Джадукяр встретил ходжу ласково, будто ничего не произошло между ними. Сразу приступил к делу. Сели в кружок на большом текинском ковре. Оба полководца и юз-баши склонились над шелковой картой: пески, горы, селения и море вышиты были на ней разноцветными нитками.

— Я хорошо продумал наши действия, Кути-ходжа,— сурово заговорил Джадукяр,— Ты со своей тысячей пойдешь на юг, вдоль подножия Буржуда, Когда увидишь речку Адинали, то поворачивай на запад и веди войска по берегу этой речки. До Берестана тебя никто не встретит, никто не помешает твоему пути. В Берестане увидишь первых каджаров. Но сила там небольшая, и ты не задерживайся, иди к Астрабаду. Дойдешь до зарослей, остановись и следи за мной. Я нападу на Астрабад с севера и постараюсь выманить каджаров в поле. Тогда ты поднимай свою тысячу и врывайся в город.

Кутбэддин-ходжа, не возразив ни словом, покинул шатер, и ночью его тысяча двинулась к горам...

Спустя час через Гурген начал переправлять войско Джадукяр. Седловина близ реки, куда втягивались конники, сотня за сотней, артиллерия — верблюды с медными замбуреками на спинах — не могла пропустить к броду всех сразу: толчея и суматоха, крики и ругань будоражили предутреннюю тишину.

Джадукяр с приближенными стоял на взгорке у реки, наблюдая за переправой. Он был молчалив и спокоен. Казалось, не ведет он войско, а только наблюдает за ним. В темноте, в млечном освещении звезд, холодно поблескивал его шлем, будто сама война гнездилась под павлиньими перьями, гордо вскинутыми над головой.

Хивинцы переправились через Гурген и к полудню достигли реки и сожженного селения Кара-Су. Здесь еще теплилась жизнь, Почуяв врага, на пепелище залаяли и завыли собаки, Лай их продолжался долго. Они бежали впереди конницы, лезли под самые копыта и только далеко за селением разбежались в стороны и отстали.

Миновав лощину, войско выбралось к болотам Мурдаки. Дорога здесь узкая и неровная. По обеим сторонам росли высокие камыши и всюду виднелись черные стоячие озера, покрытые водяными лилиями. Войско растянулось. Голова колонны скрывалась где-то в камышах, а хвост все еще пылил по каменистому берегу реки, В самой середине болотистой низменности дорога угрожающе сузилась: недавно здесь прогремели ливневые дожди, затопив тропы и частично дорогу, было скользко.

В артиллерийской сотне вдруг оступился верблюд. Вместе с замбуреком и наездником он свалился в болото. Идущий следом за ним инер раскорячился, порвал веревку, связывающую его с первым верблюдом, и тоже сполз в болото. Крик гибнущих в грязной пучине наездников разнесся над топями. Воины остановились, чтобы как-то спасти пушки. Один из храбрецов, выхватив из ножен кинжал, прыгнул на горб тонущему верблюду и перерезал шерстяные черные арканы. Он успел выбросить на дорогу, к ногам воинов, один из концов. Те схватились за аркан и вытянули замбурек на сушу. Спаситель, кинувшись в сторону, попал в полынью. Он взревел нечеловеческим голосом и замахал руками, ища спасения. Несколько человек протянули ему пики, но он не успел схватиться и скрылся в черной жиже.

Страшное несчастье подорвало дух замбурекчи (Замбурекчи — стрелки из пушек замбуреков). Еще не подошли к Астрабаду и не сделали ни одного выстрела, а среди них уже шел ропот: «Куда завел нас Джадукяр?» Недовольство передавалось от всадника к всаднику. Разговоры велись тихо и вкрадчиво. Джадукяр ничего не подозревал. Он лишь видел хмурые, злобные выражения на лицах своих воинов.

У самого выхода из болота поскользнулась лошадь левофлангового из третьей сотни. Человека успели спасти, бросив ему веревку. Конь, утопая в грязи, чуя неминуемую гибель, жалобно заржал и скрылся в пучине. Перепуганные лошади вздыбились и захрапели. Седокам с трудом удалось сдержать своих коней. Если б они бросились вскачь, то не миновать бы гибели. Многих бы не досчитались хивинцы. И уже смелее поднимался ропот. Послышались недовольные выкрики. Один из воинов, завидев проезжающего Джадукяра, бросил со злобой:

— Куда идем, сердар? Разве нет другой дороги в Астрабад?!

— Куда ведешь, уйгур?!

— Там же верная гибель! — тут и там стали разноситься недовольные, требовательные голоса.

И словно для того, чтобы окончательно смутить полководца, над его головой пронесся оглушительный свист, и в середине войска разорвалось пушечное ядро.

Шарахнулись в стороны лошади, закричали люди. Новый взрыв обрушился на болото. Ядро шлепнулось в полынью, окатив грязью конников. Поднялась страшная паника: заржали в предсмертной агонии лошади, заревели верблюды, Люди бессознательно лезли вперед, давили друг друга. Каждый понимал, что единственное спасение там, в просвете между камышами, там, где твердая земля, где можно пустить коня в галоп и скрыться от смертоносного огня каджарских пушек.

Ядра летели со стороны леса, но ни пушек, ни людей там не было Видно. Выскакивая из болота на твердь, хивинцы вскидывали ружья, стреляли в сторону леса, обнажали сабли. Суета и неразбериха мешали сориентироваться: никто не знал, куда и за кем идти. Новые пушечные ядра рвались под ногами у коней, поражая все живое. Напрасно взывал Джадукяр к воинам построиться в боевой порядок. Его никто не слушал. А если и слышали, то не могли уразуметь, что он требует. Тогда Джадукяр бросил коня влево, увлекая за собой приближенных и конников личной сотни. Остальное войско ринулось за ним и помчалось, обходя лес и пробиваясь на дорогу, ведущую на восток, к горам.

Султан-хан, ошеломленный внезапным нападением каджаров и потерявший добрую четверть своей тысячи, видел теперь спасение только в соединении с армией Кутбэддина-ходжи. Он не сомневался, что встретит его сотни, едва выскочит на дорогу.

Но Кутбэддин и не думал идти на Астрабад. Черной смертью прошли его конники по Атреку, взимая дань с гокленов. Стада овец, караваны верблюдов с наполненными мешками гнали хивинцы к копетдагской равнине. А сам Кути-ходжа, после утомительных походов, спешил к ис-точнику Арчмана и молил аллаха, чтобы он покарал Джадукяра...

Вместо хивинцев Джадукяр встретил каджаров. Выскочив из восточных ворот Астрабада, они рассекли его войско надвое и, тесня «хвост», погнали в лес. Несколько сотен каджаров вступили в бой с авангардом хивинцев. На дороге у речного берега зазвенели сабли, защелкали выстрелы. Заалели пятна крови под ногами коней, покатились головы. Кучи истоптанных и истерзанных тел мешали продвигаться всадникам.

Столб огня, взметнувшийся в людской толчее, визг осколков приостановили сечу. Ядовитым черным дымом застлало поле битвы. Когда дым рассеялся, каджары увидели Джадукяра: он держался правой рукой за плечо, был без сабли, и, казалось, вот-вот упадет с седла.

В одну из пятниц месяца жовза (Жовза — май.) Астрабад праздновал победу. По лабиринтам улиц каджары таскали чучело хивинского хана, подбрасывали его в воздух, топтали ногами и били палками, наконец, повесили перед дворцом хакима и подожгли. «Хан» пылал, окутываясь вонючим дымом, трещал от всепожирающего огня, и астрабадцы неистово ревели и били в тулумбасы (Тулумбас — большой барабан). У ворот дворца возбужденная толпа требовала выдачи Джадукяра. Сожжение чучела щекотало нервы, но все же не доставляло истинного удовольствия. Каджары хотели бы увидеть, как испепелится живое тело их заклятого врага.

Хаким отказал горожанам в их просьбе. Разве не достаточно того, что срубленными головами хивинских воинов украшены городские стены и фронтоны ворот? Вон и сейчас еще сидят на них голодные стервятники, долбят черепа и копаются черными клювами в глазницах. Фарраши хана, выйдя из дворцовых ворот, объявили толпе, что пленный Джадукяр будет отправлен в Тегеран, и люди удалились к базарной площади. Звуки флейт, таров, тулумбасов унеслись вместе с ними.

Вскоре ворота дворца Мехти-Кули-хана приветливо распахнулись перед черными лакированными экипажами господ. Офицеры войска, земиндары (Земиндар — помещик), крупные торговцы восседали на них, ревниво поглядывая на жен и взрослых дочерей, которые мостились сбоку. Коляски спешили на постоялый двор, а оттуда господа направлялись в зеленые цветущие аллеи, к огненно-желтому зданию дворца и к берегам речки Эшэр, где повара жарили шашлыки и приготовляли всевозможные яства.