Сэр Клиффорд пожал девушке руку и улыбнулся.

— В один прекрасный день вы, Клэр, сами все поймете. Будьте разумной. Не перегружайте себя работой. И, ради Бога, не болейте. А когда встретите своего избранника, прошу вас, познакомьте его со мной, ладно?

Клэр приехала в Лондон в субботу. Было жарко, душно, шумно. Она уже скучала по Лон Эндону, а в особенности по Рагби. Ни тети Хильды, ни Пип дома не оказалось, и Клэр засобиралась в «Лебединую долину». В последнем письме Конни написала ей, что измучилась с Глорией. Клэр решила хотя бы немного помочь матери.

Она приехала без звонка, и Конни была приятно удивлена, услышав знакомый голосок:

— Эй, ма, ты там?

Конни была по обыкновению на кухне — пекла к ужину пирог с мясом и сыром. Такие пироги очень любил ее муж.

— Как хорошо, что ты приехала, родная моя! — обрадованно воскликнула Конни. — Решила сделать нам с отцом приятный сюрприз? Ты давно из Лон Эндона?

— Днем приехала. Выехала оттуда утренним поездом. Не беспокойся, мама, я съела на вокзале сэндвич.

Конни расцеловала дочь в обе щеки, потом отстранилась от нее на вытянутую руку и сказала:

— Честное слово, еще никогда в жизни не видела тебя такой счастливой!

— Со мной снова все в порядке.

Это было сказано столь уверенным тоном, что Конни поняла — девочка окончательно пришла в себя. Она загорела, даже слегка округлились щечки. И невероятно похорошела. И Конни гордилась за дочку. Честно говоря, она очень переживала, что, побывав в Рагби, Клэр переменится к отцу с матерью. Девочка и так относится к ним настороженно и с холодком отчужденности. Но, похоже, ее опасения были напрасны — Клэр стала мягче, ласковей. Слава, слава Богу.

— Сейчас мы с тобой попьем чаю, ну и ты, наверное, расскажешь мне о Рагби, — сказала Конни.

— А где отец?

— В поле. У него сегодня много…

— Да нет, вот он, — перебила Клэр мать.

Она бросилась ему навстречу и прижалась щекой к его щеке.

— Привет! Как я рада видеть тебя, отец.

Однако у Оливера Меллорса не было времени ни удивляться этому неожиданному проявлению чувств со стороны дочери, ни обращать внимание на то, как она посвежела. Меллорс определенно был чем-то озабочен. Он чмокнул Клэр в щеку и сказал, глядя на Конни:

— Глория сбежала!

— Сбежала! — повторила Конни, округлив в изумлении глаза.

— Да. Мальчонка миссис Портер, Фрэнки, нашел меня в коровнике и отдал эту записку. Оказывается, наша Глория наказала ему передать мне записку только после того, как она сядет в автобус.

— Я не встретила ее на шоссе, — сказала Клэр. — Должно быть, она шла к автобусу полем.

— Вот же натворила дел… — пробормотал Меллорс.

Он отдал записку Конни, достал из кармана табак и стал набивать трубку.

Мать с дочерью с трудом разбирали слова, нацарапанные на бланке счета из прачечной.

«Дорогой папаша. Мне очень жаль, что ты расстроишься, но я такой жизни больше не выдержу. Здесь настоящая глухомань, мне очень скучно. Не могу остаться здесь даже ради Джонни. Бросаю его вам, потому как с дитем меня на работу не возьмут, а оба так его любите. С вами ему лучше будет, чем со мной. Вы сможете сдавать коттедж Тиддлера и тратить вырученные деньги на содержание Джонни. Не ругайте меня, ведь я терпела-терпела, а потом поняла, что сойду с ума, если задержусь здесь еще хотя бы на денек. Папаша, не переживай за меня. Один мой приятель-американец написал, что подыскал мне работу на их базе, так что я не пропаду. Больше вы меня никогда не увидите. Спасибо вам за все заботы. Ж

Глория».

— А я ничуть не удивлена, — сказала Клэр. — Бедная Глория! Нам следовало знать с самого начала, что из нее никогда не получится домохозяйка.

— Как же она похожа на свою мать! — пробормотал Меллорс. — Той тоже всегда было мало, чего ни сделай.

— Боже, какой позор! — воскликнула Конни. — Негодяйка, ведь мы ей все время помогали. Сколько раз она бросала на меня бедного Джонни, а сама на целый день уезжала в Брайтон. Да какая она после этого мать… — Конни вдруг закрыла рот ладонью. — Неужели она бросила его одного в коттедже?

— Ну да, бросила, — сказал Меллорс. — Я забежал туда после того, как прочел записку. Младенец спал наверху. Там в доме такой бедлам.

— Нужно немедленно забрать его оттуда! — воскликнула Конни.

Меллорс с невыразимой благодарностью посмотрел на жену.

— Твоя мама была ангельски добра к негодной девице и ее малышу, — сказал Оливер, обращаясь к Клэр. — Он ей совсем никто, но она обращается с ним так, будто он родной. Благослови ее Господи.

— Но ведь это же твой внук, — заметила Конни.

Клэр в удивлении смотрела на родителей. Уму непостижимо, как они друг друга любят! Раньше ее это раздражало, сегодня она почему-то испытывала радость и восхищение. Глядя на родителей, Клэр чувствовала себя сильней и крепче. Их постоянство казалось ей надежной защитой и опорой.

Двухнедельное пребывание в Дербишире, умиротворенные, полные глубоко философского смысла беседы с сэром Клиффордом — все это пошло на пользу, думала она сейчас. Отныне окружающее виделось в абсолютно ином свете. Она сделалась терпимей к проявлениям внешней жизни и перестала критиковать людей за их поступки.

— Так пошли за ребенком! — торопила родителей Клэр.

И Конни чуть не прослезилась, услышав от Клэр эти слова. Они втроем направились в коттедж Тиддлера, шагая прямиком через поле.

Клэр умилялась красоте жаркого летнего дня. Шла война, принесшая людям столько горестей и страданий, а природа словно справляла свой пир. Еще в поезде она думала о Колине с Ивлин. Она непременно позвонит в госпиталь и узнает, как дела у капитана Тэлбота.

Небо над Сассексом было ослепительно голубым — таким оно бывает на полотнах художников эпохи Ренессанса. Пологие склоны холмов окутывала мягкая золотистая дымка.

Когда они шли мимо стада коров, Клэр вдохнула полной грудью знакомый запах парного молока, смешанный с ароматом спелых трав и тут же вспомнила, как в детстве ходила на пастбище с отцом, прихватив с собой кружку, чтоб попить парного молока.

Вокруг озера Тиддлера росли высокие березы. От них падала прозрачная кружевная тень. А вот и коттеджи — в одном из них родился маленький Джонни. У этого, что с краю, коттеджа Тиддлера, совсем нежилой вид. Палисадник зарос высокими сорняками, сквозь которые робко пробивались огненно-желтые настурции. Определенно, Глория не годится для деревенской жизни, думала Клэр. Что ж, каждому свое.

В гостиной все было вверх дном, и Конни с Клэр только руками всплеснули. В кухонной раковине грязные тарелки, чашки и сковородки, в сушилке — пустые банки из-под консервов. На столе немытая бутылка с соской, а рядом на тарелке голова и скелет от селедки — остатки ужина либо завтрака Глории. В блюдце на подоконнике таяло масло, вокруг разлитого молока жужжали мухи. Конни с Клэр обменялись брезгливыми взглядами.

— Отец сказал, малыш наверху, — проговорила Конни.

В этот момент сверху раздался вопль, который тут же превратился в надсадный рев.

Женщины кинулись наверх. Все окна в спальне были закрыты. Там стояла страшная духотища и воняло грязными пеленками. Клэр чуть не стошнило.

— Боже мой! Да как она могла жить в такой грязи!

— Я часто отчитывала Глорию за неряшливость, но все бесполезно. — Конни покачала головой. — Викарий рассказывал мне, что многие из эвакуированных тоже не особенно следят за чистотой. И как людям не противно жить в грязи? — удивлялась она.

Спальня представляла собой преотвратительное зрелище — серые простыни, скомканные одеяла. На полу валялись обрывки бумаги, грязные чулки, какие-то тряпки, которые Глория не пожелала взять с собой. На спинке стула висел дешевый халатик из черного нейлона. Очевидно, Глория второпях забыла его.

И Клэр вдруг живо представила себе, какие чувства испытывает эта несчастная девушка: невероятную тоску от бессмысленно проходящей жизни, презрение к случайно зачатому ребенку, связавшему ее по рукам и ногам. Чувствовала ли она угрызения совести, бросая родное дитя? Поцеловала ли его перед тем, как исчезнуть из его жизни навсегда?..