Обхватив ствол мертвой хваткой, Владимир всем телом прижимался к своему спасителю. Он помнил, как в падении сумел зацепиться за ствол, но как забрался верхом на него, как смог выдержать боль в разодранных до мяса ладонях — это память не сохранила. Он висел над плюшевым лесом в чудовищной глубине и не мог открыть глаза.

Ощущение собственного тела стало возвращаться к нему постепенно. Сначала его затрясло крупной нервной дрожью, и он усилием отогнал эту дрожь, боясь, что соскользнет в пропасть. А потом дрожь возобновилась снова уже от холода. От снегов внизу несло таким ледяным дыханием, что враз закоченели руки, и Владимир понял: еще немного, и немеющие пальцы разожмутся сами собой. Он осторожно пошевелился и, сознавая, что иного выхода нет, стал осторожно ползти по стволу. Через несколько минут он головой уперся в шершавую поверхность гранита.

Владимир поднял голову. Край пропасти был, казалось, совсем рядом — протяни руку, и можно ухватиться за иззубренный камень. Чтобы сделать это, надо было встать на дерево. Но как оторвать немеющие пальцы от ствола?!

Вскоре начали замерзать ноги. Понимая — еще чуть-чуть, и он не сможет сделать ни движения, Владимир решился. Он оперся руками о скалу и, цепляясь за каждую шероховатость, медленно выпрямился. Теперь он стоял, растопырив руки, как мученик на кресте. Еще несколько движений, и пальцы его коснулись края камня над пропастью.

Чего он больше всего не любил на физзанятиях в армии, так это подтягиваний на перекладине.

— Ну что ты болтаешься, как колбаса в коптильне? — говорил ему капитан Смолин. — Соберись, разозлись, в конце концов. Представь, что под тобой… ну, разложили костер, что ли. И если не сделаешь упражнение — сгоришь. Приказываю — подтянуться!

Костер не костер, а десять раз к концу службы Владимир подтягивался свободно. Спасибо тебе, капитан!

Он мертвой хваткой уцепился за камень и, подтянувшись, со стоном перевалился на склон горы.

Возвращение от смерти к жизни не всегда сопровождается бурной радостью. Владимир лежал, обняв камень, и, уткнувшись носом в бурый лишайник, во весь голос рыдал. Страх, холод, ожидание гибели — все это изверглось из него водопадом слез.

Выплакавшись, он устало поднялся и медленно стал спускаться по склону вниз.

На леднике все было как и час назад. Разбросанные свинцовым смерчем мертвые тела «вулканологов» валялись на ледяных кристаллах, и снег, впитав в себя кровь, сиял на солнце рубиновыми каплями. Владимир поднял один из автоматов, хотел было нажать на курок, но передумал — те, кто сбросили его в пропасть, могли быть недалеко. Он собрал рюкзаки «вулканологов», ссыпал все, что в них было — патроны, коробочки, документы — в один вещмешок. «Надо спуститься к водопаду и там заночевать, — подумал он, — а утром решать — что же делать дальше».

Владимир еще раз оглянулся и вздрогнул. Лина сидела на снегу, прислонившись спиной к стене ущелья и смотрела на Владимира широко открытыми глазами. Сначала он подумал, что Лина мертва, но ее веки дрогнули, и она хриплым голосом сказала:

— Повезло тебе. С того света вернулся. Научи?

Чувствовалось, что говорить ей трудно. Она неловко достала из кармана куртки прозрачную ленту, выломила из нее как из патронташа маленький шприц и вколола себе в бедро.

— А у меня ноги перебиты. Вот здесь. — Лина показала выше колен. — И в живот, кажется.

Владимир подошел к ней на два шага и остановился. Под Линой расплывалось пятно крови.

— Бывает, — сказал он, — летчики разбиваются, моряки тонут, а «вулканологов» расстреливают. С вертолетов.

— Работа такая. Не хуже, чем у остальных. И платят побольше. Только вот умирать приходится чаще других.

— Работенка не из легких, — согласился Владимир. — Только ведь сама выбрала, никто не заставлял.

— А я и не жалуюсь. И смерти не боюсь.

— Ты жива еще.

— Пока. Вот кончится обезболивающее — и все. Повидала я такие ранения. Здоровые мужики от шока умирали. И живот… болит.

Владимир почувствовал что-то вроде жалости.

— Может, выкарабкаешься еще. Всякое бывает.

— Ты, что ли, меня на себе потащишь, — болезненно усмехнулась Лина, — не верю я в такие подарки.

«Не потащу, — подумал Владимир, — в этой глухомани, где из-за каждого дерева стреляют, самому бы живу остаться. Да и не стоишь ты такого подарка».

— Стерва ты порядочная, — сказал он вслух, — ведь ты же меня убить хотела.

— Если бы хотела — убила. Уж поверь, я это умею. Ты нужен был живым.

— Кому?

— Не нам, конечно. — Лина кивнула на разбросанные тела «вулканологов». — Есть другие люди.

— Так вы, получается, меня охраняли, — изумился Владимир.

— Пасли мы тебя. Только вот зачем — сама не знаю. Не моего ума дело. Приказ — его выполнять надо.

— Интересно, — задумчиво сказал Владимир. — Давай-ка поговорим, дорогая.

Он хотел подойти к ней ближе, но передумал и сел на снег там, где стоял.

— Хочешь, в игру поиграем? — сказал он Лине. — Ты мне, я тебе. Ты информацию, я информацию. Чтобы из твоих и моих кубиков дом сложить.

— И я подохну, а ты жить в нем будешь, — кивнула головой Лина. — Неравный брак получается. — Она болезненно сморщилась и отломила еще один шприц. Бледное лицо ее порозовело. — А знаешь, давай, — согласилась она после недолгого раздумья. — Я баба любопытная.

— Начинай.

Лина вздохнула и посмотрела на вершину горы, за которую опускалось вечереющее солнце.

— Я и те, что вокруг лежат — все разные люди. Работаем далеко друг от друга. Канада, Испания, Аргентина. Вместе собираемся нечасто, только если произойдет что-то важное. Неделю назад от одного большого человека получили приказ — скрытно сопровождать объект к месту назначения.

— Объект — это я? — уточнил Владимир.

— Ты. Операции у нас обычно разрабатывает Сантос. Ну, Игорь. Решили, что на Камчатке охотников или рыболовов играть не будем. Стали «вулканологами». В Новосибирске сели в один самолет с тобой, а дальше дело техники. Хорошие ребята, маленькое приключение с красивой женщиной. Я красивая? — Она поправила окровавленными ладонями волосы.

Владимир поперхнулся холодным воздухом. Черт этих баб разберет — при смерти, а кокетничает.

— Красивая, — согласился он, — и как любовница — просто класс.

— Все надо уметь в моей профессии. Да и ты мне понравился, так что особо притворяться не надо было.

— Ты о деле давай, — напомнил Владимир.

— Хватит, теперь твой черед. Зачем тебя на Камчатку понесло?

— Я к сыну ехал.

— Не ври. Не сын он тебе.

— Верно, не сын. Есть у меня один интерес в здешней тайге.

— Золото? Деньги? Документы?

— Да нет, покруче.

— Не ходи вокруг да около. Говори. Меня все равно скоро не будет. Все с собой заберу.

Владимир сказал.

Лина, пораженная, молчала. Потом заговорила, и голос ее перешел на свистящий шепот:

— За это умирать стоит. Не пять человек — тысячу положить можно. Мне бы сотой части этого на всю оставшуюся жизнь хватило. И детям — если бы были.

— Не стоит это дерьмо ни одной жизни, — сказал Владимир.

— Это по твоим понятиям. Миллионы людей иначе думают.

— Ненормальных всегда хватало.

— А ты зачем поперся? Тоже из их числа?

— Не знаю, — вздохнул Владимир. — Там, дома, все проще как-то казалось. Пришел, взял, ушел.

— А реализация? Такие вещи уметь продать надо.

— Не знаю, — снова повторил Владимир. — Ничего пока не знаю.

— Бросай это дело, пока не поздно, Вовочка, — сказала Лина. — Ничего у тебя не выйдет. Ты не представляешь, во что ты ввязываешься. Про такие суммы не говорят — много или очень много. Просто молчат или недоверчиво усмехаются. На эти деньги можно с потрохами купить какую-нибудь небольшую африканскую страну, сделать президента или перевербовать все ЦРУ вместе с их шефом. Тебя не отпустят, где бы ты ни был. До конца своих дней не отпустят. Да и ты не тот человек, чтобы провернуть это дело.