У него заныло сердце. Бесшумно, насколько позволяла его комплекция, Зобов выскользнул из аккумуляторной и стал подниматься наверх.

— Ефимов, спишь? — спросил он шепотом, добравшись до выходного люка. — Уволю, на хрен, без выходного пособия!

Капитан не отвечал. Зобов коснулся ладонью его щеки и отдернул руку. Голова Ефимова, отделенная от туловища, упала к сапогам генерала.

Зобов отшатнулся.

— Ну ведь приказывал я тебе не спать! — простонал он. — Ну зачем ты не послушался меня, капитан. Эх, старое я дерьмо!

Он быстро взял себя в руки. Передернул затвор у «Калашникова», вгоняя патрон в казенник, поставил предохранительную скобу на автоматический огонь и пошел вниз.

В командном пункте запуска тускло горело дежурное освещение. Ефрейтор Галиуллин сидел за клавиатурой боевого компьютера и смотрел на монитор. Пальцы его бегали по клавишам. В помещение командно-пускового пункта донесся приглушенный вой сирены.

— Отдохнули аккумуляторы, — сказал Зобов, распахнув приоткрытую дверь. — Крышечка-то открылась.

Ефрейтор дернулся как от выстрела и повернул к Зобову безумное лицо. Зубы его застучали.

— Сидеть, — сказал Зобов и направил автомат на Галиуллина, — дернешься, пристрелю без разговоров.

— Не успеешь! — захохотал тот, держа палец на клавиатуре. — Давай, кто быстрее — ты или я?!

Он ткнул пальцем в экран монитора, где зловеще горела надпись «Уверен», и, нажав кнопку, зарычал. Надпись мигнула, но вместо «Пусть произведен», загорелась «Error» — ошибка.

На лице ефрейтора отразилась растерянность, потом испуг, потом отчаяние. Он еще раз вдавил кнопку в клавиатуру, но результат был тот же.

— Брысь от пульта! — приказал Зобов и, шагнув вперед, стащил безвольное тело с кресла. Потом, не давая ефрейтору опомниться, стянул ему руки солдатским ремнем, а ноги выдернутым из брюк тренчиком. Галиуллин затрясся в рыданиях.

— Что, геростратова слава покоя не дает? — спросил Зобов, усаживаясь перед компьютером. — Захотел свое имя кровавыми буквами в историю вписать, мразь? Ты сержанта убил?

— Я! — закричал Галиуллин сквозь рыдания. — Он издевался надо мной, унижал! Он недоумок с одной извилиной! Он мне в подметки не годится! Дерьмо!

— Не верещи, — брезгливо сказал Зобов. — Не в нем дело, а в тебе. Ты позволял — он издевался. Ты хоть раз пробовал ему морду набить?

— Он старший по званию! Я боялся! За это губа положена!

— Отсидел бы, — упрямо сказал Зобов, — зато больше бы он тебя не тронул. И вообще, это не повод, чтобы человека жизни лишать. Да и не верю я тебе. Вот твоя цель, — Зобов кивнул на монитор с надписью «Error». — Хотел себя переломить? Мол, никто не смог, а я сделаю? Дорогой же ты ценой хотел самоутвердиться. Матрац с подушкой тоже ты распорол?

— Я, — всхлипнул ефрейтор.

— Боеприпасы искал, — понимающе кивнул Зобов. — Дурачок. Умный ты, согласен, но не хитрый. Да я, как только нас в КПП заперли, только одну цель все время и преследовал — чтобы стратегическая на стартовой позиции осталась. Патроны в аккумуляторной спрятал, а вам наплел, что в матрасе они. Ты и клюнул. А когда сержант погиб, и другие меры предпринял. Дело-то серьезный оборот стало принимать.

— Так вы, когда вчера сказали, что мы отсюда выйдем — наврали?

— Не наврал, а сделал тактический ход, — уточнил Зобов. — Придал событиям ускорение. Вскрыл нарыв. Одно только не учел — что человек слаб и иногда ему хочется спать. Зачем ты Ефимова убил? Он-то тебе ничего плохого не сделал.

— Он мог помешать. Лишний человек — лишние хлопоты.

Галиуллин почти успокоился и, изредка вздрагивая всем телом, с ненавистью смотрел на генерала.

— И тебя бы убил, — сказал он сквозь зубы, — жаль, не добрался.

— Знаю, — согласился Зобов. — Скребся ко мне, как кот к мыши. Да вот незадача — обходит меня смерть стороной. Не скоро, видно, я ей надобен буду. И не зыркай на меня, как волк на барана! Не по зубам я тебе. Вот выйдем отсюда, сдам я тебя куда надо, тогда запоешь.

— Под суд отдадите? Расстреляют?

— Да уж не обессудь, хотелось бы. Только до вышки дело, я думаю, не дойдет. Упрячут тебя в психушку. Ты же больной. А ракета как здесь стояла, так стоять и будет, пока ее не разломают ко всем чертям. Побыстрей бы уж.

— Жаль, не взлетела, — процедил Галиуллин. — Все я вроде правильно сделал. У меня память хорошая.

Зобов расхохотался. Потом достал из кармана кителя бумагу с записями, сделанными Ефимовым, и повертел перед лицом ефрейтора.

— Благодаря тебе не стартанула! Ты научил.

Галиуллин выпучил глаза.

— Ты какую буковку нажимал? — отсмеявшись, спросил Зобов.

— Ту, которую надо! «Y».

— Так это теперь не «Y», а хрен знает что! Я даже и сам не знаю, кто она такая! A «Y» — вот она!

Зобов протянул руку и показал на клавишу с изображением вопросительного знака.

— Ну что? Прилежный я ученик?

Галиуллин завыл и стал колотиться головой об пол. На губах у него выступила пена.

— Прекращай! — прикрикнул Зобов. — Хватит комедианта из себя корчить! Огрею сейчас прикладом по башке — быстро успокоишься.

Но ефрейтор продолжал биться в судорогах.

— Вот напасть-то, — обеспокоился Зобов. — Ты и вправду умом тронулся? Или сирена на тебя так действует? Сейчас выключу, только оружие разряжу.

Он отомкнул рожок и дернул затвор, выбрасывая патрон из казенника. Зеленоватая гильза выпрыгнула из автомата, описала в воздухе дугу и упала на клавиатуру.

На то место, где на клавише выгибал лошадиную шею глупый вопросительный знак.

Сразу стало тихо.

— Ну вот, — сказал Зобов, — вот…

Он повернулся к монитору и помертвел. На экране вместо «Error» двумя белыми строчками горела надпись: «Пуск произведен».

— Стой!! — закричал Зобов, отшвырнул автомат и бросился к компьютеру. — Да что же это?! Почему?! Ведь я же не хотел!

Но командно-пусковой пункт уже наполнился низким протяжным гулом. Пол под ногами генерала завибрировал. Зобов заметался по отсеку, хватаясь дрожащими руками то за монитор, то за клавиатуру, то за голову.

— Это землетрясение… Это всего лишь землетрясение… Сейчас все кончится.

Но гул неотвратимо нарастал, превращаясь в рев. На мониторе запрыгали цифры, характеризующие состояние ракеты-носителя, и появилась еще одна надпись: «Системы переведены в автономный режим».

Зобов с надеждой посмотрел на экран второго монитора, но тот был темен — видеокамера испарилась в огненном тысячеградусном пекле.

Крик бушующего в шахте смерча достиг наивысшей точки. Зобов зажал уши, чтобы не слышать торжествующий вопль разбуженного демона, но это не помогло. Тогда он бросился к пульту и в ярости стал крушить все, что попадалось ему под руку. Хрустнула белая как кость клавиатура, выбитыми зубами запрыгали по полу кнопки. С глухим хлопком разлетелся экран монитора, осыпая кресло белым люминесцентным покрытием.

Пол еще раз вздрогнул в конвульсии, и рев стал перемещаться куда-то вверх. Ракета покидала шахту. Еще минута — и все стихло.

Зобов упал на пол, засыпанный осколками, и по-звериному завыл, вторя тоскливому плачу ефрейтора. Потом затих и долго лежал неподвижно, словно жизнь ушла от него вместе со стартом ракеты. Потом шевельнулся и пополз к креслу. С трудом взобрался на него, тупо провел взглядом по разбитой аппаратуре. Окровавленные ладони тряслись, и он поднес их близко к глазам, будто пытаясь разглядеть в переплетении линий свою дальнейшую судьбу.

— Своими руками, — прошептал он едва слышно, — вот этими. Что же ты наделал, генерал?

Постепенно он успокоился. Шатаясь, прошел в комнату отдыха. Тщательно умылся, отыскав в кармане брюк расческу, причесал седые волосы. Отряхнул мундир и, вернувшись в командно-пусковой пункт, стал исследовать поверхность стола. Среди обломков того, что ему требовалось, не было. Он опустился на корточки и тяжело полез под стол.

Она лежала, закатившись за ножку — остроносая красноватая пуля, выглядывающая из зеленой гильзы. Зобов обтер ее полой мундира и нагнулся за автоматом. Сердце резанула боль.