! — слышалась команда.

Так жил и работал штаб, связанный с полками телефонными проводами; разговоры с корпусом большей частью велись по радио.

— Штабу корпуса, полковнику… — Беляев протянул своему помощнику коротенький листок бумаги, исписанный каллиграфическим почерком. — Первый батальон булатовского полка подошел к высоте 113… На рацию, быстро!

Синих стрелок на карте Беляев терпеть не мог. И вот сейчас к высоте 113 со скрупулезной аккуратностью он вывел красную стрелку.

— Что ж, — проговорил Беляев, как-то сбоку поглядывая на карту. — Мало, да твердо. И все-таки молодец Симонов. Подполковник ворчит на него, а напрасно! Мали ли что не нравится нам, — любишь — не любишь, а чаще поглядывай — полюбишь!

В землянке начальника штаба никого не было. Разговаривая с самим собой, Беляев не отводил взора от изгибов и извилин на карте, обозначающих цели грядообразных высот.

В землянке подполковника, склонившись над столиком, перелистывая сшитые в уголке листы исписанной бумаги, сидел Киреев. Перед ним навытяжку стоял капитан Степанов, начальник разведки дивизии, молодой человек небольшого роста, с подбритыми усиками. Тонким, порою вкрадчивым голосом он пояснял, что сделано по каждому отдельному донесению капитана Рождественского. Киреев продолжал листать страницы, и Степанов стал сомневаться, слушает его комиссар или не слушает. Но Киреев неожиданно спросил:

— Какие меры приняты, чтобы помешать немцам строить укрепления около Ищерской?

— В штабе корпуса мне сообщили — наши самолеты бомбят.

— А что вам сказал начальник разведки корпуса о таинственной армии в песках?

— В штабе корпуса заинтересовались предложениями Рождественского.

— Если действительно существует эта армия, — сказал Киреев, — значит, она стоит против нашего корпуса.

— Начальник разведки интересуется вашим мнением, товарищ полковой комиссар. Рождественский ему не подчинен, но для общей пользы… Человек он здешний, местный… В корпусе рассчитывают… Хорошо бы, если бы он там еще…

— Заготовьте указание капитану Рождественскому: лично проникнуть в район рассредоточения таинственной армии. Подпись мою поставьте.

— А остальным?

— Продолжить наблюдение за противником в районе Ищерской.

— Разрешите выполнять?

— Выполняйте.

В землянку вошел Василенко, вернувшийся из штаба корпуса.

— Как у вас здесь без меня? — спросил он, осматриваясь.

— Батальон Симонова подошел к высоте сто тринадцать.

— Добре…

— Рассказывай, Владимир Петрович, какое решение принято?

— Наступать!

— Прежними темпами?

— Сведения капитана Рождественского командиру корпуса подсказали иное: продвигаться без остановки. Ставится задача: не позволять противнику закрепиться в районе Ищерской. — Стукнув кулаком по столу, Василенко произнес громко: — И не дадим!

— В рост, пожалуй, не встанешь, — заметил Киреев. — По-прежнему придется — на животе!

— Если потребуется — встанем! — нетерпеливо сказал Василенко. — На пути у нас нет населенных пунктов, нет рек. Ну, что ж, будем штурмовать высотки, сопки, курганы — встанем! По метру свою землю будет выдергивать из-под вражеских ног. Но вперед, каждый день, каждый час!

Затрещал полевой телефон. Взяв трубку, Василенко точно обрадовался, что разговор с комиссаром прерван.

— Кто? — отрывисто спросил он. — А-а… Симонов. Ну как? Подошел? Добре! Нет, огонька на высоту не будет — держитесь. Рубеж не страшней других — продумайте. Подступы круты? А если сделать так, чтобы вы наверху были, а противник у вас под ногами?

Симонов приказал всем ротам выдвинуть вперед мелкие группы как заслоны перед вражеской пехотой, чтобы она не сползала с высоты. По распоряжению первого батальона противник снова открыл огонь из орудий и минометов.

У окопа ударил снаряд. Дымом затмило тусклое солнце. Вместе с земляной крошкой, медленно оседавшей на землю, на голову Петелину свалился хлопковый кустик.

— Пока что рядом чирикнула, — сказал Петелин, поднимая ветку. — Пришпилили нас здесь! Назад не уйдешь, вперед — не разрешают. Ну, как же такой рубеж перескочить! — иронизировал он, разозленный. — Ну, политрук, что же морщишься? Говорю неправду, что ли?

— Не дури, слышь, — стряхивая песок, сказал Бугаев.

— Приказываешь или от стыда просишь, комиссар?

— Ты прав, я прошу от стыда за тебя.

— Или за себя и за Симонова!

— Симонов никому не уделяет столько внимания, сколько тебе. Мне как-то он говорил: «Петелин как командир определился только наполовину». Ей-богу, от всей души хочу образумить тебя: Не кидайся ты вперед батька в пекло! Приказали — выполняй, не рыпайся. Надо же понять, наконец, пределы своих прав — ротного!