Лиза выбралась, наконец, из холодного кресла, включила музыку — комнату наполнила грустная мелодия «Шербургских зонтиков», прекрасная и немного печальная Нормандия — подумала Лиза и переключилась на следующую песню, динамики оглушили современной клубной музыки, ее жесткий ритм больше подходил лизиному настрою — девушке требовался срочный релакс. Она подошла к огромному гардеробу, занимавшему целую стену, отодвинула бамбуковую дверь и уставилась на целый ряд обувных коробок, где-то здесь лежала ее последняя покупка — туфли Prada — карамельно-розовые шпильки с полосками нежнейшего шелка и ювелирными золотыми застежками. Лиза достала туфли из коробки и надела их прямо на босу носу — великолепно! Настроение поднялось на несколько градусов, теперь стоило только найти розовый клатч, привезенный в позапрошлом году из Нью-Йорка и наряд готов! Произведя основательные раскопки, девушка выудила бархатный конверт с клатчем и бросилась к зеркалу, она, понимала, что имеет довольно комичный вид: персиковый махровый халат, ослепительные туфли и лаковая сумочка, но все равно улыбалась!

Клубная песня сменилась лиричной мелодией, и Лиза тут же выключила музыку — никакой лирики! Зазвонил телефон, на носочках, боясь повредить острыми каблуками наборный паркет, девушка пробралась к телефону:

— Я слушаю! — нехотя, ответила она.

— Лиза, что ты делаешь? — Катя Дорофеева считала, что здороваться — только попусту тратить время.

— Я? Да так, туфли мерею.

— Идешь куда-то? — допытывалась подруга.

— Нет, просто так!

— О, Боже! Опять ковыляешь по квартире в своем ужасном махровом халате и очередном шедевре от Manolo Blanic?

— Prada, — уточнила Лиза.

— Что? — нетерпеливо спросила Катя.

— В шедевре Prada, — повторила Лиза.

— Неважно! Мне не нравится твоя хандра! Она слишком напоминает мою собственную!

— Ты несчастная эгоистка! — улыбнулась Лиза. — Скажи мне, что ты знаешь о гейшах? А?

— К чему вопрос?

— Да просто, — пыталась уклониться от ответа Лиза.

— У тебя ничего не бывает просто. Ну ладно, ничего не знаю о гейшах, роман Голдена, одноименный фильм, вот и все! Вон Дорофеев говорит, что может многое тебе поведать о гейшах, — рассмеялась Катя.

— Ну, уж нет, пускай об этом он поведывает тебе! — отмахнулась Лиза. — Все не буду отвлекать тебя от семейного ужина, — девушка всегда почему-то чувствовала себя неловко, когда подруга разговаривала с ней в присутствии мужа, даже, если та звонила ей сама. Лизе казалось, что она как-то непозволительно вмешивается в чужую счастливую жизнь.

— Ладно, пока! Завтра приеду в «Весну», будешь там? — напоследок спросила Катя.

— Буду, до завтра!

Разговор с подругой взбодрил Лизу, она решительно набрала телефонный номер суровой дамы из Большого театра и заявила ей, что не знает, как насчет Чио-Чио-сан, но приблизиться к образу гейши она намерена в ближайшее время, тем более, в ее распоряжении солидная сумма наличных и даже в «Мемуарах гейши» играли не коренные японки.

Все прошло на удивление гладко, и уже на завтрашнее утро у Лизы была назначена встреча с художником по костюмам и преподавателем театрального мастерства именитого московского вуза, ставившим отдельные моменты той самой Чио-Чио-сан. А вечер Лиза собиралась провести за фильмом «Мемуары гейши». У нее все получится! Даже этот бред, всегда получалось!

Огромный черный Mercedes S600 плавно скользил в по Тверской, вернее, плавным его движение было только для сидящего в тишине и прохладе владельца, всем остальным казалось, что мимо них на космической скорости пронеслась отбросившая все ступени ракета. Алексей говорил по телефону и быстро что-то писал в своем I-Pad’е, на секунду он отвлекся от возбужденной трескотни собеседника, а потом никак не мог вникнуть в суть разговора. Сегодня Саюри должно было исполниться 23 — ее жизнь только начиналась, он хотел подарить ей целый мир — мир роскоши и неги, бриллиантов в десятки карат, страстных ночей в красивейших местах мира, детского смеха и взрослой любви. Он много чего хотел ей дать, а отнял гораздо больше. В банковской ячейке в Токио до сих пор лежал бархатный футляр, который Алексей приготовил в подарок на этот день рождения, он представлял, как Саюри откроет его и девушку ослепит холодный свет голубых бриллиантов, он защелкнет застежку ожерелья на нежной шее и тепло ее хрупкого тела согреет ряды черных жемчужин. Мечты остались мечтами, они были в прошлом, где им самое место… Хотя подобные увещевания были хороши для кого-то другого, но не для самого себя. Вопреки всем доводам рассудка, всем воспоминаниям, которые против воли живо вставали перед глазами, ему до боли хотелось хотя бы на секунду оказаться рядом с Саюри, коснуться ее бледной кожи, ощутить неповторимый аромат, в котором смешались запахи ярких цветов и прибоя. Алексей до сих пор видел ее в каждой девушке с прямыми черными волосами, а потом с горечью понимал, что каждая будет только подделкой, жалким подобием Саюри, но в то же время яростно жаждал хотя бы намека на повторение своих встреч с хрупкой японкой, желал этого и противился своему чувству.

Лиза стояла в костюмерной Большого театра и дрожала. Девушке было очень-очень любопытно и даже немного страшно, причем боялась она не своего участия в японской мистификации — с этим все было уже решено, а того, что ей что-то не удастся, и тогда Корнилову откроется ее истинное лицо. Лиза не уставала удивляться — она попала в святая святых одного из лучших театров России и сейчас над ней хлопотали три дородные дамы, они доставали кимоно, придирчиво осматривали их и, не удовлетворившись результатом, откладывали в сторону. Лиза отлично понимала, что все и вся продаются, но чтобы в таком театре… это не укладывалось в голове.

— Елизавета, раздевайтесь, — приказала одна из дам, — Это кимоно из Чио-Чио-Сан, — она показала Лизе яркий наряд, — Сейчас опера не идет, так что мы можем его позаимствовать для вашего сюрприза, — дама попыталась игриво улыбнуться.

— Но ведь это кимоно замужней женщины, а я хочу изображать гейшу, — вчера Лиза прочитала столько всего о гейшах и их ритуалах, что считала себя чуть ли не экспертом. К тому же, она была уверена, Корнилов, как никто другой, знает толк в мелочах, всегда знал, — Мне не нравится этот пояс, он не должен быть завязан на бант, только узел и чтобы концы свободно свисали.

— Это так важно? — с надеждой на отрицательный ответ протянула одна из костюмерш.

— Очень важно, — отрезала Лиза, — И я, кажется, говорила, что не стеснена в средствах.

— Хорошо, мы распустим бант, — со вздохом согласилась старшая костюмерша.

Лиза стремительно выбежала из Большого, не было еще и 11 утра, а она уже безумно устала, девушка пообещала себе, что теперь будет снисходительнее относиться к актрисам: перевоплощение — тяжелый труд, а она еще в самом начале пути.

Еще через час Лиза парковалась возле ГИТИСа, ее знакомство с театральной Москвой продолжалось, а чего еще ждать от девушки, вся жизнь которой — сплошной театр, театр абсурда…

Седовласый преподаватель театрального мастерства был терпелив, и Лиза немного повеселела — уже третий час она отрабатывала походку японской женщины. Боже, идти маленькими шажками в этой странной неудобной обуви на танкетке было самой настоящей мукой, тем более, для Лизы с ее стремительным шагом. Обычно девушка не ходила, а носилась по улицам, офисам и собственной квартире, она регулярно рвала разрезы на юбках и ломала каблуки, но не собиралась ничего менять, а вот теперь приходилось семенить крошечными шажками и делать нелепые поклоны через каждые 4 шага. Кимоно было тяжелым и словно придавливало ее к земле, Лизе хотелось убить собственного начальника, Корнилова и саму себя.

— Ну что, деточка, прервемся на сегодня, — пророкотал театральный мастер, так Лиза окрестила его, — Когда у вас мероприятие-то намечается? — и снова этот игривый взгляд, как у толстушек из театра. Как же это бесило Лизу! Да и что другое они могли о ней подумать? Что это за семья такая, где жена изображает перед мужем гейшу?!