— Как-то все это плохо выглядит, — задумчиво отозвался Радмир, потом бросил взгляд на внимательно слушающую их Белаву. — Может все же схоронить ее?
— Нет! — возмущенно крикнула девушка. — Даже не думайте. Я из Нижнего Мира вас найду. Там сродников моих мучают, а я хоронись? Нет, нет и нет!
— К сожалению, она права, — вздохнул чародей. — Найдет, догонит и обязательно вляпается в нехорошую историю. — потом повернулся к ученице. — Ты хоть понимаешь, как опасна для тебя может быть Поляния, горе ты мое?
— Не опасней жертвенного алтаря в Черной Пустоши, — буркнула Белава, и оба мужчины поежились, вспомнив ту сумасшедшую ночь, когда неслись к старому капищу за мечом-змейкой, кинувшимся на поиски своей пропавшей хозяйки. — Мне нигде не безопасно, если кто-то учует мою силу жизни. Тем более мы не знаем, кто это и что за волшбу он использует. Мастер, вы сами все это говорили.
— Говорил, — согласился Дарей. — Но попытаться следовало.
— Ты хотя бы на людей не кидайся, а то еще по Полянии за тобой толпа мужиков понесется, — засмеялся Радмир. — Обмани всех, что добрая девица-красавица, скромная и молчаливая.
— Нет, я ему все-таки в рожу-то вцеплюсь, — проворчала Белава и весело засмеялась.
Чародей покачал головой, но заметно расслабился. Впрочем, в разговор ученицы и воина он не вмешивался, продолжая обдумывать новости. Радмир же заливался соловьем, рассказывая байки, заставляя Белаву хохотать до слез. Девушка в какой-то момент взглянула в глаза мужчине, и смех застрял где-то в горле. Глаза воина не смеялись, совершенно. Там скорее была темная ночь. Белава пригляделась к нему, мужчина улыбнулся, и она вспыхнула.
— Что ты? — спросил он.
— Я не маленькая, — воскликнула она. — И я не боюсь! Зачем скоморошничаешь, коль самому не весело?
— Потому что я боюсь, — тихо ответил Радмир.
— Ты? Боишься? — Белава вздернула подбородок и приготовилась съязвить, но осеклась и опустила глаза. Потом снова посмотрела на него и сказала так же тихо, — Все будет хорошо, правда.
Он снова улыбнулся, и дальше все трое ехали молча. После полудня прилетел еще один вестник, более изящная бабочка. Дарей развернул, вчитался и даже улыбнулся. Вестник был от Бермяты. Он рассказал, что царь его предупреждение услышал, и к границе с Полянией выдвигается чародейская дружина. Так же сообщил, что последний чародей жизненной силы все еще в Семиречье. Дарей тут же написал ответ и отправил обратно. Белава проследила за полетом чародеева вестника и задумалась. Дружина царских чародеев… Дружина царских чародеев! Как же она мечтала когда-нибудь оказаться в этой дружине! И если бы не упрямство матушки, может быть она бы уже была там… Эх, матушка…
Постепенно ее мысли перетекли на Всемилу. Да, она испугалась за дочь, но ведь прабабушка сказала, что надо быстрей определить маленькую Белаву в обучение… Да и матушка совсем не была против наличия жизненной силы у дочерей, не против обучения, тогда почему она все-таки столько лет противилась? Почему отказалась от своей силы? Столько лет потеряно… Надо вспомнить, надо вспомнить… Прабабушка Хвалена, матушка, яблоки, летний вечер… Дорога стала расплываться перед глазами чародейки, контуры спутников таяли, тепло разлилось по телу девушки от заструившейся силы. Где-то далеко, на краю сознания, мелькнула мысль: «Вот оно как приходит…», и…
Сумерки неспешно наплывают на Кривцы. Отец с матушкой сидят за столом и рассказывают прабабушке о том, как идут дела в кузне. Батюшка хвастается, что сумел договориться с темными альвами о покупке загорской стали, которую те добывали в Змеиных горах. Маленькая Белава с сестрой сидит на лестнице, ведущий на второй этаж их нового дома, который недавно закончил строить отец, и слушают разговоры взрослых. Мама немного печальна, но она улыбается и видно, что она гордиться своим мужем. Потому что он все сделал сам.
— Он когда-то обещал, что станет лучшим мастером, — говорит она прабабушке. — И теперь на мечи Никодия есть покупатели, и они платят большие деньги за его работу.
Бабушка хвалит их, и мамина печаль совсем проходит. Родители еще долго разговаривают с о своей гостьей, а девочки слушают. Им нравится эта женщина, которая выглядит так молодо, но старше умершей бабушки Любавы. Девочки хотят, чтобы прабабушка осталась с ними подольше и показала чудеса, но они слышат, что утром она уйдет. Им немного обидно, но просить остаться они не будут. Ведь матушка не спорит, она только послушно кивает на все, что говорит прабабушка. А потом начинает плакать малютка Огнева, и матушка идет к ней. Батюшка желает гостье добрых снов и покровительство Великих Духов и уходит спать. А гостья остается ждать матушку…
Белава вынырнула из видения, не спеша возвращаясь к действительности. Вновь дорога пролегла под копытами Златы серо-желтой пыльной лентой, набрали сочности цвета вокруг, обрели четкость голоса двух мужчин, разговаривающих в пол голоса. «Они думают, я сплю», — мелькнула мысль, но опровергать это не стала. Девушка думала о том ощущении, когда сила заструилась по телу, закрывая в мягкий теплый кокон. Она вновь прикрыла глаза, отпуская теплый поток, управляя им. И вновь очертания пейзажа размылись, и голоса утонули в вязкой тишине кокона…
— Спите, — шепчет девочкам матушка, — да хранят ваш сон Великие Духи, мои доченьки.
Потом ненадолго замирает над маленькой Беловой и смотрит так же, как смотрела прабабушка. Взгляд матушки немного пугает малышку, потому что ее глаза будто смотрят сквозь девочку, но она не успевает заплакать. Матушка целует дочь и выходит из светелки. Вскоре Белава слышит, что Любава уснула и вылезает из своей теплой уютной кровати, встает на цыпочки и крадется к двери, приоткрывает ее и слушает. Снизу доносятся голоса. Это разговаривают прабабушка и матушка. Девочка выскальзывает из светелки и начинает спускаться по лестнице.
— Ты должна быть осторожна, Всемилушка, — говорит прабабушка. — Не собирай силу пока, не колдуй.
— Все так серьезно? — спрашивает матушка.
— Я не знаю, внученька, — вздыхает прабабушка. — Мне надо разобраться. Пять лун назад пропал Прибыша, пять лет назад пропала Светислава. Не могу сыскать и Галку. Будто веточки с нашего дерева опадают.
— А другие чародеи? — спрашивает тихо матушка.
— Я проверяла, никто не пропал. Погибли двое, но их тела нашли. Один в болоте утоп. Каждого след найти можно, только наши сродники исчезают бесследно. Не зря, видать, Белавушка родилась, ох, не зря.
— Белава… — в голосе матушки ужас.
— Отведи к чародею ее скорей, — снова говорит прабабушка, но матушка вдруг вскакивает и говорит так громко, что Белава закрывает ушки:
— Не отдам, не отдам ее! Коли силы никакой не получит, так обычной и проходит.
И девочке становится страшно. Она закрывает глаза ручками, но остается и слушает дальше, как матушка спорит с прабабушкой.
— Опомнись, Всемила, — повышает голос гостья, — придет пора, а она не в силе. Не для того такой дар дан нашему роду Великими Духами, чтобы мы его прятали.
— Нет! Не отдам свою дочь! Сама говоришь, что с нашего древа ветви рубят. Чтобы и моя дочь сгинула? Ни за что! — уже кричит матушка, и девочка с ужасом понимает, что Всемила будет плакать. Мамины слезы, это всегда так страшно…
— Внучка!
— Уходи! — кричит матушка. — Уходи, бабушка! Не отдам я Белаву, спрячу. Не будет она чародейкой, никогда. НИ-КОГ-ДА!
— Всемила…
Но прабабушка вдруг затихает. Белава слышит, как она идет к двери, та скрипит и захлопывается. Прабабушка ушла. А мама начинает плакать. Страшно, с громкими всхлипами, будто рыдает над покойником. Потом снова скрипит дверь, и матушкин голос стихает.
Девочка бежит вниз, чуть не оскальзываясь на ступеньках, встает за дверью, не решаясь выйти и обнять матушку. А та продолжает рыдать, сидя на крыльце, и Белава вздрагивает от каждого нового всхлипа. Ее личико перекашевается….
— Матушка, не плачь!
— Что ты, Белавушка? — оба мужчины обернулись на вскрик.