— Это, небось, та самая, о какой в Кумыш-тепе говорили?

Туркмены деликатно промолчали. Булат не знал по-русски, не понял — что сказал офицер. Кият построжал лицом, дескать не надо об этом говорить — дело серьезное. А Муравьев высказался витиевато:

— Обычаи азиатцев, всех без исключения, не позволяют неверным вмешиваться в их деликатные дела...

Тувак вновь вошла со стопкой пиалок и леденцами в сахарнице. На этот раз она держалась уверенней. Движения ее были медленнее и в глазах поблескивал светлячок любопытства. Она даже чуть-чуть улыбнулась, оглядывая русских.

— Спасибо, девушка, за угощения, за услугу твою,— внушительно сказал Кият. И Тувак, задержав на нем взгляд, встретилась с его глазами. В них кипела тоска старого самца. От его вожделенного взора она съежилась и быстро удалилась.

Гости попили чай, поговорили. На дворе варился плов, пахло бараниной. Женщины перебирали, очищая от сора, рис. Булат-хан прикинул: обед будет готов через час, не раньше, и предложил проехаться, осмотреть остров. Офицеры и Кият охотно согласились. Тотчас слуги привели четырех оседланных лошадей, и гости двинулись в глубину острова.

Остров был — верст тридцать в длину — за весь день не осмотришь. Гости поглядели на нефтяные колодцы, издали полюбовались возвышенностью Чохрак и вернулись. Сели за трапезу.

На дворе возле кибиток собрались женщины. С обедом управились, только угли в очагах не залили: вдруг Булат-хан еще чего-нибудь сварить для гостей попросит. Женщины занимались своими хозяйскими делами: мыли посуду, котлы очищали и все поглядывали на белую кибитку хана, где сидели русские и этот старшина Кият. О нем они наслышались разного. Да и слух, что Кият-ага станет хозяином всего Челекена уже дошел до жен Булата...

— Когда же переселяться будет? — спрашивала одна из женщин у старшей жены Булата.

Нязик поглядывала на кибитку боязливо, говорила тише обычного:

— Да по мне, пусть он вовсе здесь не появляется. Ты думаешь, с ним легче будет? Нрав у него, как у инера,— затопчет кого угодно...

— А зачем же он приехал?

— Ясно зачем, — владения свои осматривает, да перед русскими хвастает. Говорят, они ему помогли завладеть островом...

— Ох, знали бы вы, эдже, как он на меня смотрел! — печально произнесла Тувак. — Так смотрел, как будто на мне уже и кетени нет. Будто вся голая... Такие глаза жадные, кровью налитые.

— Да брось ты, девушка, — отмахнулась Нязик. — У, него давно прах в теле поселился: борода белая, брови поседели. С чего бы ему так смотреть! С перепугу ты, Тувак-джан, увидела такое...

— Нет, эдже, — вздохнула девушка, — не с перепугу. — Испугалась я его взгляда да мыслей нехороших... Теперь его глаза и ночью меня преследовать будут...

— Не будут, — успокоила девушку Нязик. — Вот Кей-мир вернется, начнем хана донимать, чтобы о судьбе твоей думал...

— Смотрите, выходят, — настороженно вскрикнула одна из женщин, и все повернулись в сторону белой кибитки. Гости прошли мимо, искоса поглядывая на женщин. Булат-хан остановился, сказал старшей жене:

— Живите тут без меня, никого не бойтесь. Два-три дня побуду на Красной косе и вернусь...

И заспешил к берегу: офицеры с Киятом уже садились в катер...

Корвет обогнул Красноводскую косу и вошел в огромный тихий залив. Места тут были волшебные. Залив огибали высокие каменные горы с отвесными склонами. На волнах плавали тысячи птиц: бакланы, качкалдаки, дикие утки, черные лебеди. По берегу ходили розовые фламинго. Птицы ничуть не боялись людей и вовсе не обращали внимания на приплывший корвет. Моряки и казаки с восторгом оглядывали дикие места, а офицеры восторгались — до чего ж подходящая стоянка для судов. Лучшего не придумаешь!

Бросили якорь. Убрали паруса и поплыли катером на берег. Когда высадились и двинулись вглубь, то увидели тут и там туркменские кибитки. Кият, а вместе с ним и Булат-хан отправились узнать — когда собирается в Хиву караван. Офицеры велели казакам разбить палатки. Пока устраивалось жилье, Муравьев взял с собой Демку, и они вдвоем отправились поохотиться. Вечером вернулись с богатой добычей. У каждого на боку висело по нескольку уток. В лагере было спокойно. Только что-то не ладилось со шкоутом: приплывшие на киржимах туркмены сообщили, что «Святой Поликарп» дошел до острова Огурчинского и остановился. Потом поплыл к Красной косе, но свернул и пошел поперек моря, наверное, в Баку. Все недоумевали — что могло случиться! Истинную причину столь странного маневрирования шкоута знал только Басаргин, но он угрюмо молчал.

Через два дня в лагерь возвратились Кият с Булат-ханом. С ними приехали несколько красноводских старшин. Туркмены сообщили, что на днях в Хиву пойдет караван с коврами и рыбьим клеем. Решено было лагерь перенести на полуостров Дарджу, к месту, где собирались караванщики...

Утром восемнадцатого сентября караван, к которому пристроился Муравьев с денщиком и переводчиком, двинулся от Красноводских гор на восток, в просторы Каракумской пустыни.

Утро было свежим. Осень уже одухотворила природу. Над головами в синем небе летели птицы: журавли, гуси, утки. Птицы летели на зимовье в теплый Балханский залив, на берега Гургена и Атрека...

Кият со своими людьми стоял на взгорке и долго смотрел вслед уходящему каравану. Что ожидало русского посла в Хиве: смерть или ласковый прием и милостивое вознаграждение? Об этом думал Кият и чувствовал, как, по мере удаления каравана, тревожнее становилось на душе и таяли сокровенные надежды...

Серое неоглядное пространство словно пасть чудовища втягивало в себя желтую цепочку верблюдов. Где-то далеко на линии горизонта, голубыми язычками высвечивались обманчивые миражи...

В залив киржимы вошли в потемках. Астра-бадские берега были едва различимы. Виднелись затуманенные горы и черные леса по склонам. Кое-где горели огни.

Вели себя в пути туркмены спокойно, будто на базар плыли. В каждом киржиме — пять всадников, а всего было пятьдесят киржимов. Двести пятьдесят человек — целое войско. В пути подтягивали подпруги, копыта коням обматывали тряпьем, чтобы при налете не слышно было топота. А чтобы какой-нибудь конь сдуру не заржал ночью, на всех коней надевали намордники.

Никто бы теперь не сказал, кто и когда выдумал эти хитрости. Никто бы не сказал, когда впервые туркмены напали на персидские берега. Никто бы не сказал: кто первым напал — туркмены или персы. Корни набегов уходят в глубокое прошлое. И уходят повсеместно, по всей земле... Испокон веков Русь страдала от набегов половцев и печенегов, от крымских татар, а персидские берега видели целые флотилии русских витязей. В начале X столетия ври-ны князя Олега, заключив договор с хазарами, спустились по Волге в Каспий и двинулись к южным берегам. Вернулись витязи с богатой добычей, но тут же пострадали от набега хазаров. Через тридцать лет набег на Персию повторил князь Игорь. Струги русских обогнули Апшерон, вошли в берега Тертера и подвергли разграблению город Бердаа...

Гремели набеги на Днепре и в Сибири, в Польше и Скандинавских странах, в Персии и Средней Азии. Рожденные еще во времена первобытно-общинного строя эти «малые войны» пережили тысячелетия и перешагнули порог XIX века. Особенно часто они наблюдались на азиатских землях...

Отправляясь сейчас на астрабадский берег, иомуды слишком хорошо помнили недавний погром на Гургене и Атреке, устроенный Мехти-Кули-ханом. Помнили прошлогодний налет хивинцев, предпринятый шейх-уль-исламом Хивы, Кутбэддином (Кровожадным волком терзал он кочевья туркмен и увел с собой десятки тысяч пленников. Память о двух последних набегах жгла сердца иомудов. Они горели жаждой мести, и казнь рыбаков Кията явилась лишь толчком для ответного набега...

Перед отплытием состоялся небольшой сговор. Махтум-Кули-хан разделил всех на пять отрядов. Заранее договорились — кому какое селение грабить. Третий отряд, в котором был Кеймир, шел в сторону Ноукента. Батрак сам напросился в этот отряд: узнал, что в Ноукенте живет Мир-Садык...