И тут меня будто ужалило. Благородно, значит? В полном соответствии с гарантированным эликсиром? Выходит, потребленный месяц назад хороший вкус в придачу к благородству и верности меня все же добил. По здравому рассуждению получалось – хваленый иммунитет закончился. Значит, это все эликсиры. И теперь я расту духовно и наслаждаюсь гармонией с миром и самим собой. А как же тогда настоящая владелица благородства, «Мальвина»? Та, которая донор хорошего вкуса, верности…

Не додумав, я отправился прямиком в ближайший ломбард.

– Есть толерантность, – принялся нахваливать товар ломбардщик, едва я переступил порог. – Принципиальность, преданность, альтруизм…

– Не интересует, – прервал я и протянул уворованную у благоверной фотографию. – Это ваша клиентка?

– Наша, – подтвердил ломбардщик, справившись в картотеке. – Страна Пановия, четвертая альтернатива. Девушку зовут Бася Летинская, она из дворян, вдова. Товар высшего качества, правда, у нее мало уже что осталось. Если желаете, есть другие доноры из того же мира. Вот, скажем…

– Не желаю, – вновь прервал я. – Как туда попасть?

– Куда «туда»? – ошеломленно переспросил ломбардщик. – В Пановию? Зачем вам? Тур стоит огромных денег!

Забавно. Огромные деньги, приданоe моей благоверной.

– Я там кое-кому задолжал. А долги, знаете ли, надо платить. Хотя обязательность в нашем мире и несколько устарела.

Через три недели я высадился из мудреного вида фуникулера на задний двор приземистого сооружения, огороженного кованым забором.

– Извлекайте, – взял я за грудки прилизанного усатого субъекта, похожего на древесного жука. – Верность, любовь, благородство, вкус – все разом. Не поняли? Что ж тут непонятного, я хочу отдать долг. Дайте-ка мне адрес вот этой особы.

На кухне резко пахло яблоками и корицей. В столовой – кофе. И даже книги в библиотеке пахли – бумагой, краской, клеем. Бася усмехнулась. Похоже, ей теперь в собственном доме не найти места без навязчивых запахов. В гостиной Бася открыла на минутку окно, положила на поясницу ладони и, встав на цыпочки, вдохнула морозный воздух. Вечерело. На Желявск наплыли вуалево-прозрачные сумерки, какие бывают только в январе, на изломе зимы. Скоро Януш придет…

Родной. Надежный и заботливый. Благородный, мужественный Януш. Вернувшийся к ней с войны и позвавший в жены.

Впервые он пришел пять лет назад, Бася еще не знала тогда, что это Януш. Так же, как и сейчас не знала его настоящего имени…

Бася в тот вечер вновь упала на кровать, не раздеваясь, и лежала без сил. Ныла спина, саднили руки, на душе скребли кошки. В дверь стукнули. Видать, снова хозяин за квартплатой. Бася кое-как поднялась, отворила.

На пороге стоял смущенный молодой человек, одетый не по-здешнему. Он смотрел на Басю, молчал и дышал прерывисто. Высокий, плечистый, ясноглазый. Неуловимо похожий на…

– Вы кто? – оборвала Бася воспоминание.

– Пани Летинская, вы меня не знаете, – торопливо заговорил незнакомец, будто боялся, что она его выставит, не позволив досказать до конца. – Я хочу вернуть то, что принадлежит вам. Верность, благородство, вкус… В эликсирах.

– Вернуть? Мне? Зачем? – встревожилась Бася.

– Понимаете, они как бы… как бы они… – незнакомец явственно смутился и запутался в словах. – Мне как бы не принадлежат. Они ваши, по праву.

– Откуда они у вас? – пролепетала Бася.

– Откуда… – незнакомец утер носовым платком пробившую лоб испарину. – Я их купил. Вернее, мне их купили. Верность, потом благородство, за ним хороший вкус. Я принес вам все это, вот здесь, взгляните.

Незнакомец растерянно захлопал себя по карманам, затем извлек из внутреннего перетянутый тесьмой шелковый узелок и стал торопливо развязывать.

– Вот же они, – бормотал он. – Этот тип, ломбардщик, клялся, что извлек почти без потерь. Я заставил его наклеить этикетки. Благородство, верность, так… Возьмите, пани, теперь это снова ваше.

Бася замерла. Подняла на гостя глаза. Покраснела от неловкости.

– Я подумала, – медленно, не отводя взгляда, сказала она, – что мы… что мы с вами могли бы… – она осеклась.

– Что? – подался вперед незнакомец и вдруг осторожно взял Басю за локти. – Что бы мы с вами могли?

Бася закрыла глаза.

– Могли бы выпить, – сказала она тихо, едва слышно, – эти эликсиры вместе. Напополам.

Две девочки шли к сарайчику, рядом с которым Сой распиливал камни. Он отпустил педаль станка, тряхнул головой, откинув назад поредевшую гриву, и вгляделся в идущих сквозь оседавшую пыль. Пока было понятно только, что обе – рыжие. У той, что повыше, заходящее солнце заставляло кудри отсвечивать золотым электроном. Медные волосы второй были редкого для этих мест темно-красного оттенка, почти багряные. Живописцы любили изображать такие у Хозяйки Прорвы. Откуда они знали, как Хозяйка должна выглядеть – кто их, художников, поймет.

Надежду Сой потерял уже несколько лет назад. И это было скверно. В небольшом городке, где он обосновался, находился приют, куда отсылали неизлечимо больных: паралитиков, гниющих заживо, навсегда потерявших рассудок. В соседних поселках жили рыбаки, шахтеры и их вдовы с детьми. Вдов было много. Мастер оберегов оказался здесь ох как нужен. Пока еще Сой управлялся со своими камешками без лупы, и глаз замыливался только под конец дня. Но все-таки мастер уже успел постареть, а учеников у него не было.

С утра его обычно искали в лавке, к ночи – дома. Но девочки шли сюда, не в лавку – за товаром и не к дому – за ночлегом или еще какой нуждой. За работой его уже привыкли не беспокоить. Неужели они ищут учителя?

Светленькая подошла к нему, пока он безуспешно оттирал лицо от пота и пыли влажным полотенцем. Глаза у нее оказались тепло-карими, с золотыми крупинками, как те, что мерцают внутри камня бродяг, самого веселого из камней. На нежно-розовом лице кое-где виднелись веснушки.

– Вы мастер Сой? – спросила она. – Вы ведь берете учеников?

– Беру, да не всякого. Вот отошлю я вас назад – у кого остановитесь? Время-то уже позднее.

– Не возьмете – попрошу пустить нас хотя бы на ночлег. Вы ведь не какой-то пришлый, вас тут все знают.

Она говорила с ним так, как и должна была говорить девочка из хорошей семьи, уверенная в себе, но не наглая. Светленькая понимала, что, пропади она на дороге, ее будут искать всем поселком. Сой вспомнил, что уже видел ее. С год назад он заходил с товаром в Прибрежный. Мать девочки, жена богатого купца, пожелала выбрать себе что-то из недорогих украшений Соя. Женщина выглядела замученной частыми родами и детьми. Она упорно искала что-то неброское, пока старшая дочь не протянула ей ожерелье из янтаря с его теплым светом. Это был правильный выбор. Сой решил приглядеться к девочке, но она уже убежала. Рада ее звали. Рада.

– А твоя семья согласна? Я не граню алмазы и карбункулы, не работаю с камнями, за которые платят чистым золотом. Годится ли это для дочери купца?

– Ну, я дочь купца, а не сын, с меня и спрос поменьше. Все говорят, что вы особенный мастер. И в ученики ищете тоже особенных. Какие-то испытания устраиваете.

– Нет, Рада, я просто поговорю с тобой. А утром, с дневным светом, ты поглядишь на камни, а я буду смотреть на тебя.

– На нас, мастер, – твердо сказала Рада. – Мы пришли вместе.

Сой уже успел решить, что вторая девочка – просто служанка, так незаметно она подошла и так безмолвно стояла рядом. На бледном лице остались следы угольной пыли. Вряд ли мать дошла до крайности и уже посылала ее в шахту, но в домах горняков здесь топили углем – почти даровым, если не считать чьей-то крови. Серые глаза, казавшиеся почти бесцветными на обрамленном медно-рыжими волосами лице, глядели сквозь него.

– Эна очень толковая, правда. Просто ей надо немного привыкнуть.

– Ну что ж, пройдем домой, заварим мяты, закусим сухариками. По душе ли вам будет мой прием – не знаю, но уж угощение-то у меня всегда найдется.