Вернемся теперь к утверждению, что повесть «Закат отменяется» как нельзя лучше подходит для демонстрации «родимых пятен» жанра. Что мы имели в виду? При всем уважении к автору, не можем не заметить: труд, проделанный для придания повествованию исторической достоверности, напрасен. Казалось бы, все хорошо: язык измененной реальности проработан великолепно, детализация описаний достаточна, притом не чрезмерна, стилизация удачна и сюжетно оправданна, чего же не хватает, чтобы воскликнуть: «Верим!» и поставить повести высший балл?

Автору не следовало так вольно обращаться с математической терминологией. Не стоит употреблять слова только потому, что они красиво звучат. Представляет ли автор размерность «фазового пространства», в котором коварные его Управители строили «траектории движения общества»? Полагаем, что нет, поскольку двумя абзацами ниже он, забывшись, вместо фазового пространства говорит о фазовой плоскости. Ну, это полбеды, Покровский, исповедуясь перед племянником, вполне мог перепутать, к тому же он не математик. Представляет ли автор объем вычислений, потребных Управителям для «расчета траекторий в фазовом пространстве» такой мерности? Знает ли автор, когда возник термин «теория катастроф»? Осознает ли он, какой математический аппарат использовался для создания теории динамического хаоса? Мы вынуждены ответить отрицательно. К сожалению, исповедь профессора Покровского, запланированная автором как кульминация, вызвала у нас парадоксальную реакцию – гомерический хохот. Впечатление от повести, в общем положительное, было подпорчено. Господа альтернативные историки! Может быть, для изменения вывесок на общественных институтах и достаточно вовремя убить какого-нибудь Богрова, но никакими терактами вы не добьетесь от науки исполнения семидесятилетней работы тысяч ученых за один день. Лучше вызывайте джиннов или заклинайте древних богов, выйдет достовернее.

Отметим, что не слишком удачные «математические» изыски носят антуражный характер. Полагаем, автор поступил бы правильнее, заменив реальные термины придуманными: неспециалист не заметит разницы между инцидентным пространством и пространством фазовым, а специалист, встретив незнакомый термин, выдумает соответствующий математический объект. Нам кажется, автору приятней, когда журят за умышленное умолчание, чем когда бранят за вранье или уличают в невежестве. Впрочем, как мы уже говорили выше, указанные огрехи нельзя считать недостатком одной лишь повести «Закат отменяется». В большей или меньшей степени сказанное относится к любой попытке достоверно поговорить об истории в сослагательном наклонении.

Мы готовы простить Плотникову варварское отношение к математике и несколько «смазанную» кульминацию – за великолепный финал. При первом прочтении может показаться, что прогулка Михаила Афанасьевича по скверу у Патриарших прудов всего лишь рамочная сцена, устроенная отчасти для того, чтобы дать герою повод вспомнить о киевских событиях и разговоре с Покровским, отчасти для демонстрации читателю «контрастирующих» с реальностью бытовых мелочей. Все эти «электробусы», «вертопланы Сикорского» упоминаются равнодушно, как и фантоматическое оборудование частного врачебного кабинета Булгакова, и к финалу нам становится понятно почему. Не радуют Михаила Афанасьевича, известного врача-венеролога, ни деньги, ни воля, ни слава. Смутное недовольство главного героя собственной, вполне удачно сложившейся судьбой в финальной сцене усиливается. Наблюдая глазами Булгакова, как «осколки заката плавятся в оконных стеклах», мы понимаем, что он несчастлив первого мая тысяча девятьсот двадцать девятого года, в час небывало жаркого заката. Мысль о том, что нужно бы вернуться домой, в семикомнатную удобнейшую квартиру, к Тасе, ему ненавистна. Вовсе не жара удерживает его в сквере под липами, он медлит, вспоминая пережитое, словно бы ждет кого-то. Его беспокойство передается нам, и, когда «зрелая луна в потемневшем небе наливается живым серебром», достигает наивысшей точки. Мы ждем развязки. Господин престранного вида – клетчатый, в кургузом пиджачишке, с жокейской шапочкой в шарнирной руке, – приставший к Булгакову с предложением составить гороскоп по новейшей астрологической методе, кажется нам знакомым. Мы готовимся к страшным чудесам, но Михаил Афанасьевич отвечает клетчатому гаеру, что никогда не разговаривает с неизвестными, беспрепятственно покидает сквер, садится на «электробус марки 201-бис» и едет к себе на Садовую.

Примечательно то, что автор дважды в коротком фрагменте упоминает дутые электробусные шины. Нет рельсов на Патриарших, там не ходит трамвай. Ничто не грозит Михаилу Афанасьевичу, ничто не может помешать ему вернуться домой. Страшных чудес не будет.

Кажется, мы поняли, о чем хочет сказать автор. Он сообщает, что в альтернативной реальности роман «Белая гвардия» не написан и не будет написан никогда. Почему? Да потому что в декабре 1917 года военный врач Булгаков не вернулся с последним поездом в Киев – его с женою смог приютить Покровский. Он не пережил немецкой оккупации и победного вступления в Город Петлюры – Россия заключила с Германией тайный сепаратный договор. Не было никакой оккупации. Не было скорых на расправу немецких военно-полевых судов, не прятался от мобилизации в развалинах предместья Михаил Афанасьевич, потому если и напишет – так что-нибудь вроде сборника рассказов «Записки врача», да и то вряд ли. И уж конечно, последний свой закатный роман не создаст Мастер, ведь если не будет заката – не будет и Мастера. Хорошо ли это? На такой вопрос, само собой, ни Плотников, ни Булгаков, ни сам черт ответа не даст, и от нас, читатель, не ждите никаких заявлений.

Есть писатели, которые были широко известны при жизни, их книги читали, о них спорили критики – однако их забыли через какое-то время после того, как они ушли из жизни.

Другие при жизни были почти неизвестны, издательская фортуна была к ним не очень благосклонна, однако именно смерть стала началом их новой жизни.

А есть и такие, которые добились успеха при жизни, но и после смерти их продолжают читать и помнить. Они составляют меньшинство.

Но именно к таким писателям можно отнести Делину Русо, «кубинскую Жорж Санд», сто семьдесят лет со дня рождения которой все культурное человечество отмечает в наступающем году.

Многие, наверное, задавались вопросом: почему именно Делина Русо осталась от рубежа ХХ – ХХI веков, в чем секрет ее бессмертия? Особенно если учесть, что она писала преимущественно фантастику, а этот жанр всегда считался низким.

На этот вопрос можно ответить по-разному, в том числе и так: а в чем секрет бессмертия Гомера и Вергилия, Данте и Петрарки, Сервантеса и Шекспира, Пушкина и Некрасова, Чехова и Бальзака, Толстого и Куприна, Гюго и Дюма, Уэллса и Стругацких, Лорки и Пастернака, Борхеса и Карпентьера, Пелевина и Лема?

В чем секрет бессмертия сотен других писателей и поэтов, которые вошли в золотой фонд человеческой культуры и по-прежнему являются нашими друзьями, советчиками и собеседниками?

Думается, что ответа на этот вопрос не существует. Или каждый из нас найдет на него свой ответ – тот, которые подскажут разум и сердце.

И Делина Русо вот уже 170 лет живет рядом с нами и будет жить до тех пор, пока людям интересна мудрость ушедших поколений.

Фиделина Росси (именно таково подлинное имя Делины Русо) родилась 24 января 1971 года на Кубе, в городе Камагуэй.

Имя «Фиделина» девочка получила в честь Фиделя Кастро – выдающегося политического деятеля Кубы, который много десятков лет стоял во главе этого небольшого островного государства в Карибском море и оказал огромное влияние не только на судьбу латиноамериканского континента, но и всего человечества.