Настроение у Ричарда то и дело менялось. Сейчас он был весел, потом на грани слез; какая-то странная смесь восторженности и чувствительности вклинивалась в напряжение от едва начавших рассеиваться дурных предчувствий. Дженис, на его взгляд, была так спокойна и выдержанна, что он чуть не упрекнул ее за это; окунувшись снова с головой в домашние дела, она выказывала все те оттенки характера, которые он больше всего любил в ней и которые — в этом он не сомневался — она могла проявлять лишь потому, что все это ненадолго.

Но вот прошел первый день рождества — один из самых приятных в его жизни; он ел гуся, ощипанного Уифом, зажаренного Эгнис и затейливо украшенного перед подачей на стол Дженис — фаршированного яблоками, окруженного картофелем и репой, залитого яблочным соусом и хлебной подливкой, и Паула, сидевшая в детском креслице, колотила ложкой по своему столику, и в комнате настаивалась праздничная атмосфера к рождественскому обращению королевы, которое передавалось по телевидению и было выслушано в торжественном молчании.

На второй день утром Ричард отправился с Уифом, который снова облачился в свой привычный костюм, на лисью охоту, вернулся домой под вечер, сильный, здоровый и усталый, поднял Дженис на руки, покрутил ее по комнате, а затем повез в Киркланд на танцы, где они танцевали до упаду. Дженис обожала Ричарда в таком настроении — энергичного, веселого, подвижного и предприимчивого. Никогда она не полюбит никого другого, да и не нужно ей это.

И вся неделя до самого Нового года была удивительная. Они снова предавались любви. Паула, научившаяся ходить, ковыляла рядом с ними, когда они ходили гулять, ездила на плечах Ричарда, прыгала по дивану и плакала, когда ее укладывали вечером спать, потому что очень уж ей хорошо было днем.

В канун Нового года прикатил Дэвид, уже с новой спутницей (эту он называл Худышка, и она была манекенщицей), и все вчетвером они отправились на кроссбриджский бал, где Худышка произвела фурор, прыгая за воздушными шарами в своей мини-юбке, пропели со всеми «Доброе старое время», еще потанцевали и ушли около двух часов ночи. Ричард, немного подвыпивший, крепко обнимал Дженис, которая относилась к его пьяным ласкам гораздо снисходительнее, чем к трезвым — управление неуправляемым, — и снова и снова повторял вполголоса берущие за душу стихи Бернса. «Э, да это же мотив корейского национального гимна», — с лучезарной улыбкой объявил Дэвид, у которого на плече висела ставшая почти бескостной Худышка, и они вернулись в коттедж, чтобы «принять обязательства на будущий год», как сказал Дэвид: «Виски — да, слезы — нет».

— Я обязуюсь предаваться распутству и не жалеть средств на наслаждения, — сказал Дэвид, — особенно на кратковременные. Я обязуюсь никогда не упускать случая побаловать себя и посвятить свою жизнь поискам новых значений слова «потворство». Я обязуюсь никогда не раскаиваться, кроме тех случаев, когда раскаяние может настроить меня на дальнейшие подвиги. Я верю, что человек свободен и что лучшая форма его свободы — это ублажение собственного «я». Поэтому я велю себе собрать по всем дорогам, большим и малым, все части своего ego[5], сирые, убогие и презренные, и пригласить их на великий брачный пир, где женихом буду я, а невестой — моя мечта, и мы выпьем за Здоровье, Процветание и Успех! — Он взглянул на Ричарда, ожидая, что тот встанет, затем поднял свой стакан и жестом гангстера из кинобоевика одним глотком осушил его.

Все четверо тесно сидели у пылающего камина, уютно устроившись коротать ночь с бутылками виски и пирожками, начиненными миндалем и изюмом, которые с гордостью выставила Дженис, к ужасу Худышки (ее настоящее имя было Фиона; войдя в комнату, она первым долгом высмотрела самое большое кресло и устроилась в нем, то выглядывая, то прячась за высокую ручку, как шкодливая марионетка), и, судя по всему, Дэвид был твердо намерен встретить Новый год словоизвержением.

Если он и обнаруживал признаки упадочнического настроения, пока плечом прокладывал себе путь к новой работе, то сейчас оно бесследно рассеялось — на месте он закрепился. «Даю себе два года…», но перемены, которые он осуществил, уже принесли Северо-западной телевизионной компании популярность, какой она раньше не знала, а самая замечательная новость — ее он сообщил шепотом по секрету еще в начале вечера: есть много шансов за то, что одна из его программ будет передаваться по центральному телевидению, впервые в истории этого района. Так что он был вполне доволен собой.

— Да, вот еще! Шутки в сторону. Я обязуюсь пройтись такой могучей метлой по чистеньким задницам всех членов Административного совета графства, что до конца года они предложат мне беспрецедентную — запомни это слово, Годвин, оно тебе пригодится в твоих политических делах, — беспрецедентную — это ведь тоже «классовое» слово, верно? Заметь, я говорю «беспрецедентную», олухи, которые считают почему-то, что образованного человека из тебя можно сделать, только если ты будешь спать в дортуарах для одних мальчиков и тебе будут забивать голову кратким курсом латинской грамматики, произносят «беспрецедэнтную» — наверное, это от зубрежки неправильных глаголов, хотя интересно знать, какой глагол не станет неправильным, дай ему только волю… да, так где это я? Ага, в администраторских задницах… да нет, пропади они пропадом! Господи, я б и сам в них пропал — есть там один, епископ, наверное, он решил, что на небе не найдешь мягкой скамейки, в общем, он занят тем, что подбивается жирком (как говорят у нас на севере), так что любо-дорого смотреть, у него уже и сейчас хватает на двоих, хотя, может, он к этому и стремится — хитрюга, старый греховодник! Да! Так я обязуюсь получить предложение… и милостиво, скромно, неохотно, как полагается по хорошему тону, соглашусь принять… беспрецедентную… и на старт… На старт! Внимание! Пошел! Все! Конец новогодних обязательств. Давай, Фиона, твоя очередь.

Фиона погрузилась в раздумье. Длинные ноги сплетались и расплетались, указывая на то, что умственная деятельность дается ей нелегко. Узкая рука с розовыми ноготками обхватила изящный подбородок, и по-детски большие карие глаза, выглядывавшие из-под дорогостоящего беспорядка ее ультрамодной прически, неотразимо затуманились.

— Мне б на обложку попасть, — сказала она.

— Тут об обязательствах идет речь, Фиона! А ты вылезаешь с каким-то дрянненьким скромным желаньицем. Возьми обязательство, как я. Ну, что-нибудь там насчет своих моральных качеств.

— Я обязуюсь… — Она помолчала для пущего эффекта; все это напоминало ей игру в «сыщика», которую она терпеть не могла. — Я обязуюсь лучше относиться к людям.

— Ох, Фиона! Ты смотри поосторожней, а то еще Ричард в тебя влюбится. И это все?

— Все.

— О, наивность юности! Иисусе сладчайший! Еще виски?

Ричард пододвинул ему свой стакан и стал смотреть, как поблескивающая коричневая струйка стекает по стеклянным стенкам. Затем он взглянул на Дженис и подмигнул ей. Она улыбнулась в ответ.

— Вас что, в постель потянуло? — воскликнул Дэвид. — Господи, а я-то думал, что после свадьбы вы угомонитесь. Надо бы вам с большим уважением относиться к нам — молодым и неженатым. А то смотреть противно! Уж если я когда-нибудь женюсь, это будет означать, что я покончил с миром вожделений. «Пока нас не разлучит смерть», сказал бы я, подразумевая: «Пока нас не соединит смерть, моя цыпка». Ну, выпили! До дна! — Это относилось к Фионе, которая моргнула, глядя, как виски снова льется в ее стакан.

— Знаете, — начал Дэвид, хотя, собственно, он и не останавливался. — Ричарду, — он обратился к Дженис, — надо было принять работу, которую я ему предлагаю. Не вести обычную программу — для этого нужен человек с лицом, внушающим доверие, и, можете себе представить, один такой у нас есть, — Ричард мне был бы нужен на роль главного комментатора и ведущего для серии модных передач, которые я задумал. Когда он принарядится, он как раз то, что надо. Положительный, с «открытым лицом» и не выраженной классовой принадлежностью. Он нагловат, наш Ричард, то есть нагловат в телевизионном смысле, так сказать, это наглость, приведенная к общему знаменателю. Имейте, однако, в виду, что его пришлось бы подержать сперва несколько дней в темной комнате, чтобы он утратил свой цветущий вид. Загар разрешается — желательно в январе, тогда все поймут, что вы из тех, кто любит побегать на лыжах, но предпочитает никому не тыкать это в нос, — но нельзя же появляться на экране, пыша деревенским здоровьем. Нет, право, мне ведь до сих пор нужен человек. Соглашайся!