– А ты по жизни вертлявый, – беззубый протянул руку за бутылкой. – Все ваши вертлявые, народ такой. Ты только без обид, лады?

– Да ну, – лопоухий беззаботно махнул рукой. – Ну, есть немножко, ну, вертлявые. Какие обиды?

– Мало ли, – беззубый повертел бутылку в руках. – Чего нам пишут? «Вина Ставрополья», во как! Привет от казачества, значит.

– Тьфу ты! – лопоухий вдруг заржал. – А я-то, не думая, прочитал – вина-а. И все понять не мог, чем это Ставрополье провинилось?

Беззубый тоже хохотнул.

– Чем, чем… Спаивают они нас, Азик, спаивают на корню. А мы ж такие беззащитные, мы ж устоять не можем!

– А то мы защищаемся, – буркнул лопоухий Азик. Вроде как недовольно, но в глазах смешинки танцевали. – Мы как раз атакуем. Можно сказать, роздыху вражине не даем.

– Это себе ты отдыха не даешь, – нравоучительно сказал беззубый. – Это у тебя какая фляга за сегодня?

– Гза, не бухти! – возмутился Азик. – На себя глянь! Ты когда последний раз трезвый был? Вспомнить сможешь?

Гза призадумался. Потом шлепнул себя по лбу.

– А чего вспоминать? Я ж на смене не пью! Значит, позавчера. Точно, я вечером на объект еще по дубняку топал, а когда сменился – уже лужи по колено.

– Ага! – оживился Азик. – Лужи по колено, говоришь? Трезвый, говоришь? Вон на Грибоедовском, говорят, бабка в луже утонула!

– Если б я домой полз, я б тоже утонул! – гордо заявил Гза. – А я шел! Потому что трезвый был.

– Не верю я, если честно, что вы на работе не бухаете, – сказал Азик.

Гза поморщился.

– Ребята квасят, да. Я – нет.

– И не тянет?

– Абсолютно. Это ж врожденное, ты пойми. Рефлекс воина не позволяет расслабляться в боевой обстановке.

– Больно она у вас боевая.

– Заступил на пост – значит, боевая. Ну, приравнивается к боевой.

– А… – начал было Азик.

– Лугзак! – начальственно рявкнули с берега лужи. – Ты какого ляда на спецсредстве расселся?

– Привет, Харламов, – бесстрастно ответил Гза, не оборачиваясь. – Тут сухо.

– Ага, а в Белом доме еще и тепло! Чего ж ты не там-то?

– Туда далеко.

– Вот я тебе сейчас выпишу пятнадцать суток, туда близко!

– Ладно, не ори, – миролюбиво сказал Гза и наконец-то повернул голову. – Ты чего сегодня такой ранний, Харламов? Ты ж всегда в наряд после обеда шел?

Полный сержант в зимней кожанке снял фуражку и утер намечающуюся плешь.

– Да погода, блин! – оскорбленно сказал он. – С этой жарой, блин, куда ни плюнь – полная фигня творится. Поутру вызвали ребят на Пресытенку – массовая драка. Твои, блин, кунаки на рынке корейцев метелят. Не, я все понимаю, корейцы, конечно, уже достали. Но твоим-то, Лугзак, какого лешего в наши разборки соваться? Вот ты мне скажи, ты ж вроде нормальный, да? Что тебе до корейцев?

– Мне – ничего, – согласился Лугзак. – А тем, на рынке, может, и есть чего. Почем я знаю? Ты, Харламов, не увиливай. Драка на Пресытенке, а ты здесь. Колись, в чем шутка юмора?

– Так говорю ж, погода! – возмутился сержант. – Выехали они в девять, двумя автобусами – дороги вокруг рынка ты сам знаешь… Ну, туда еще добрались. А обратно – по солнышку развезло грязищу, да еще натаяло сантиметров на двадцать, да груза лишнего пятнадцать человек задержанных. Короче, сели они там на брюхо, вода под окна, и пишите письма на заборе. В первой смене половины состава как и не было, подняли всех, до кого дотянулись, а я, кретин, трубку поднял…

– Из ответственности или из любопытства? – Лугзак поднял редкую бровь.

Харламов засопел.

– Думал, Настюшка звонит, – признался он. – Хотел на вечер договориться, на после смены… Так, сменили тему. Что этот ушастый с тобой делает?

– Да вроде ничего не делает, – теперь Лугзак вздел обе брови. – Сидим вот, треплемся, расслабляемся.

– Расслабляются они, – недовольно сказал Харламов. – Надираются у нас, Лугзак, в парке! Как приличные люди!

– В парке лавочки в воде по спинку, – объяснил Гза. – Мы сюда-то еле залезли.

– Ты, знаешь, мне ваньку не валяй, типа, по-русски не понимаешь. Я тебя русским языком спрашиваю: как это вас угораздило, типа, скорешиться?

– Мы ж земляки, Харламов, – укоризненно скривился Гза.

– Да какие вы, на хрен, земляки?!

– У вас здесь наши – все земляки, – вздохнул Гза. – А этого я давно знаю, еще по старым делам. Я у него в плену сидел, два месяца.

– А, еще там, у вас, – понял сержант. – Ну, тогда ладно. Но документики я у него все-таки спрошу, ты не думай. Ушастый, бумаги есть?

– Есть, – кивнул Азик.

– Кидай сюда. Да не боись, поймаю!

Азик все-таки спустился на колесо и, одной рукой держась за зеркало, другой дотянулся до Харламова через лужу. Сержант, балансируя на поребрике, кончиками пальцев прихватил иммиграционную карточку и вгляделся в нее близорукими глазами.

– Что за мать?! – неподдельно изумился он. – Что за бред такой? Какой Аэрозоль?!

– Азероэль, – безмятежно отозвался лопоухий.

– Азероэль он, – подтвердил Гза. – Азик.

– Азик он, – мрачно бормотал Харламов, изучая пластиковую карту. – Азик, понимаешь… Лучше б ты, блин, реально азиком был! Или азером… Понаехало тут, понимаешь!.. Регистрация есть?

– Он только вчера приехал, – ответил вместо Азика Гза. – Мы за встречу… ну, ты понял. Завтра сделаем.

– А ему дадут? Мне, понимаешь, лишней головной боли на фиг не надо!

– Дадут, дадут, – заверил Гза. – Я его еще на фирму к себе устрою.

– Ушастого в охрану? – усомнился Харламов. – Ты че, совсем сдурел?

– Да ну тебя, – фыркнул Гза, осклабившись. Оттого стало видно, что повыбитое зубье изначально было покрупнее обычного. – Ты их просто в деле не видел. Такой Азик, Харламов, ты не обижайся, тебя раза в два помельче кажется, да оно так и есть – ну, не в два, так в полтора точно будет. А если что, так будешь ты лежать, как хрен после борделя. И скажу почему. Просто пока ты за стволом потянешься, он тебя вокруг обежит, перекурит, выберет кирпидон поприличней и приласкает по маковке. Верь, Харламов, моя лысина на себе проверяла.

– Своих мало было, – буркнул Харламов и сторожко поглядел на Азика. Повертел карточку так и этак, зачем-то посмотрел на свет, хотя пластик был вовсе не прозрачный, и возвратил владельцу.

– Держи, леший. Только смотри мне, не бузи. Мне на районе лишней бузы не надо.

– Не стану, командир, – успокоил ушастый. – Мне тоже неприятности ни к чему.

– И вообще, Лугзак, допивайте и валите к чер… или куда там у вас валят? Не ровен час, приедут эту дуру вытягивать – с бригадой могут эмчеэсовцы увязаться, опять вас трепанут и на меня же еще и стукнут. Мне оно надо? Вам оно надо?

– Щас, Харламов, – пообещал Гза. – По три глотка осталось. И нас здесь нет, как снега.

– Вот блин, опять про погоду! – скривился сержант и снова вытер плешь. – Умеешь ты все обгадить на ровном месте!

– Да я от этого климата сам дурею, – честно сказал Гза. – У нас, конечно, тоже не курорт, но это… – он неопределенно обвел рукой горизонт. – А может, глотнешь чуток? Для освежения организма?

В организме сержанта явно произошла борьба.

– Не могу, – ответил он сокрушенно. – Все начальство на месте. А смену сдавать придется, и по форме. Ладно, не засиживайтесь тут! Мне еще полный круг сделать надо, так вот: если я на обратном пути вас здесь увижу – будешь ты, Лугзак, сегодня моих детей кормить, это минимум.

Гза хохотнул.

– Не буду, не буду! Обеспечим детям разгрузочный день. Нет, серьезно, Харламов, через пять минут уходим.

– Ну ты смотри, – для порядка сержант вместо прощания показал немаленький кулак и медленно побрел в сторону почты.

– Я так понимаю, ты тут уже пообвыкся, – негромко сказал Азик.

– А что ж ты хочешь, третий год здесь обитаю. А с этими ребятами вообще просто не разминуться, они – после закрытия – на сдачу кассы и включение сигнализации заглядывают. А я ж с нашей стороны ответственный за эту байду. О, посмотри, кого ветром несет!