— После перевязки отдохнем — недолго…

— Автоматы при нас, что же видеть тут, — докурим и только, — виновато сказал молодой безусый солдат, обводя взглядом товарищей.

На бугре загромыхали разрывы снарядов. Раненые вопросительно переглянулись.

— Вот что, — проговорил запыленный, небритый солдат, — напрасно мы влезли в этот блиндаж. — Он вытянул из-под стола автомат и ложем стукнул о доски. — Стрелять я могу. Так что, кажется, не место бы нам тут, ребята?

Из темного угла донесся стон:

— Товарищ лейтенант, во рту все перегорело. Водички хоть капельку…

Петелин взглянул на санитара, тот проговорил тихо:

— Так что ранен в живот. Ему никак нельзя…

— Лейтенант, меня в госпиталь. Или нож хирурга, или конец.

От неожиданности Петелин отшатнулся:

— Чухонин!.. И ты?!

— Чем же я лучше других? Садануло осколком… В общем, скверно.

«Как же вынести их с этого проклятого бугра?» — снова подумал Петелин. Из тяжелого раздумья его вывела вспыхнувшая совсем близко автоматная трескотня. Он опрометью выскочил из блиндажа.

— Атакуют, — спокойно проговорил Филимонов, сдергивая с плеча ремень автомата.

— Шпарь во второй взвод, Филимонов!

Над головой Петелина просвистел снаряд. Взрыв раздался рядом. Петелина обдало горячей волной воздуха. Он почувствовал, как под ногами осела почва.

— Са-анитара-а-а…

Последующие взрывы оборвали крик. Петелин побежал к Холоду:

— Почему не стреляешь? Не видишь — ползут!

— Ближе бы пусть, — спокойно ответил Холод, не отрываясь от прорези в щитке пулемета. — Маленько подождать надо.

— Давай!

— Давать, так давать, — проворчал Холод. — Но невозможно, как накаляется ствол…

Гитлеровцы поднялись в рост и с криком, опрометью бросились к высоте. Холод надавил на гашетку. Застучали ручные пулеметы. Дружно забили десятки автоматов. И этот ураган огня моментально прижал атакующих к земле.

— Так-так-так-так! — кричал Петелин в ритм пулеметному стуку. — Выбивай пыль из них, — так-так-так!

С этого близкого расстояния атакующие попытались открыть ответную стрельбу. Но земля под ними словно шевелилась. Даже трупы не могли укрыть от поражений.

Вражеская пехота уже отползала назад, когда в ее расположении взорвалась мина, потом вторая, третья. Петелин даже подпрыгнул от удивления.

— Вот это здорово! — закричал он восторженно. — Ай да батя! Не позабыл майор про нас… не позабыл!

Но через несколько минут над высотой опять заполыхали взрывы вражеских мин и снарядов.

Башня первого подбитого немецкого танка оказалась целой, и Серову с Рождественским кое-как удалось повернуть ее стволом в сторону левого ската высоты, занятой петелинцами.

— Ну, главный пушкарь, — спросил Рождественский у краснофлотца, — будем мы из нее стрелять по противнику?

Артиллерист-украинец ответил за Серова:

— Гармата справна. Та що ж, раз мордою звернулы до ворога, туды и будемо швырять!

— Ворочается с большой неохотой, — заметил Серов, выглядывая из танка. — Желаю обстоятельно ознакомиться, в чем тут дело.

Нетерпеливо постучав кулаком по броне, Рождественский сказал:

— Не нужно прицеливаться, как в танк. Бейте по подступам к высоте, нервируйте вражескую пехоту.

— Думаю, — послужит он нам, — разберусь только.

Прибыл командир саперного отделения, и Рождественский повел его к стыку высот.

— Смотрите, — сказал он, указывая в сторону почти окруженной полуроты Петелина. — Там наших людей человек сто с хвостиком. Они в траншеях, но ходя от них нет. Народ без горячей пищи и без воды. Скоро они останутся без боеприпасов, понимаете?

— Понимаю, — степенно сказал сапер.

— Вот это и важно. Если понимаете — за лопаты! Даю вам три часа. Мы не можем ожидать ночи.

— Понятно, товарищ, комиссар. Все силы приложим, выручим лейтенанта Петелина.

Рождественский написал записку и послал ее Дубинину, чтобы приготовили боеприпасы, пищу и воду. Поджидая Магуру, он, наконец, присел отдохнуть, прислушиваясь к нарастающему гулу пулеметной и автоматной стрельбы на правом фланге батальона. Отсюда, с высоты холма, виднелись догорающие танки. Вокруг них лежала пустынная, голая степь. Вдали чернели горы. Кое-где они были еле различимы. Иногда тучи редели, тогда между облаков показывались то остроконечные, то округлые, покрытые снегом вершины. Они выступали окаменевшими волнами, узкие и резко убегающие в небо, а далеко внизу виднелся город Орджоникидзе, издалека похожий на груду старинных развалин, с выступающими теремами и башнями.

— Красив Кавказ! — мечтательно проговорила неслышно подошедшая Магура.

Рождественский опустил бинокль, тяжело вздохнул:

— Поистине величественные горы…

— Только в них покоя теперь нет, в величественных… Я прибыла по вашему приказанию…

— Не заходили в КП батальона?

— Заходила, там один Мельников. Да писарь копается в бумагах. Дубинин там…

— А Симонов?

— Он не уходит со своего наблюдательного пункта. Сейчас у него комдив и командир полка.

— Вы знаете о том, что два взвода первой роты полуокружены?

— Знаю. От них раненые не поступают.

— От них вообще невозможно выбраться, — резко произнес Рождественский.

— Но к ним-то можно проползти?

Рождественский усмехнулся. Он хотел сказать: «Если от них нельзя, то как же к ним?». А сказал:

— Думаю, можно будет.

— Если нужно, значит, можно, — согласилась Магура. — До ночи раненные не могут ждать. Я сейчас поползу.

— В таком случае эту прогулочку мы совершим вместе, Тамара Сергеевна… Вы готовы?

Много раз вот так же поднимался и равнодушно уходил Рождественский навстречу опасностям и уже привык к тому, что сегодня он идет по более рискованному пути, чем вчера, а завтра пройдет еще дальше. Но почему-то сейчас его особенно обрадовала спокойная решимость Магуры, просто сказанные слова: «Идемте!».

Им предстояло преодолеть каких-нибудь сто метров пространства — пустынную полоску степи, за которой наблюдал враг. Приходилось ползти по впадинам, где застаивалась талая вода. И Тамара Сергеевна беспокоилась о своей санитарной сумке, набитой медикаментами, ватой и стерильными бинтами. Она то и дело закидывала ее на спину, но сумка сползала набок, хлюпала по лужам. Магура надела ремень на шею, укоротила его, положила сумку на плечи.

Но из окопов противника их уже заметили, и тотчас загремели пулеметы.

Оглядываясь, Рождественский спросил:

— Вас не зацепило?.. ивы? Сейчас они мины начнут швырять. Давайте быстрее.

Петелинцы заметили ползущих к ним, но как ни старались, они не в состоянии были подавить огневые точки противника.

Но вдруг где-то позади ударило крупнокалиберное орудие. «Это из подбитого танка!..» — подумал Рождественский и неожиданно громко расхохотался.

— Вот спасибо! Молодцы пушкари наши — наладились!

Они уже были близко к траншее, из которой выглядывал Петелин. Рождественский порывался вскочить и опрометью метнуться вперед, но он опасался, что Магура отстанет.

— Ползете, Тамара Сергеевна?

— Ползу, ползу, — отвечала она с таким равнодушием, точно делала самое обыкновенное дело. — Вы думаете, что мне не приходилось вот так?

— Я беспокоюсь, как бы…

В это время над их головами с воем шарахнулась мина.

— Не беспокойтесь, назад не уползу.

Как только они достигли траншеи — подбежал Петелин.

— Вот какая дорожка к нам, — радостно заговорил лейтенант. — Только чертям по ней в пекло пьяных водить. Ох, ну прямо готов расцеловать вас, товарищ Магура, за то, что пришли…

Вытирая платочком лицо, мимолетно взглянув на Петелина, Магура спокойно ответила:

— Я не за этим сюда спешила. Где у вас раненые, лейтенант?

Ее увели к блиндажу. Рождественский взял руку Петелина и, ощутив в ней нервную дрожь, сказал ласково:

— Спокойствие и спокойствие, Вася. Вы заняли очень важную высоту. Надо ее удержать во что бы то ни стало…