— Через два дня с вещами на сборный пункт.

Провожали его круто. Толпа родственников и друзей забила трехкомнатную «хрущевку» от дверей до балконных перил. Говорили тосты, давали напутствия. Потом всей толпой пошли на танцы в ДК «Электродник». С кем-то танцевали, с кем-то дрались, а потом, когда милиция, с пониманием отнесясь к призывнику, не стала забирать их в отделение, а просто выкинула на улицу, поехали в поселок Горняк провожать подцепленных девочек домой. Владимир помнил только, как обжимался с какой-то девчонкой и просил ему «дать». Девчонка плакала от жалости к нему, позволяла мять твердые с маленькими сосочками грудки, но «дать» отказывалась — нравы в те годы были построже теперешних. Раздосадованный Вовка послал ее подальше и пошел, плохо соображая, куда, по длинной темной улице шахтерского поселка. Домой он привалил под утро. Два часа сна совсем не освежили его, и когда утром те же друзья и те же родственники уже поредевшей толпой пошли сопровождать бедолагу к месту сбора, Владимира еще пошатывало от усталости и невыветрившегося хмеля.

Культурный дворец пел, плясал, клялся в верности. Лысые призывники, большей частью в фуфайках, с вещмешками, кто полупьяный, кто хмурый, кто веселый, стояли, окруженные провожающими, как островки в людском море.

Когда подали автобусы, внезапно в голос заплакал Вовкин дед. Неродной, суровый, от которого нельзя было дождаться ласкового слова, он стоял, обхватив внука одной рукой за шею, и сквозь слезы выговаривал:

— Смотри, смотри там, Вовка!

И только сейчас Владимир ощутил, что в жизни его совершается перелом, и, уезжая на целых два года неизвестно куда, он вернется назад совсем другим человеком. Сердце у него сжалось и, едва сдерживаясь, чтобы тоже не зареветь, он на мгновение прислонился к небритой мокрой щеке деда и побежал к автобусу.

Сутки их держали во дворе областного военкомата в огромной пустынной казарме, заставленной двухъярусными деревянными нарами. За забором военкомата бушевали родственники, знакомые, бросали бутылки с водкой, лезли через забор девки. Владимир, сжав зубы от головной боли, бродил по казарме, выискивая место, где ему устроиться, чтобы не сесть на перевернутую банку с килькой или свежую блевотину.

«Покупатели» подъезжали постоянно. Только-только познакомившись с кем-нибудь из призывников, Владимир через пару часов замечал, что знакомого лица в толпе нет. Формировались команды, приезжие капитаны и старлеи с голубыми, черными и красными погонами, повытряхивав из вещмешков спиртное, уводили новобранцев за ворота. Замотанный круговертью, без сна и отдыха, Владимир едва не опоздал на построение своей команды. Светловолосый кудреватый капитан указал на место в строю и сказал строго:

— Учитесь не опаздывать, солдат.

Их погрузили в плацкартный вагон, в котором изо всех щелей дуло, было грязно и сыро. Наутро состав прибыл в Екатеринбург — тогда еще Свердловск. Город был занесен снегом по уши — потому что располагался в трехстах километрах севернее Чернявинска и зима там наступила раньше. Разбуженные зычным окриком дебелой проводницы, солдатики продирали глаза. Владимир стряхнул с ворота пальто снежок, который надуло в щель окна, и, сипя простуженным носом, поплелся к выходу. Их снова посадили в автобус, потом запихали, как селедок, в «ТУ-104», и крохотная надежда пройти службу где-нибудь рядом с домом улетучилась вместе с пунктирной линией на взлетной полосе.

Потерявшие счет дням, они перестали соображать, куда их везут. Капитан и два сопровождающих его сержанта отмалчивались, как партизаны на допросе. Призывники засыпали капитана вопросами:

— А это сколько километров от Чернявинска?

— Да не очень много.

— А там город есть?

— Есть.

— Большой?

— Большой.

— Сколько тысяч население?

— Много.

— А река?

— И река есть.

— Большая?

— Большая.

Они летели на восток. Новосибирск, Чита, Хабаровск.

В Хабаровском аэропорту Владимир увидел на стене карту авиалиний, и расстояние в десять тысяч километров показалось ему дорогой от Земли до Марса. Занес же черт!

Глубокой ночью их снова построили на летном поле.

— Что, еще дальше? — ошарашенно спросил Владимир соседа. — В Америку, что ли, забросить решили?

На этот раз самолет был поплоше — старенький двухмоторный «ЛИ-2». Скорчившись на металлических откидных лавочках, расположенных вдоль стен, уставшие призывники молча поглядывали в черные иллюминаторы. Самолет рычал винтовыми двигателями, заглушая все остальные звуки. Временами его качало, как осиновый лист под ветром, бросало в затяжные ямы, и тогда казалось — еще немного, и «терра инкогнита», куда их везли, примет умотавшихся человечков в свои недра гораздо раньше положенного времени.

Самолет весело попрыгал по колдобинам маленького лесного аэродрома. Упаковав прибывших в крытую машину, которая никак не походила на американскую, капитан махнул рукой, и тарантайка покатила сквозь тайгу.

Их помыли в бане, майор со змеями на красных петлицах — медслужба — брезгливо осмотрел худосочные тела призывников и, признав всех годными не помереть через пять минут, удалился.

Выдача обмундирования, ночная кормежка, полутемная казарма, двухъярусные постели — все это слилось в голове у Владимира в картину под названием «Наконец-то прибыли». Он провалился в мертвый сон.

— Подъем!

— А?!

Первый подъем в армии — как первый интим с представительницей прекрасного пола — приносит столько же волнений и неожиданностей.

Владимир дернулся, вскочил на ноги, и тут же с верхнего яруса кроватей ему на шею сел тощий тип.

Толкая друг друга, путая сапоги и портянки, они кое-как построились в неровную шеренгу.

Светловолосый капитан посмотрел на них и заржал:

— Отбой!

Их четыре раза подняли и четыре раза отбили. В окна казармы светило яркое ноябрьское солнце. Здесь (где?) уже всюду лежал снег, и холод от сугробов проникал до костей. В казарме было холодно так, что при дыхании изо рта шел пар.

— Выходи строиться!

Они повалили к выходу. На выходе из дверей казармы новобранцы почему-то тормозили. Протолкавшись сквозь толпу ставших одинаковыми в светло-зеленой форме сослуживцев, Владимир выглянул наружу. У него захватило дух.

Прямо перед ним, нависая над головой, возносилась в бело-голубое небо гора. Абсолютно правильной конусовидной формы, она поражала величественным великолепием. Розовый, с яркими блестками снег стекал с ее изящно выгнутых склонов. Она стояла, возвышаясь над низкорослой тайгой, в окружении нескольких сопок, подобострастно склонивших перед ней округлые спины, как хозяйка, как владычица. Кофейного цвета дым из ее вершины стлался по склону и, оторванный ледяным ветром, россыпью кудрявых барашков-облачков улетал за горизонт.

Калчевский вулкан. Камчатка…

— Напитки, пожалуйста.

Владимир очнулся от воспоминаний. Стюардесса держала перед ним поднос с пластмассовыми чашечками.

— «Фанта»? «Спрайт»?

— А что-нибудь покрепче у вас имеется?

— Спиртные напитки за отдельную плату.

Владимир попросил сто пятьдесят коньяку с шоколадкой, мысленно произнес тост «за встречу» и через пятнадцать минут уже спал.

В Новосибирске «боинг» стоял долго. Ждали заправки горючим, потом группа то ли туристов, то ли изыскателей с оборудованием препирались с персоналом аэропорта из-за каких-то формальностей. Взлетели поздно ночью. Спать не хотелось. Изыскатели расположились в том же салоне, что и Владимир. Пообсуждали тупость таможенников и понемногу затихли. Место рядом с Владимиром занял бородатый насупленный мужик средних лет.

— В Хабаровск летите? — спросил Владимир, не надеясь на ответ.

Но мужик оказался словоохотливым. Он тут же отложил газету.

— Подальше, брат, Калчи Камчатские. На вулканологическую станцию.

— Вулканологи?

— Ты прав, брат. От макушки до пяток «курильщики».

— Я тоже в Калчи, — сообщил Владимир. — Из Чернявинска.