— Ну что? — выдохнула она.

— Его отправили в госпиталь в Марсель, у него черепно-мозговая травма и ожоги, насколько сильные — пока сказать не могу. Тебе нужно лететь в Марсель, — быстро проговорила Катя. Если ей хотелось рассыпаться на части, что же сейчас испытывала Лиза? — Есть рейс в Марсель через час десять. Госпиталь называется «Консепсьон».

— Как..? — начала и тут же замолчала Лиза. — Как он? В каком состоянии? Боже, я не знаю, как спрашивать об этом? — она заплакала.

— Солнышко, пока говорят, что он в тяжелом состоянии и до сих пор не пришел в сознание. — Кате было проще говорить о Корнилове вот так — безлично, тогда ситуация не казалась настолько реальной. — Ты будешь там и скоро все узнаешь, и я тоже лечу в Марсель. Через полчаса выезжаю из дома. У него будет все хорошо — и это не банальность. Алексей слишком много тебе должен и не имеет права уйти. Ты меня поняла? — строго спросила подруга.

— Поняла, — ответила Лиза. — Меняйте билеты на Марсель, рейс через час, — тихо сказала она.

Дорога в аэропорт, наконец, подошла к концу. Предполетный досмотр — короткий проход по телетрапу — взлет — безучастное гудение турбин. Еще час пятнадцать страха, сомнений, надежд.

Секунды не бежали, они тянулись бесконечно долгие и мучительные как часы.

— Натуральные соки, чай, кофе, — вежливый вопрос стюардессы.

— Мне ничего не нужно, — глухой ответ Лизы.

— Подушку, одеяло?

— Мне ничего не нужно, — все тот же замороженный голос.

Лиза достала I-phone, вставила наушники. Вот эту песню Коэна Алексей цитировал в машине, когда они отъезжали от концертного зала, а этот дурацкий трэк стоял у нее на будильнике, и он сердился, когда утром никак не мог отключить разрывающийся веселым рэпом телефон, и спрашивал, не слишком ли Лиза взрослая, чтобы слушать такую музыку.

— пела Нина Симонэ своим волшебным, чуть надтреснутым и каким-то мистическим голосом.

— Только не покидай меня, — думала Лиза, — Делай, что хочешь, но не оставляй меня, — слезы катились из глаз, а голос немолодой негритянке звучал в душе.

Разве могут быть лучшие слова, чем эти — я сделаю, что хочешь, как хочешь, уйду и никогда не покажусь на глаза, но только не покидай меня. Сколько было глупости, зла, предательства, но ведь это совсем не важно, стоит только представить, что человека, которого ты любишь и ненавидишь, желаешь видеть или мечтаешь забыть — что его просто нет. Что может быть проще и страшнее?

— Мадам, мы просим вас выключить электронные приборы, самолет начинает снижаться, — стюардесса дотронулась до Лизиной руки, и она вынула наушники, а в голове все звучало: «Не покидай меня!».

Божественный Сен-Барт грозил стать самым ненавистным местом на свете. «Пожить на Сен-Барте — все равно что побывать в раю, прежде чем туда отправиться», — любили говорить старожилы, а Марина готова была отправиться даже в ад, но лишь бы подальше отсюда. Каждая неделя, проведенная на острове, отдаляла ее от мужа, оставшегося в Женеве, заставляла задуматься о том, чего хочет она сама, какой видит свою жизнь, а еще заставляла все больше и больше волноваться за брата.

Маршруты были известны, развлечения казались пресными как никогда. Ласковое солнце и белоснежный песок, парус серфа легко ловит волны, вечером — паста из морского ежа на террасе ресторана Eden Rose или бургеры в креольском Maya’s в компании с Данилой. Незадолго до Нового года прилетел отец, Боже, она много лет не отмечала праздник с родителями, а вот муж не соизволил явиться — конечно, мировая финансовая система рухнет, если он отлучится хотя бы на один день. Она была на втором месте, дети — хорошо, если на третьем, и стоила ли эта жизнь прощания со всеми своими юношескими мечтами и планами?

Было смешно жаловаться на жизнь, проводя время на одном из самых дорогих островов мира, но Марина жаловалась. Они медленно дрейфовали вдали от берега на яхте, мама занималась с Варей, а отец с Данилой пытались ловить рыбу. Марина сдвинула шезлонг в тень и открыла I-pad, ей не хотелось читать ни о политике, ни об экономике, она же была безработной домохозяйкой — зачем забивать голову сложными вещами? Медленно загрузилась страничка журнала Tatler — новости со светских вечеринок — то, что нужно дурочке вроде нее. Фотография за фотографией — выставка, презентация книги, показ новой коллекции — скука, на которую раньше было слишком жалко свое время. Знакомых лиц не так уж много, Марина давно не бывала в Москве, а в Женеве жила довольно уединенно. Странно, что нигде не было Лизы, — подумала Марина, но потом вспомнила, что брат отправил ее куда-то на итальянские озера. Лиза — интересная и успешная, с этим взглядом, так и ласкающим Алексея, слишком похожая на Саюри, чтобы нравиться ей. Эти нотки в голосе Алексея, когда Марина спрашивала о Лизе, Лизин печальный вздох при словах об Алексее — еще одна не родившаяся история, которая могла стать чем-то теплым и хорошим. Грустно. Лента новостей прокручивалась все дальше и дальше — новогодние вечеринки закончились, им на смену пришли предновогодние, кто-то проводил промозглые дни в Дубаи, кто-то катался на лыжах, Мария Башмакова, Марина, была шапочно с ней знакома, собирала ценителей искусства в Милане. Прекрасный повод продемонстрировать интеллектуальный снобизм, — подумала Марина и хотела уже закрыть страницу, когда взгляд выхватил на фотографии Лизу — улыбающуюся, все так же эффектную и беременную. Беременную, — повторила про себя Марина, и расплылась в улыбке, — Наверняка, беременную ребенком ее брата! Разве можно придумать что-то лучше.

— Мама, что я тебе покажу! — прокричала Марина, вставая с шезлонга. — Ты даже не представляешь! Мама, ты что молчишь? — она спускалась по лестнице в каюты, когда почувствовала, как до нее дотронулся отец, — после того случая в Париже, Марина вздрагивала даже от прикосновений родных.

— Марина, подожди! — голос был слишком напряженным, а рука холодной, и показалось, что что-то произошло, что-то плохое, чего уже перестали и ждать.

— Да, папа. Что случилось?

— Алексей… разбился в Ницце.

— Как?

— На Ferrari, машина разлетелась напополам.

— А он? Что с ним? — закричала Марина, брат был самым близким человеком на свете, после того, что сделал для нее, что знал о ней.

— В больнице.

— Жив?

— Жив.

— Слава Богу!

— Не спеши благодарить, — усмешка на постаревшем лице.

— Что вы тут кричите! У меня Варенька только заснула, — выглянула из каюты мама и замерла, видя напряженные лица мужа и дочери.

Еще одна ночь на смену еще одному дню, ничего не меняется, но все становится другим. Можно, конечно, позвать теплую нежную девочку, любая будет рада согреть его или согреться вместе с ним — все эти сладкие порноактрисы, чопорные служащие банков или тихие дочери боссов. Но звать никого не стоит, времени остается все меньше, и слишком жаль его тратить на пусть и красивое, но бездушное тело

Время все меняет, и Сюнкити это прекрасно известно. Думал ли он, будучи сыном жалкого докера в послевоенном и разрушенном Кобе, что к своим шестидесяти годам будет иметь финансовую и политическую власть — он даже не знал таких слов. Сюнкити не мечтал и не думал — просто выживал, и жизнь среди якудза была не хуже любой другой. Он был еще не стар, богат и держал за горло всю банковскую систему этих проклятых островов, где население стареет все быстрее, где все также любуются момидзигари, мужчины вдрызг напиваются по пятницам, а женщины ищут утешение в лесбийских связях. А все же это неплохо — что-то искать, пусть даже и утешение, пусть даже искать и не находить.