До него донеслось звяканье молочных бидонов, я он увидел клубы дыма, подымающиеся из труб, — миниатюрные домики, пыхтя, начинали трудовой день. Он прилег, стал смотреть на небо и уснул. Ему приснился сон, однако, проснувшись, он мог вспомнить только его суматошный конец: целая армия внезапно исчезла в узких траншеях, вроде тех, что остались со времен мировой войны. Как он ни напрягал память, ничего больше вспомнить ему не удалось. Форменная одежда цвета хаки безошибочно указывала на то, что это солдаты — истребители жизни; почти сливаясь окраской и движением с бурой изрезанной землей, они исчезли в ней так, будто ушли на ее зов, а вовсе не были стерты с лица ее.

Он проспал несколько часов, и солнце уже давно спряталось за тяжелыми облаками, поспешно проплывавшими под ним, — облаками всех возможных очертаний, всех возможных оттенков серого, отороченных кружевом в тех местах, где они проредились и пропускали солнечные лучи.

Он пошел обратно в Кроссбридж. Земля пестрела вереском и черникой. Очутившись на крутом спуске, он стал передвигаться скачками, и ему казалось, будто на ногах у него намагниченные сапоги, которые шагают безо всякого усилия с его стороны.

Перед коттеджем Уиф, присев на корточки, играл с Паулой. Ричард постоял с минутку, наблюдая за ними. Уиф показывал девочке, как делать из бечевки, надетой на пальцы, корзиночку, и она не сводила с него зачарованного взгляда. Дженис, вышедшая из двери с кружкой чая в руке, увидела Ричарда и, так как он жестом попросил не выдавать его присутствие, одним быстрым взглядом, брошенным в сторону Уифа, объяснила ему все: что пришел он навестить их неожиданно, что он тоскует, что и он и она готовы если не помириться и полностью простить друг друга, то по крайней мере признать за другим качества, которые достойны любви и уважения. И что она рада этому.

Когда Ричард подошел к ним, Уиф поднялся с земли, заодно подняв и Паулу, и Паула протянула ручки к Ричарду. Он взял ее, подкинул кверху, а затем, когда она обняла его за шею и обхватила ножками грудь, стал быстро наклоняться и распрямляться, так что она хохотала и кричала: «Еще, еще!» Не так трудно оказалось снова приручить ее; вполне возможно, что серьезность, которая развилась в ней совсем недавно, останется навсегда, но со временем можно будет наслоить на нее еще что-то. Не надо ничего изживать, просто поверх одного качества нужно накладывать другое, и, если это другое будет достаточно прочным, спрятанные под ним вряд ли станут пробиваться наружу, разве что в редких случаях.

Уиф стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу, и в самой этой неловкости был вопрос. Он подозревал в чем-то Дженис и из-за этих подозрений не мог держаться просто с Ричардом. Дженис ждала хода с его стороны, чтобы сделать ответный ход. Ричард больше всего хотел слов ясных и определенных. Впрочем, не так-то уж важны были ясные и определенные слова. Что ему делать, он знал: если первый блин будет комом, ничего не попишешь.

— Вот что, — сказала вдруг Дженис, — мне нужно сходить докупить кое-что. Нам сегодня больше продуктов понадобится. Ты ведь останешься, да, папа?

— Если это вас не обременит.

— Не обременит.

— Тогда останусь. — Он кивнул и протянул руки к Пауле, которая с большой охотой вскарабкалась на него. — А ты что собираешься делать, Ричард? — спросил он. — Надеюсь, скоро с карьера уйдешь?

— Да. — Дженис, которая пошла было за сумкой, при этих словах снова появилась в дверях. Теперь слова его предназначались ей: — Скоро. Проработаю еще месяц-другой, а затем перееду к Дженис в Каркастер. Там мы сможем поселиться все вместе, с Паулой. А субботы и воскресенья по-прежнему будем проводить здесь, в коттедже.

Дженис метнула на него острый взгляд. К утру на ее лице не осталось и следа вчерашней сговорчивости. Они все еще были далеки друг от друга, но бывали минуты, когда она могла с уверенностью сказать, что любит его, а ни про кого другого, включая Паулу, сказать этого она не могла. Он разгадал ее мысли — и импульс обороняться, и последующий пересмотр решения — и улыбнулся тому, что так хорошо знает ее.

Поняв его улыбку, она не сразу, но все-таки улыбнулась в ответ.

— Так вот сразу, — сказала она тихо, — взял да решил.

— Да.

Она кивнула и, нагнувшись, сняла Пауле туфельки и надела резиновые сапоги.

— А если она решит заработать еще одну степень, — продолжал Ричард, — я попробую уговорить ее сделать это в Лондоне. Я не против вернуться туда. Но спешить нечего.

Когда Дженис разогнулась, от мужчин не ускользнуло напряженное выражение ее глаз, так хорошо знакомое обоим. Но Ричарда это не смутило.

— Ну что ж, — сказала она, — очень кстати, что ты оказался здесь, папа, боюсь, что без тебя я б ничего этого не узнала. Пошли, Паула.

— А почему бы вам не вернуться сюда? — спросил Ричард Уифа, когда Дженис уже отошла от них. — По крайней мере мы всегда бы знали, что, приехав, увидимся с вами.

Дженис остановилась, обернулась; только теперь она поняла все. На попятный Ричард больше не пойдет. Он может вернуться назад, но только если встретит отпор; отхода на заранее подготовленные позиции не будет. Значит, так! Во всяком случае, теперь они будут на равных.

— Нет, — сказал Уиф, — вам и без меня забот хватит. Я там хорошо устроился. Мне бы только знать, что я всегда могу приехать в субботу поглядеть на вас.

— Ну конечно, можешь, — сказала Дженис. — Ладно, пока! Мы, наверное, не раньше, чем через час, вернемся.

Ричард с Уифом пошли в сад и уселись на скамейку, предназначавшуюся Эгнис. На какое-то время воспоминания о жене так ясно отразились на лице Уифа, что было не до слов. Они сидели молча, курили. Потом Уиф утер рукавом глаза, хорошенько прокашлялся и начал свертывать себе новую сигаретку; тонкие волокна табака разлетались в разные стороны от прикосновения его загрубевших пальцев.

— А знаешь, Ричард, — сказал он немного погодя, — вон в том коттедже, что возле шоссе, жил прежде один парень. Теперь там давно уж никто не живет. Так этот парень, он ни с кем не хотел знаться, все один да один, просто страсть. В компанию его, бывало, не затянешь, хоть волоком волоки. Ллойд по фамилии, Но по говору не валлиец, хоть и Ллойд. Так вот, — Уиф указал на свою сигарету, растрепанную и неумело сделанную, с отпечатками мокрых пальцев: чтобы выкурить такую, требовалась известная сила воли, — так вот, парень тот знал фокус, как свертывать сигарету одной рукой. Никогда не встречал другого такого умельца. То есть просто ни одного.

Он кивнул, осторожно чиркнул спичкой и глубоко затянулся творением своих рук. Упало несколько капель дождя. Миссис Джексон вышла в сад и стала собирать с веревки белье. Над Нокмиртоном бурно клубились тучи, уходя вверх, к небу. Ричард поежился от ветра и вздохнул полной грудью.

«…Навстречу ехал трактор; поравнявшись с ним, тракторист приветствовал его кивком. С трудом удержавшись от того, чтобы не заорать в ответ „добрый вечер“, он ограничился столь же сдержанным кивком и остановился посмотреть на широкий след гусениц, тянувшийся до самого перекрестка. Тишина засасывала тарахтение машины, и Ричард напрягал слух, чтобы поймать его замирающий пульс…»

«Снег приглушал все звуки. Дороги быстро превращались в коричневатую жижу; она перемешивалась с песком… и это месиво разлеталось грязными брызгами из-под колес грузовиков, а затем мирно оседало в канавах».

Не правда ли, отрывки эти могут напомнить эпизод или пейзаж в прозе советских писателей-«деревенщиков», вдумчивых летописцев земледельческого труда?

Для многих читателей понятие «современный западный роман» неразрывно связано с бешеным ритмом жизни гигантского города, неоновой пляской реклам, скоростными лимузинами, сверхзвуковыми лайнерами. Или с тяжкой жизнью рабочей окраины, сжимаемой неумолимым заводом-спрутом…

Но современный роман об английской деревне? Да остались ли в Англии деревни? Роман «За городской стеной», действие которого происходит в середине 60-х годов XX столетия, способен, думается, убедить любого скептика в том, что английская деревня в самом деле существует, порождая немало острых проблем, иногда сходных с теми, которые уже не одно десятилетие волнуют наших писателей, например проблему ухода молодежи из деревни в город.