— Он очень испугался, — подхватил Аскер. — Но тут он вспомнил, что прошептала ему мама-зайчиха, когда папа-заяц собирался вытащить его на чистую травку, а она оставалась с его умирающими братиками и сестричками… Он вспомнил и сказал волшебные слова, которым научила его мама… «Разве лисы едят пустые полиэтиленовые мешки из-под удобрений да из-под всякой химии?» — спросил Заяц. И стоило ему это сказать, как он тут же превратился в этот самый полиэтиленовый мешок: грязный с виду и даже слегка дырявый. Лиса уже открыла рот, чтобы съесть Зайца, но когда увидела перед собой кусок прозрачной пленки, то невольно открыла его еще шире, вытаращила глаза да так и пошла потом через поле. Если тебе встретится когда-либо лиса с вытаращенными глазами и широко открытым ртом — так и знай: это та самая хитрая лиса, которая говорила зайцу, что у нее есть бумагаиз Москвы…

— Это я понимаю, — сказал Гаврюша. — Что заяц может превратиться в пустой полиэтиленовый мешок…

— Что тут такого, верно? — поддержал Гаврилу Аскер.

Тот согласился:

— Я и говорю: это мне ясно. Но как потом пустой полиэтиленовый мешок, да еще дырявый и грязный, — как он снова может стать зайцем?

— В этом и есть главный секрет, — сказал Аскер. — Если хочешь: большая тайна.

— И как он может?

— А вот: он так и остается пустым мешком и на одном месте торчит посреди поля или на опушке леса до тех пор, пока проезжающий в автобусе… как едем мы с тобой… или на стареньком автомобиле, или на бричке проезжающий мальчик не закричит вдруг радостным голосом — обязательно радостным, ты это непременно запомни: «Заяц!.. Смотрите — заяц!.. Заяц!..» И тогда он тут же оживает и со всех ног несется дальше. По своим делам, которых очень много у него накопилось, пока он пустым мешком торчал посреди зеленого поля… Представляешь, сколько у него могло накопиться дел, если авто-бусы все ехали и ехали мимо, но ни один мальчик не кричал удивленно и радостно: заяц, заяц!.. А все только со скукой зевали и отворачивались. Ты представляешь, сколько всяких дел могло накопиться у зайца за это время?

— Конечно, много! — согласился Гаврюша. Автобус катил мимо облетевшего, стоявшего посреди поблекшей травы леска с черными, с коричневыми да серыми стволами деревьев, потом снова выскочил на дорогу вдоль зеленого поля… Оно поднималось слегка вверх и тянулось до самого горизонта, где возвышалась подрезанная краем поля ослепительно белая цепочка далеких снеговых гор… Какое голубое висело теперь над ними небо!

— Представь себе, что заяц каждый день должен был дважды обежать это поле, — сказал Аскер. — Один раз — по часовой стрелке… Надеюсь, ты знаешь, что это означает, и как он бежал в этом случае?

— Конечно! — согласился Гаврюша. И даже повел подбородком. — Отсюда — туда.

— И другой раз — против часовой стрелки, — добавил Аскер.

— Оттуда — сюда, ага…

— А если заяц месяц напролет проторчал посреди зеленого поля?.. Представляешь, как долго придется ему нагонять упущенное время?

И Гаврюша пожалел бедного зайца:

— Забегается!

— Вот! — подхватил Аскер. — А мы спокойно проезжаем себе мимо этих пустых мешков… И так и говорим: мол, это пустой мешок!..

— Понял! — откликнулся Гаврюша.

— Что ты понял?

Но мальчик только хитренько улыбался:

— Понял-понял!.. Сейчас я еще чуток подумаю…

— Хорошее дело! — согласился Аскер.

Тут я должен признаться, что в точности не могу объяснить, почему дальше все произошло именно так, а не иначе… Может, Гаврюша думал больше, чем надо бы?.. На всякий случай имей в виду: если очень уж долго думать, то можно себя самого перехитрить.

Не уверен, правда, что так оно с Гаврюшей и было, но что нам с тобой остается предположить?

— А как по-черкесски будет — лев? — спросил наконец Гаврюша.

— Каплан! — ответил Аскер.

Гаврюша глянул за окно, туда, где на краю зеленого поля виднелся рваный пакет, и радостно — ну как только смог радостно! — закричал:

— Смотрите, каплан, каплан!

Автобус вдруг резко остановился. Передняя дверь тут же открылась, и водитель громко сказал:

— Салам алекум, Каплан! Входи!

Гаврюша дернулся на колене у Аскера, вытянул шею и замер в недоумении и страхе: неужели сейчас в автобус, и правда что, вскочит лев?!

— Алекум салам! — послышалось впереди, и в салон поднялся седой симпатичный человек с веселыми добрыми глазами…

— Может, это даже лучше? — спросил Гаврюшу Аскер. — Мало ли что могло с нами приключиться?.. Если бы ты по-русски крикнул: «Лев!.. Лев!» Хорошо, если бы лев тут же умчался в лесополосу. А если бы бежал и бежал рядом с автобусом до самой остановки?.. А если бы он добежал до этого бетонного укрепления, в котором теперь рядом с дорогой сидят гаишники с такими же короткими, как их память, автоматами?..

— Она у них и правда короткая? — спросил Гаврюша, уже ожидавший от Аскера какой-нибудь очередной шутки.

Но голос у Старого Солдата был не очень веселый:

— Представь себе!.. Ни за что возьмут с тебя штраф, и если ты от них быстренько не отъедешь, могут тут же снова потребовать у тебя деньги!

— А тут вдруг — лев!

— Вот-вот… — поддержал Аскер. — Рядом с бетонным укреплением у них обычно стоит деревянный скворечник, куда они бегают в туалет, но если бы они вдруг увидели настоящего льва, в туалет они тут же превратили бы свое укрепление…

— А жить потом перешли бы в деревянный скворечник? — догадался Гаврюша.

— Там стало бы уютней, конечно! — согласился Аскер. — Нет-нет, чего бы мы только со львом не пережили!.. А так ты хорошего человека выручил, Джебраил!..

— У черкесов Каплан — любимое имя. Это — Кесебежев Каплан, — и Аскер слегка повысил голос. — Каплан, ыйт!.. Ты можешь к нам подойти?

Увидев Аскера, симпатичный человек с веселыми добрыми глазами поднял в приветствии руку и улыбаясь пошел к старому солдату:

— Мое почтение тебе, уважаемый Аскер, да продлит Аллах твои дни!.. Любимцем Бога будь!

— Благодарю тебя, Каплан, — сказал старый солдат вроде бы чуть ворчливо, и все же Гаврюша понял, что Старику приятны слова Каплана. — Пусть у тебя всего будет вдвое, и пусть Бог любит тебя не меньше, но ты скажи нам: долго ты стоял тут на краю поля?

— Очень долго! — согласился Каплан. — У нас сломалась машина…

— Э-ей! — поднял ладонь, останавливая Каплана, Аскер. — Только не надо сочинять нам тут сказку про машину и про бензин — все это тут как раз ни при чем… Мы с Гаврюшей только что занимались тут совсем другими историями. Я ему рассказал, как пустой прозрачный мешок, который сто лет никому не нужен, может превратиться в живого зайца, если радостно закричать: заяц! заяц!.. От всего сердца. Ты понимаешь?.. И тут Гаврюша спросил меня, как по-черкесски будет «лев», и только что с надеждой и с верою прокричал: Каплан!.. Каплан! Ты понимаешь?

Каплан Кесебежев на секунду прикрыл глаза и приложил ко лбу палец:

— Так вот почему я тут оказался?

— А ты думал? — рассмеялся Аскер. — Потому-то я спрашиваю тебя: долго ли ты пробыл никому не нужным пустым мешком?

— Больше десятка лет, Аскер, ты это знаешь!.. Правда, я был не прозрачным мешком, а коричневой коробочкой с гофрированной прокладкой внутри — ты, может, помнишь?.. Меня тогда выгнали из редакции и велели идти работать на целлюлозно-картонный комбинат, где делают как раз такие коробки…

Каплан Кесебежев сказал это так искренне и таким грустным тоном, что Гаврюша почти поверил, что так оно все и было.

— А кто хотел тебя съесть? — спросил он у Каплана. — Лиса?.. Или серый волк?

— Его хотели съесть серые люди, — сказал Аскер. — Они куда опасней серого волка!

— Ты все верно говоришь, Аскер! — грустно улыбнулся Каплан. — Вечером ко мне пришел серый человек и сказал: видишь, я не стал вызывать тебя в большой дом, не стал делать так, чтобы все это видели и об этом говорили… Я сам к тебе явился. Завтра утром ты должен выйти на работу на целлюлозно-картонный комбинат. Там тебя уже ждут. А если не выйдешь, то вечером к тебе придут уже другие люди. Ты потом будешь долго ехать и станешь потом работать очень далеко от теплого дома — на дальнем Севере…