Разумеется, тогда, двадцать с лишним лет назад, все ее окружение было шокировано. Ну и что? С тех пор, как они с Оливером самозабвенно отдались другу другу в маленькой сторожке егеря, она плевать на всех хотела. Если счастье человека зависит от того, соблюдает он условности или нет, то почему тогда они с Оливером вот уже двадцать один год безраздельно преданы и верны друг другу? Разве это ни о чем не говорит? Пускай поначалу их союз не был освящен церковью и не скреплен брачным контрактом, они, не в пример другим семейным парам, хранят безоговорочную верность.

Конни знала, что Клэр придерживается иной точки зрения и не пыталась ее переубедить — трудно, очень трудно навязывать что-либо собственным детям. Оливер и слышать не хочет о том, что с их девочкой что-то не так. Придет ее пора, и все станет на свои места, говорит он. Она же, как мать, очень беспокоится и переживает.

— Понимаешь, если ты не захотела заняться любовью с Робином, ты должна простить его, что он так себя повел. Ты его, выходит, соблазнила своей красотой. Мне кажется, Робин сделал тебе своего рода комплимент, — рассуждала Конни.

Клэр вспыхнула.

— Ничего себе, комплимент! Это настоящее оскорбление, а не комплимент!

— Но ведь его желание так понятно и…

— Мы с тобой никогда не придем к согласию в этом вопросе, ма, — перебила Конни Клэр.

И снова на нее нахлынули воспоминания детства. В ту пору ей было двенадцать, она приехала на каникулы после своего первого семестра в частной школе Хоррингфорда в Истбурне. Приближалось время ужина. Помнится, она потеряла заколку для волос и нигде не могла ее отыскать. Быть может, она забыла ее в спальне на туалетном столике матери?..

Клэр постучалась в дверь спальни. Ей никто не ответил. Решив, что там никого нет, она вошла. Мать лежала в постели. Отец сидел на полу возле кровати совершенно нагой. Девочка зарделась от смущения, чему мать очень удивилась.

— Клэр, дорогая, что с тобой? Ведь ты не в первый раз видишь нас обнаженными.

Клэр попыталась было объяснить матери, что ее новая наставница — а она ее боготворит — на каждом шагу внушает им понятие о скромности. Конни расхохоталась и обозвала мисс Уоткинс завистливой старой девой.

— Бог сотворил Адама и Еву нагими, — сказала она. — Они устыдились собственной наготы только после того, как вмешался змей, за что и были изгнаны из рая. Я не понимаю, почему человек должен стыдиться своего тела.

Клэр, уже совсем взрослая Клэр, тоже чувствовала в себе потребность быть скромной и стыдливой. В тот вечер она уединилась в своей комнате и все думала о том, почему мать не понимает, как стыдно показывать свою наготу посторонним людям, даже если это собственные дети.

Они с отцом смотрят на жизнь совсем иначе, и с этим нужно смириться. А поэтому не стоит слишком откровенничать с матерью, иначе, чего доброго, на самом деле почувствуешь себя виноватой но всех своих бедах.

— Мне кажется, тебе следует простить бедного парня, — наставляла Конни дочь. — Пускай себе едет со спокойной совестью на фронт. Я понимаю, замуж ты за него теперь не пойдешь, но по-человечески простить его можно. Упрямая ты у меня, доченька.

Клэр вскочила.

— Вовсе я не упрямая. Просто у меня есть свои идеалы.

Конни с состраданием смотрела на дочь. Бедняжка, думала она, идеализм — это такая тяжкая ноша.

— Моя родная, во всей этой истории мне непонятно одно, ты сердишься на Робина только за то, что он хотел заняться с тобой любовью или же ты поняла, что он тебе не пара? Предположим, вы бы поженились, думаешь, у вас все было бы в порядке? Ну, не только в постели, я хочу сказать, а вообще.

— Не знаю, не знаю…

— Мне кажется, Робин не тот человек, который тебе нужен, — сделала вывод Конни. — Если бы он был твоим избранником сердца, уверена, тебя бы не испугало его поведение.

Клэр хотела было возразить матери, но передумала.

О Господи, если бы она знала. Прошлой ночью она вдруг поняла, что никогда не хотела Робина, не испытывала к нему той страсти, которую должна испытывать к своему возлюбленному женщина. Неужто она вообще не способна на любовь? Неужто в ней есть нечто такое, что помешает ей наслаждаться чувственной любовью, на которой помешана ее мать?..

— Ладно, ма, оставим этот разговор. Отцу скажи, что я попросту разлюбила Робина.

Конни вздохнула.

— Завтра соберем и отправим его подарки, — сказала она. — Успокойся, девочка моя. Не сошелся же на нем свет клином. Мужчин много.

— Мне никто не нужен.

— Ни за что не поверю. Не может быть, чтобы кровь и плоть Оливера Меллорсf была абсолютно бесстрастной.

Клэр не стала спорить с матерью — она валилась с ног от усталости. В духовке пеклись ячменные лепешки, и от них исходил изумительный аромат, но даже он не возбуждал у девушки аппетита. Ей хотелось завалиться на кровать, отвернуться к стенке, закрыть глаза и про все на свете забыть. Миссис Меллорс думала иначе. Ей казалось, что Клэр непременно нужно отвлечь от грустных мыслей и даже немного развлечь.

— Тут открыли аэродром, и появились американцы. Двое из них уже побывали у нас в гостях. Замечательные ребята. Не возражаешь, если я приглашу их как-нибудь к ужину?

— О’кей, — устало бросила Клэр. — Конечно же не возражаю, ма.

Она просто хотела поскорей отвязаться от матери.

— А знаешь, девочка, у отца большая радость. Леди Лоу родила великолепного жеребца от гнедого коня полковника Вентнора. Помнишь, того, что выигрывал все заезды в Брайтоне. Попроси утром отца показать тебе этого дивного малыша.

Клэр снова кивнула и закрыла глаза. Кто-то еще родился. Здесь вечно кто-то рождается. Конь покрывает кобылу, баран овцу и так далее. Ей стало противно.

— Может, полежишь в горячей ванне? — предложила Конни. — А я, как в детстве, потру тебе спинку.

— Нет, ма, не хочу. Я, наверное, лягу спать.

Открылась дверь в кухню, и на пороге появился Оливер Меллорс. Он улыбался и вытирал лицо клетчатым платком. Этот жест был так знаком Клэр, и она снова почувствовала к отцу антипатию. Ей не хотелось видеть его, подставлять щеку для поцелуя, слышать его мягкий деревенский говор. Она бросилась к противоположной двери и взбежала по лестнице в свою комнату.

Она не выходила оттуда весь вечер. Это было надежное убежище. Из-за своего странного характера, в котором желание одарять людей добром и теплотой уживалось с холодной надменностью человека, скупящегося на проявление чувств, Клэр часто испытывала потребность уйти в себя, уединиться среди любимых книг и фотографий.

В комнате был низкий потолок из дубовых балок и обитые ситцем в розовую и белую полоску стены. На темном полированном паркете из тиса толстые белые коврики, в углу старинный комод с ящиками — его Клэр сама выбрала в антикварном магазине «Тропинка» в Брайтоне. Миссис Меллорс приобрела для дочери изящный туалетный столик в форме почки и трехстворчатым зеркалом и застелила его скатертью с оборками. Клэр не переносила всякие оборки — ни на платьях, на даже на летних сарафанах, но с матерью спорить не стала. Она предпочитала скромный и строгий стиль во всем, в том числе и в собственной одежде.

Первым делом она вынула из рамки и засунула в ящик комода большую фотографию Робина в военной форме. Эта фотография была сделана совсем недавно, во время его последнего отпуска. Завершилась целая глава в ее жизни. Но она вовсе об этом не жалеет, хотя ей и очень, очень тяжело. К ужину она так и не спустилась, но когда отец пожелал ей из-за двери спокойной ночи, ответила как можно приветливей:

— Спасибо, отец. И тебе желаю спокойной ночи. Увидимся утром. Извини, но я не могу спуститься к ужину.

Ночью она рыдала в подушку. Но только не из-за того, что потеряла Робина — жизнь в пух и прах разбила ее мечты о счастье. Как жить дальше, что делать?.. Как трудно быть не такой, как все. К утру она поклялась себе начать новую жизнь. Прежде всего, думала она, буду нежна и ласкова с родителями. Они мне сделали столько добра, а я очень часто веду себя по-свински.