Владимир молчал.

— Послушай и проникнись, — вздохнул адъютант. — У тебя есть три пути. Первый — играть в молчанку. Очень бесперспективный путь. Избиение, пытки — к чему такие крайности? Ну, допустим, причина настолько серьезна, что ты все выдержишь. Итог — я просто расстреляю тебя, и твоя тайна перестанет меня интересовать. В конце концов, у меня и так дел по горло. Второй путь — откровение. Не скажу, что на все сто обещаю тебе жизнь и свободу, это будет зависеть от информации — заинтересует она меня или нет, но попытаться можно. И третий — передать тебя в руки заказчика, тем более что деньги они обещали приличные. Но эти люди… Сказать честно — я и сам боюсь их. Забрав тебя, они не оставят в живых и меня. Жалею, что связался с ними. Порода такая — клевать всех, кто попадет в поле их зрения. Мне проще и безопасней будет поступить так, как я сказал вначале — уничтожить тебя.

Мещеряков посмотрел на часы:

— Думай, Володя, у тебя минута.

Владимир посмотрел на свои часы. Всегда отставали. А в общем, какая разница? Минута — она и в Африке минута. «Все равно в живых не оставит, — думал Владимир, неотрывно глядя на циферблат. — Получит груз — и в расход. Хотя, постой! Галлий еще нужно отыскать. Тайга большая, полеты времени требуют. А время — жизнь. Но заинтересуется ли он этими сведениями? Еще как. До денег этот хмырь жаден… как, впрочем, многие. Два с половиной миллиарда — кусок не из маленьких. По крайней мере, рискнет поверить мне — это точно. Что моя жизнь? Даже если сумею убежать потеря для него невелика. Но в случае выигрыша он король. Да и что мне остается делать? Ведь не мать же родную на заклание отправляю. Черт с ними, с этими железяками!»

— Что надумал?

— Я согласен, — сказал Владимир.

— Говори.

— В тайге, в долине за Шивелучем, находится весьма ценный груз.

— Каков характер? Информация, золото, камни?

— Редкоземельный металл.

— Это модно сейчас, — не удержался от реплики адъютант. — Только и слышишь — германий, рутений, осмий. Украли, пытались продать, миллионы. Что на этот раз?

— Галлий.

— И сколько его там?

— По приблизительной оценке — пятьдесят килограммов.

— Ско..? — Мещеряков закашлялся и выплюнул сигарету на ковер. — Дрянь курево. У тебя ничего нет получше?

— Я не курю.

— И правильно делаешь. Здоровью вредить. Сокращает жизнь на восемь… или восемнадцать лет.

— Я не знаю, — сказал Владимир. — Ты что, меня не понял? Там пятьдесят килограммов редчайшего металла. На миллиарды долларов.

— Понял я все, понял, — наконец отдышался адъютант. — Но, знаешь, верится с трудом. Как он туда попал?

Владимир объяснил.

— Круто, — оценил Мещеряков. — Я бы до такого, честно говоря, не додумался. И значит, ты решил попытать счастья? Через двадцать пять лет? Да там уж, наверное, нет ничего. Столько времени прошло.

— Куда же он девался? — иронично спросил Владимир. — Испарился, что ли?

— Ну, мало ли? Охотник набрел, землетрясение разметало.

— Да пошел ты, — рассердился Владимир. — Если не веришь, дело твое. Пистолет у тебя в руке. Стреляй!

Мещеряков испытывающе посмотрел на него.

— Ладно, — сказал он, приняв решение. — Я подумаю. Тебя пока запрем понадежнее. А утром решу, что делать.

— Дима где? — напомнил Владимир. — Ты обещал.

— Да не знаю я, где твой сынок, — поморщился адъютант. — Ограбил склад с оружием, освободил заложников и сам куда-то испарился. Бродит сейчас по тайге, комаров кормит. Да не зыркай ты на меня — правду говорю.

— Почем она, твоя правда?

— Эмоции, — махнул рукой адъютант. — Охрана!

За ушедшими закрылась дверь. Мещеряков вздрогнул от нервной дрожи, пробежавшей по телу, и стал пить «Смирновскую» прямо из горла.

Он считал себя везунчиком по жизни. Как-то легко все удавалось — учеба, служба, бизнес. Без особого напряга, без чрезмерных усилий с его стороны. И ведь не отсиживался у телевизора или за книжкой. Были рискованные мероприятия, назаконные сделки — и еще какие! Случалось, подзалетали партнеры — крепко, на всю катушку. А он бежал по жизни, как боец по пещерам Шаолиня, инстинктивно уворачиваясь от летящих навстречу ножей, и ждал — когда же наконец замаячит впереди широкая дорога, чтобы совершить решающий рывок вперед, уже не обращая внимания ни на что. Подвернулась эта афера со стратегической. Решился, побежал по прямой, все ускоряясь. И вдруг — новое направление, по сравнению с которым меркнет ядерный шантаж. Свернет ли он с прежнего пути? Еще бы!

Мещеряков поставил бутылку на стол и усмехнулся почти ополовинил и даже вкуса не почувствовал. Крепко разобрало! Он перешел на диван, стянул сапоги и с наслаждением растянулся на пружинистом, упругом брюхе ложа. Господи, какая усталость! Эта последняя неделя была убийственно тяжелой — во всех смыслах. Когда же он спал последний раз? Не упомнить.

«И, похоже, все напрасно, — подумал он, закрывая тяжелые веки. — Время идет, а нет никаких положительных сдвигов. Судя по тому, что они прислали к шахте спецгруппу, их и не будет. Следующим шагом будет штурм части и Калчей. Они это сделают. Они осмелеют, узнав, что группа погибла, наделав шуму. Ведь Зобов так и не исполнил своего намерения — даже при угрозе нейтрализации не поднял ракету. Пугать их больше нечем. В части тоже развал. Подразделение охраны пьет, некоторые поглядывают на него откровенно враждебно. Командир летунов и комбат связи стали часто наведываться друг к другу в гости — без его ведома. О чем-то шушукаются, договариваются. Нетрудно предугадать, чем кончится эта история. Сдадут его, шакалы, властям, и все, что было, свалят на него. А сами чистенькие — да что вы, мы не знали, какой адъютант монстр. Так и будет, если не сделать самому ход конем. И какой ход! Но не врет ли этот папашка? Не должен. Не зря узкоглазый так суетится».

Сон мягкими крыльями накрыл его. Голову закачало, как на волнах, и только-только он собрался поплыть на них, как в дверь кабинета постучали. Мещеряков поднялся с дивана.

— О господи, — простонал он, натягивая сапоги, — кого еще принесло? Заходи!

В кабинет заглянул охранник.

— К вам этот… — охранник растянул глаза в щелочки, — татарин.

— Легок на помине, — пробормотал адъютант. — Чингисхан долбаный. Проведи, а сам за дверью стой, не уходи далеко.

Через минуту в дверях появился Шурахмет. Мельком окинул кабинет ничего не выражающим взглядом, равнодушно посмотрел на мятую физиономию адъютанта, на две рюмки на столе.

— Рад видеть вас, дорогой, в своей скромной резиденции. Как ваши дела? Надеюсь, все в порядке? — постарался быть радушным Мещеряков.

— Спасибо, не жалуюсь, — дипломатично ответил Шурахмет, неторопливо прошел в кабинет и сел напротив хозяина по другую сторону стола.

— Восхищаюсь я вами, восточным народом, — проникновенно сказал Мещеряков. — Есть в вас что-то от вечности. Спокойствие, последовательность, мудрость. Это мы, русские, мечемся по любому пустяку, орем, ставим все с ног на голову и потом удивляемся, что дело получилось не так, как надо, а как всегда.

— Вы правы, — согласился Шурахмет. — О вашем народе судить не берусь, а про свой могу сказать, что нам еще свойственны щедрость, постоянство и непримиримость. Мы преданно относимся к своим друзьям и тем, что соблюдает наши интересы, и жестоко караем отступников и своих врагов.

— Не хотел бы я быть в их числе, — натянуто улыбнулся адъютант.

Узкоглазый ничего не ответил.

— Итак, что привело вас ко мне? — спросил Мещеряков.

— Надежда, что наша с вами дружба начала приносить плоды.

Адъютант огорченно пожал плечами.

— К сожалению, ничего нового. Эти двое как в воду канули. Без ваших корректировок поиски очень осложнились.

— У них сели батареи в рации, — сказал Шурахмет. — Это, несомненно, создает определенные неудобства. Но и Калчи — не Москва. Приложив усилия, цели добиться можно. Кстати, чем закончилась сегодняшняя облава?

Мещеряков пренебрежительно махнул рукой.