— Стой!

Радмир наблюдавший все это время за ними, но хранивший молчание, вдруг перестал улыбаться и отскочил, толкнув чародея. Ворота захлопнулись перед Дареем с такой силой, что щепки брызнули в разные стороны, и одна створка с жалобным скрипом повисла на свернутой петле. Дарей ахнул и присел от неожиданности. Лохматый ученик так и остался стоять на карачках, получив пинок под зад от захлопнувшихся ворот. Никодий покраснел, Радмир хохотал, согнувшись пополам.

— Дарей, не зли ее, — выдавил он сквозь смех.

Дарей повернулся к опешившей девушке. Белава стояла красная от стыда за то, что натворила и ждала кары, но чародей снова внимательно взглянул на нее, опять обошел вокруг, принюхался:

— Ничего не понимаю, — сказал он. — Это явный дар, но я по прежнему в ней ничего не чувствую.

— Я его прячу, — произнесла девушка, потупясь.

— Прячешь? Но… как? Как можно спрятать дар? Как и куда можно спрятать силу? — Дарей был удивлен, поражен и явно не верил.

— Матушка говорила: прячь, никому не показывай. Вот я и спрятала давно, еще дитем. Потом поняла, что она говорила, чтобы я не показывала, что умею.

— А как ты его спрятала, краса-девица? И куда?

— Вот вы, где силу в человеке чувствуете?

— Так смотря, где она есть. — ответил чародей. — Я чувствую, где она собралась. Оттуда сила и будет течь. Иногда сила пахнет. Все от дара зависит.

— Я пустила свою силу по всему телу, она нигде не собирается, это моя вторая кожа. Вы потому ее и не чувствуете, потому что она нигде не скапливается. Она везде, даже в каждом волосе.

— Никодий, — крикнул чародей, не сводя глаз с Белавы. — Я беру твою дочь. Такого чуда у меня никогда не было.

— Но, мастер! — подал голос лохматый парень.

— Молчи, неуч ленивый. А чтобы я тебя дальше терпел, сделай из тех корешков, что ты за мышиные хвосты выдал, зелье.

— Мастер, — возмущенно засопел ученик.

— Я все сказал.

Дарей подошел к взволнованному кузнецу.

— Ты уж не серчай за ворота, — покаянно произнес Никодий, — я тебе все выправлю.

— Пустое, — отмахнулся чародей, и створки поползли на свои места. — Не знаю, сколько продлится обучение, это уже видно будет после. Можешь не волноваться за нее, никто здесь девку не обидит. Теперь я ей защитой буду.

— Спасибо, Дарей, — кузнец потоптался, потом спохватился и зашагал к Сивке. — Вот, чарадеюшка, привез тебе за Белавку мою, уж не откажись.

Дарей хмыкнул и кивнул своему горе-ученику принять дары. Никодий вручил ему все припасы, но с главным подарочком вернулся к чародею.

— Возьми вот, — он протянул чародею меч, завернутый в тряпицу.

Тот развернул тряпку, достал меч в ножнах, покрытых витиеватой ковкой, потом потянул за рукоять, и… все зажмурились от полыхнувшей на солнце стали. Меч тут же начал меркнуть, будто втягивая в себя солнечный свет. Блики прошлись по всему лезвию от острия до рукояти и исчезли в узоре, покрывающим лезвие.

— Ах, — чародей завороженно смотрел на чудо-меч, — это же…

— Да, — скромно кивнул Никодий, — Он берет в себя свет. Любой свет. Хоть от лучины. А еще, — кузнец засиял, чувствуя гордость, — он только твой. Меч признает хозяином того, кто первый его из ножен вытащил. Если им кто-то решит рубиться вместо тебя, меч его не послушает, если же против тебя, то меч обернется против врага.

— Знаешь, Никодий, — Дарей завороженно смотрел на меч, — за этот меч я был бы готов учить твою дочь, даже если бы в ней не было никакого дара, — и он засмеялся.

— Угодил, стало быть, — довольно произнес кузнец. — Дозволь с дочкой попрощаться.

Чародей кивнул и направился к своему терему. Никодий подошел к дочери, у которой подозрительно блестели глаза. Отец улыбнулся, и девушка зарыдала.

— Глупая моя, — он ласково притянул дочь к себе, — что ж ты убиваешься? Вот ты и у чародея, взял тебя. Станешь чародейкой, как хотела.

— С тобой прощаться жалко, — всхлипнула Белава.

— Так я недалеча. Дорожку знаешь. Отпустит Дарей, навестишь нас. Двери родного дома всегда открыты для тебя. Ты уж ни в чем не ленись, не ругайся. Ты девка горячая и даже вредная, но добрая и можешь быть послушной.

— Буду, батюшка, — продолжала всхлипывать девушка.

— Что будешь?

— Послушной буду. А ты матушке скажи, пусть не сердится, я потом замуж выйду.

— Глупая, — кузнец улыбался. — Не сердится мать. Переживает и переживет. Ты не печалься. И… прости меня, доченька.

— За что, батюшка?

— Я ведь все десять лет мучился. Знал, что везти тебя надо, а боялся как и Всемила. Потому и дал ей тебя держать. Вроде как не я, а мать тебя не пускает, а я слушаю. Стыдно… А сегодня уже не смог. Ты уж не серчай, что чуть тебе жизнь не испортили.

— Да что ты, батюшка, да что ты, родименький, — подняла заплаканное лицо Белава и улыбнулась отцу, — как надо было, так и сделали. Зато вона какая силища у меня. И научусь быстрей, чем если б дитятей глупой была. Я не посрамлю вас с матушкой.

— Вот и ладно, — Никодий поцеловал дочь в щеку и снова прижал к себе. Потом отодвинул и пошел к коню, но сразу же вернулся. — Это тебе.

Девушка взяла у него что-то продолговатое, так же завернутое в тряпицу, развернула.

— Меч? — она удивленно взглянула на отца.

— Да, — ответил он, — вам, чародеям, оружие надобно иметь. А этот меч я для тебя специально ковал…

— Ох, батюшка, я и не знала…

Она рассмотрела ножны, покрытые тонким узором из кованных цветов, будто кружево. Потом потянула меч. Он оказался легким как перышко, удобным и достаточно тонким. Все лезвие перехватывал по кругу рисунок змейки, голова которой оказалась рукоятью.

— Этот меч чует опасность. Он укажет тебе. И слушать только тебя будет. Он легкий, как пух, а для чужой руки камнем станет. А коль вражья рука за меч возьмется, змея его ужалит. Всю душу в него вложил и все свои вымыслы. Коль заблудишься, воткни меч в землю, змея вперед поползет и выведет на дорогу. Он камень режет с одного удара. Не затупится и не сломается.

— Спасибо, батюшка! — Белава смотрела на меч с восхищением. Потом подняла его, взмахнула раз, другой и запрыгала радостно.

— Вот и ладно, — отец с доброй улыбкой глядел на дочь.

— Долго ль еще прощаться будете? — в воротах появилась веселая физиономия Радмира. — Ого, — заметил он белавин меч, — А девица-то теперь еще грозней стала, — и засмеялся.

— Будет тебе ее дразнить, — добродушно махнул на него Никогдий и утер слезу. — Ну, поеду я, Белавушка. Будь умницей.

Он поцеловал дочь в лоб, быстро подошел к Сивке и запрыгнул в седло. Девушка кинулась было за отцом:

— Погоди, батюшка, — крикнула она, — я сказать тебе хотела!

— Что, дочка? — кузнец спешился.

— Помоги Зарянке, будь милостив. Сосватай ей помощника своего, да приданного дай, а то она со своим батюшкой так в девках и останется, — Белава с мольбой посмотрела на отца.

— А что, дело говоришь. Парень мой складный, хозяйственный, Зарянка девка справная, к работе охочая. Да и добра у нас уйма, поделиться можем и доброе дело зачтется. Умница моя, — отец потрепал ее по щеке.

Кузнец запрыгнул в седло, но вновь остановился и подозвал дочь. Она подбежала к нему. Никодий свесился, прижал к себе девушку, а потом пустил коня в галоп и вскоре скрылся за пригорком.

— Пойдем, красавица, — Радмир стоял с ней рядом и улыбался. — Утри слезы, Дарей хороший мужик, не обидит. Тебе здесь хорошо будет.

Он взял Злату за повод и обернулся к девушке. Та гордо вскинула голову и вошла в ворота. Радмир вновь тихо засмеялся.

Злату воин отвел в чародееву конюшню, а Белаву отправил в терем, где ее уже ждал ученик Дарея Дикуша. Он недобро поглядывал на девушку, и Белава показала ему язык. А неча, понимаешь… Дикуша воинственно сверкнул глазами и встряхнул лохматой головой. Откуда-то из глубин терема послышался голос чародея, и ученик вздрогнул.