Тот сплюнул на пол, скривил в презрительной усмешке губы.

Вожак стаи безвольно валялся на рваной дерюге, ожидая смерти. В его черных глазах застыл страх – этот парень явно не горел желанием отправляться в гости к костлявой…

Лейтенант поднял руку, собираясь опустить ее вместе с короткой командой.

Но только он собрался отдать приказ солдатам, как увидел, что губы бунтовщика что-то шепчут. Сарриа не услышал его слов, но почему-то ему сразу стало страшно. Спина покрылась липким холодным потом. И приказ, который он хотел отдать, острой рыбьей костью застрял в горле.

А тот, кто только что был загнанным зверем, готовым молить о пощаде, теперь походил на хищника, готового разорвать любого, кто станет у него на пути. Сарриа задрожал, зажмурился – он не мог выдержать желтый взгляд изготовившегося к прыжку тигра. И в мозгу снова, как и тогда, когда этот тигр шел на штурм, словно взорвалась граната – и тот же тихий, но властный голос сказал как отрезал: «Следом – ты!»

И лейтенант Сарриа, мокрый от ледяного пота, понял, что он сейчас снова только чудом избежал смерти, потому что нечто, что стояло сейчас за спиной этого бунтовщика, может убить его быстрее, чем он откроет рот, чтобы отдать команду солдатам.

Могло убить – но не убило. Оставило жить – но наверняка не потому, что не хотело убивать, – а по той простой причине, что он, лейтенант Сарриа, черный, 53 лет от роду, был зачем-то этой силе нужен.

Вот только узнать бы – зачем…

– Не стрелять! – скомандовал лейтенант. Вопреки ожиданию, он смог выговорить эти слова. И голова перестала болеть. – Я хочу доставить его живым.

Солдаты опустили автоматы, и лейтенант услышал за спиной короткий смешок. Наверное, у кого-то из солдат сдали нервы – но Сарриа прошиб холодный пот.

Он был уверен, что в этом помещении вместе с ним, солдатами и вожаком бунтовщиков находился еще кто-то.

И этот кто-то – не человек.

И люди для него – всего лишь игрушки…

Три часа связанного пленника солдаты вели вниз по горной тропе – путь указывал хмурый пожилой крестьянин.

За весь путь ни лейтенант, ни его пленник не проронили ни единого слова.

При обыске у Фиделя обнаружили камень, похожий на свиной череп. Сарриа, поборов необъяснимый страх, повертел его в руках, понимая, что это скорее всего оберег, который должен защищать от злых сил, потом бросил вопросительный взгляд на пленного. Тот лишь ухмыльнулся в ответ, в глазах сверкнули желтые искры. Сарриа почувствовал, что ему хочется выбросить этот холодный камень и выбежать вон, не оглядываясь. Иначе опять в его голове взорвется граната.

Лейтенант распорядился вернуть пленному все, что у него нашли, – кроме оружия.

Фидель лишь коротко кивнул, получив обратно амулет.

Когда группа вышла на шоссе, их там уже ждал грузовик. Фидель заметил, что в кузове лежат тела, закрытые брезентом, – то наверняка были его товарищи, с которыми он еще несколько дней назад обговаривал детали предстоящей операции. А теперь они мертвы… Фидель не мог сжать кулаки – руки были связаны за спиной. Оставалось только скрежетать зубами от боли, которая колола сердце, и строить планы мести батистовцам.

Сарриа приказал посадить пленника в кабину и сам, поборов неприязнь и страх, сел рядом, не снимая пальца со спускового крючка автомата.

С другой стороны от Фиделя занял место водитель – чернокожий солдат-первогодок.

– Спасибо тебе, – сказал вдруг пленник, когда машина уже ехала по горному серпантину.

– За что? – удивился Сарриа.

– Меня зовут Фидель Кастро Рус, ты же это знаешь? – с улыбкой спросил пленник, но эта улыбка походила на ухмылку сытого удава, который решил оставить случайно попавшего на его пути кролика на потом.

– Знаю…

– Тогда почему ты меня не убил? – в желтых хищных глазах играла усмешка. – Тебе же отдали приказ убить меня, верно?

– Да, – кивнул Сарриа. Он до смерти боялся этого человека, руки которого были связаны за спиной, а он сам сидел, зажатый между ним и водителем. А сзади следовал еще один грузовик, полный солдат…

Страх был непонятен, иррационален – как в детстве, после рассказов бабушки о живых мертвецах – зомби. Но перед лейтенантом Сарриа был все-таки человек. Живой человек… Которого он должен был убить, но не мог отдать такой приказ, потому что знал, что следом умрет сам.

А Педро Сарриа еще не хотел покидать этот несовершенный, но такой привычный мир.

– Так почему ты меня не убил? – хищник продолжал играть с жертвой. – Тебя ведь хотели повысить в звании, так?

– Я… – начал было лейтенант, но Фидель не дал ему договорить:

– Ты меня не убил, и я это запомню. Хорошо запомню. И тоже потом не буду тебя убивать…

Солдат-водитель дернул руль, и машина чуть не врезалось в ограждение, за которым зияла пропасть.

– Следи за дорогой! – рявкнул Сарриа, мокрый, как мышь.

– Но он же… – пролепетал солдат, бледный, словно покойник. Он только сейчас понял, что если бы машина пробила ограждение и сорвалась в пропасть, то это была бы верная смерть.

– Следи за дорогой! – повторил лейтенант. И посмотрел на Фиделя.

Тот улыбался и был спокоен – как будто его не терзал страх перед небытием, как будто он не боялся смерти…

Как будто он был вовсе бессмертный.

Сарриа снял фуражку, вытер платком мокрую лысину.

– Я не бессмертный, – сказал пленный, бросив на лейтенанта желтый взгляд. – Я просто заговоренный…

Весна, как всегда, сделала муниципалитету козью морду. С самого начала марта мэр гордо сообщал журналюгам, что город к весне готов!.. И цветы будут рассажены там-то и еще вот там!.. И скамейки будут покрашены за два дня!..

«И будут сохнуть две недели», – привычно ворчали пенсионеры.

В день имени Клары Цеткин март выдал прекрасным дамам минус шестнадцать. Притихли даже коты.

Двадцать второго за пару часов навалило полметра снега. Дворники матерились и, согреваясь по-славянски лопатой и поллитрой, обсуждали, что на Аляске за ту же работу плятят раз в двадцать больше.

Первого апреля солидная центральная газета напечатала большую статью, в которой очень знаменитые профессора и академики говорили о сбитых цивилизацией планетарных ритмах, резонансной раскачке маятника, глобальном похолодании и новом ледниковом периоде. Сквозь залепленные снегом очки на дату публикации окоченелые горожане даже не смотрели.

Когда ведьмы приготовились праздновать Вальпургиеву ночь в шубах и министр обороны третий раз перенес срок перехода на летнюю форму – за одну ночь вдруг стало плюс восемь, мэр понял, что его подсиживают. И уже подсидели. Или посадили. В лужу. Вот только непонятно кто.

Шел третий день тепла.

Снегоуборочная машина, засевшая в луже позавчера, напоминала затопленный на входе в бухту фрегат. На палубе фрегата сидели двое – один волосатый и лопоухий, другой – небритый и беззубый. На бомжей они не тянули, но и на работников коммунхоза не похожи были. Такое непонятное что-то. Не то бездельники после доброй пьянки, не то как раз работяги после ночной смены.

Беззубый ловко вынул из левого рукава бутылку без пробки, вкусно хлебнул и передал благодать лопоухому. Тот вежливо принял и без промедления догнал соседа, но в три мелких глотка.

– И как ты это делаешь? – уважительно спросил он.

– Что – это? – искренне удивился беззубый.

– Как она у тебя в рукаве не расплескивается?

– Да че там, – беззубый улыбнулся неожиданно смущенно. – Привычка. Просто рукой не машу, да и все. Вот Уррик… а, ты его не знаешь. Так тот из рукава вообще пьет. Ему стакан подсовывают, а он отбрыкивается. Из рукава, говорит, смачнее выходит.

– Да-а, – лопоухий покрутил головой. – Оно, может, и смачнее, но не для меня. Разолью половину, праотец свидетель.