Парадокс: читать об ужасном будущем, видя между строк, что это выдумка для моего развлечения, мы согласны, но читать о будущем, которое при всей своей сложности и противоречивости может реально ждать нас в завтрашнем дне, мы боимся.

Пишу я лучше, чем говорю. И временные рамки меня не сдерживают. Поэтому доклад в письменном виде будет куда обширнее, чем в устном.

Самая интересная и завлекательная часть заголовка, конечно же, третья, поэтому она, собственно говоря, в заголовок и вынесена, но речь о ней пойдет не сразу.

Потому что если мы рассуждаем об анатомии бестселлера, то неплохо бы для начала определиться, что в рамках данного рассуждения «бестселлер», а что нет.

Для меня на шкале литературных произведений есть два условных полюса. С одной стороны, это «бестселлер» – то есть книга, так или иначе зацепившая максимально широкую читательскую аудиторию, и «культовое произведение» – читательская аудитория которого может быть совсем небольшой, но зато оно, что называется, полностью попадает в цель.

Для меня образцом «культового произведения» является нежно мною любимый роман Александра Зорича «Карл, герцог». Я там получаю удовольствие от каждого предложения. Но все мои попытки осчастливить им кого-нибудь другого заканчивались практически одинаково – прочитав немного, человек бросал книгу и в ужасе убегал куда глаза глядят. Разделить мое удовольствие смогли немногие.

А я ничего понять не могла – ну вот же настоящее, мощное, масштабное, захватывающее произведение. Взрослое, если уж мы ведем счет без скидок и все из себя такие крутые. «В глазах Гвискара – две маленькие воронки, как два зародыша тайфуна. Глаза Гибор – две луны, ставшие черными».

И вдруг из сбивчивых комментариев я узнаю, что люди не любят «эту жесткость, эти извращения, эти убийства, всю эту гадость» и т. д., и т. п. Так я вроде бы тоже этого не люблю. Но с учетом открывшихся обстоятельств вдруг понимаю, что когда буквально на странице четырнадцать массовый читатель наталкивается на:

«Конь его был бел, попона черна, в переметной суме, окрашенной темным багрянцем заскорузлой крови, безмолвствовали четыре головы.

Жаркое солнечное сияние, роща затоплена золотым золотом света, зеленым золотом смоковниц. Магома из рода Зергесов, аль-кайд Велеса Красного, видит христианку.

Почуяв сытный дух, исходящий от христианки, чье терпкое имя – Гибор – холодным ручьем омывает ее мраморные щиколотки, Джибрил рвет тонкую цепь, которой длина двадцать локтей, которой конец у седла Магомы.

Джибрил – пес с магнетическим взглядом, под которым издыхают серны и млеют жены Абенсеррахов, его не остановить, Магома молчит, наблюдая пятнистый лет пса сквозь тени смоковничной рощи.

Джибрил опрокинул христианку и собрался восторжествовать над нею.

Языками черного пламени полыхнули освобожденные волосы Гибор, заколка впилась в магнетический глаз, острие, предваренное спорой струйкой крови, выскользнуло из затылка умерщвленного пса.

В горячем воздухе обмякшее тело пса напрягает тонкую цепь, которой конец в руке Гибор, поднявшейся, простоволосой.

Магома любит отроков, чьи зады как зеленые дыньки, Магома любит свою симитарру, чей изгиб как лебединая шея. Христианка ни в чем не отрок, христианка во всем симитарра. Магома, лихо подцепив острием пики красноутробную смокву, галантно преподносит ее христианке.

Гибор нуждается в подношении.

– Я хотела набрать смокв, но твой пес помешал мне. Как его звали?

Половина плода исчезает, откушенная.

– Джибрил, – Магома спрыгнул на землю и протянул руку к цепи, на которой продолжает висеть пес. Когда его пальцы близки к цели, Гибор равнодушно выпускает добычу, и мертвый Джибрил падает на землю, а по нему со звоном струятся блестящие звенья цепи, платье струится по плечам и бедрам Гибор.

– Никто не мог убить его, – говорит Магома, а рука, мгновенно назад потянувшаяся к цепи, не имеет обратного хода, и ладонь покрывает багровый сосок Гибор.

– Правую, лучше правую, – шепчет она, подступая».

Так вот, массовый читатель, дочитав отрывок хотя бы до строки: «Головорез, аристократ и многоженец Мусса Абенсеррах затворил за собой дощатые ворота госпиталя», – чувствует себя крайне неуютно. Насладиться тем, как красиво показано взаимодействие разных культур, и как здорово это все вплетено в ткань романа, и какой классный юмор у авторов, он не может по той простой причине, что ничего не знает о реальной истории человечества, о разнице культурных стереотипов, о том сложном коктейле, что собой представляла Европа в пятнадцатом веке. А дальше – больше, Зорич – о ужас! – нагло использует современные слова в историческом тексте. Специально! Будто не знает, что в правильном историческом романе правильный автор обязан использовать слова, кажущиеся читателю старинными. А еще доцент называется! (Доценты.) И опять же, никакого снисхождения к читателю, что хочет, то и делает.

По этой причине «Карл, герцог» для меня – культовая книга, доступная не для всех. Это не хорошо и не плохо.

На другом конце полюса – бестселлеры. Зачастую не блещущие ни оригинальными идеями, ни изысканным языком, ни изощренным сюжетом – однако заинтересовавшие широкую аудиторию.

И прежде чем перейти к книгам, вынесенным в заголовок, есть смысл поговорить об общей анатомии бестселлера.

Люди все разные, вкусы – тоже. Образование, профессия, место проживания – все накладывает на нас свой отпечаток. Опять же, мальчики отличаются от девочек. «Совы» от «жаворонков». Курящие от некурящих. Всеядные от вегетарианцев. И т. д. практически до бесконечности.

Поэтому в книжном маркетинге существует хорошо всем собравшимся в Партените известное понятие «целевая аудитория». Даже самую великолепную книгу о танках сложно продать любителям клематисов. ЦА разные.

Но вот появляется бестселлер – книга с чрезвычайно широкой целевой аудиторией, то есть интересная очень разным людям. (Мы оставим в стороне вопрос о том, что волшебным образом большинство бестселлеров мирового уровня возникают в англоязычном мире, хотя не менее достойные книги, скажем, Новой Гвинеи известны меньше.)

В данном случае мы просто согласимся с фактом, что в категорию мировых бестселлеров входят в том числе сага «Сумерки» Стефании Майер и «Код да Винчи» Дэна Брауна.

Чем цепляет широкую аудиторию бестселлер?

На чем он играет?

Наверное, на том, что общее у всех людей.

А общее у всех людей при совершенно разном сознании то, что лежит глубже, – наше подсознание.

И здесь очень удобно пользоваться книгой Андрея Курпатова «С неврозом по жизни». Особенно нам, домохозяйкам. Доктор Курпатов говорит, что подсознание как единый базовый инстинкт самосохранения раскладывается в триаду:

инстинкт самосохранения,

инстинкт самосохранения группы,

инстинкт самосохранения вида.

То есть – выживание.

Цитирую: «Конечно, мы не звери, но в основе, в сердцевине нашего существа лежат все те же инстинкты. Каждым из нас подсознательно владеет страх смерти, желание власти и сексуальное вожделение – проявления трех ипостасей целостного инстинкта самосохранения! Вот так все незамысловато…»

Страх. Власть. Любовь.

А поскольку мы имеем дело с единым инстинктом самосохранения, эти три составляющие очень тесно и причудливо переплетены, обеспечивая работой как модных психотерапевтов, так и судебных психиатров.