– Честно говоря, если вы приказываете ученикам носить повсюду большие камни, я могу их понять.

– Ах, Гарри, – Дамблдор обвёл рукой все загадочные устройства в комнате, – в молодости кажется, что знаешь всё на свете, и когда чему-то не видишь объяснения, думаешь, что его просто нет. Но с возрастом приходит понимание, что вся вселенная действует согласно некоему ритму, некоторым закономерностям, даже если мы их не знаем. То, что кажется безумием мира – суть наше невежество.

– Реальность подчинена законам, – согласился Гарри, – даже если законы эти нам не известны.

– Именно, Гарри, – просиял Дамблдор. – Понимание этого – а я вижу, что ты в самом деле понимаешь – и есть источник мудрости.

– Тогда… почему же мне нужно таскать этот камень?

– Вообще-то я не вижу для этого причин, – сказал Дамблдор.

– …Не видите.

Дамблдор кивнул:

– Но только то, что я этих причин не вижу, не означает, что их нет.

Некоторое время был слышен только тихий перестук механизмов.

– Ладно, – сказал Гарри, – не уверен, что мне стоит об этом говорить, но это просто-напросто неверный способ противостоять тому обстоятельству, что мы не знаем, как устроена вселенная.

– Неверный? – переспросил старый волшебник с удивлением и разочарованием.

Гарри чувствовал, что его доводы не убедят чокнутого старика, но всё равно продолжил:

– Да, неверный. Не знаю, как называется эта ошибка – даже не уверен, что у неё есть официальное название, – но если бы поименовать её довелось мне, я бы назвал её «ошибкой приоритизации гипотез». Как бы подоступнее объяснить?.. Ну… представьте себе, что у вас миллион коробков, и только в одном из них алмаз. И у вас целый ящик детекторов алмазов, каждый из которых всегда срабатывает в присутствии алмаза, но к тому же срабатывает и на половине пустых коробков. Если использовать двадцать детекторов, то в конце концов останется, в среднем, один истинный и один ложный кандидат. И после этого достаточно использовать один-два последних детектора, чтобы определить настоящее местоположение алмаза. Смысл этой метафоры в том, что, когда перед вами множество гипотез, большая часть времени уходит на поиск самых правдоподобных. А уж выбрать из них одну намного проще. Так что сразу начать рассматривать некую гипотезу, не имея в её пользу никаких свидетельств, значит пропустить основной этап работы. Как если живёшь в городе с миллионом человек, в котором произошло убийство, и детектив говорит: «У нас нет никаких улик, так что давайте рассмотрим вероятность того, что убийца Мортимер Снодграс».

– А это он? – спросил Дамблдор.

– Нет, – сказал Гарри. – Но позже обнаружится, что у убийцы тёмные волосы, а поскольку у Мортимера тоже тёмные волосы, все начнут говорить: «Ах, похоже, это и впрямь Мортимер». Будет нечестно по отношению к Мортимеру, если полиция станет его подозревать безо всяких оснований. Когда гипотез много, почти все силы уходят на то, чтобы понять, где именно искать настоящий ответ и с чего начать поиски. Здесь можно обойтись без строгих доказательств, без настоящих свидетельств, которые необходимы учёным и судьям, но нужна хоть какая-нибудь зацепка, указание, чтобы склониться в пользу какой-то одной гипотезы, а не к миллиону других. Ведь нельзя просто взять и угадать ответ. Нельзя угадать даже вероятный ответ, достойный обдумывания, просто с бухты-барахты. Существует миллион вещей, которые я могу сделать вместо того, чтобы носить с собой камень моего отца. То, что я не всеведущ, не означает, что я не понимаю, как бороться со своим невежеством. Законы рассмотрения вероятностей не менее тверды, чем законы обычной логики, и то, что вы только что сделали, им противоречит. – Гарри замолчал. – Если, конечно, у вас нет какой-нибудь зацепки, о которой вы предпочли умолчать.

– Хм, – задумчиво постукивая пальцем по щеке, сказал Дамблдор. – Аргумент, бесспорно, интересный, но разве твоя метафора не начинает хромать, когда ты принимаешься сравнивать поиск единственного убийцы среди миллиона подозреваемых с выбором одной линии поведения, когда разумных среди них может оказаться предостаточно? Я не говорю, что носить с собой камень твоего отца – самая лучшая линия поведения. Я только говорю, что носить камень лучше, чем не носить.

Дамблдор снова засунул руки в выдвижной ящик и принялся в нём копаться.

– Должен заметить, – продолжил Дамблдор, пока Гарри размышлял над его неожиданным возражением, – что среди когтевранцев популярно заблуждение, что все умные дети поступают только к ним, никого не оставляя для других факультетов. Это не так: если ты распределился в Когтевран – это лишь значит, что твои решения определяются жгучим желанием всё знать, что не обязательно указывает на высокий уровень интеллекта. – Дамблдор улыбался, согнувшись над ящиком. – Впрочем, ты мне кажешься довольно умным мальчиком. Ты больше похож на загадочного древнего волшебника в молодости, чем на обычного молодого героя. Возможно, я выбрал неправильный подход при общении с тобой, Гарри, и ты способен постичь то, что немногим дано. Так что я рискну передать тебе другую фамильную ценность.

– Не может быть, – охнул Гарри. – Неужели у моего отца… был ещё один булыжник?

– Прошу простить, – сказал Дамблдор, – но я пока что старше и загадочнее тебя, так что все откровения в этой комнате будут принадлежать мне, покорно благодарю… ох, да где же он! – Дамблдор глубже залез в ящик, а потом ещё глубже, пока его голова, плечи, а затем и весь торс не исчезли из вида, и только ноги всё ещё торчали над столом. Выглядело это так, будто ящик его вот-вот проглотит.

Интересно, мимолётно задумался Гарри, сколько там внутри вещей и как выглядит полный инвентарный список?

Наконец Дамблдор вылез из ящика, держа в руке искомый предмет, который он положил на стол рядом с камнем.

Им оказался потёртый и потрёпанный учебник «Зельеварение: промежуточная ступень» за авторством Либатиуса Бораджа. На обложке была нарисована дымящаяся колба.

– Это, – возвестил Дамблдор, – учебник по зельеварению твоей матери за пятый курс.

– Который мне следует всегда держать при себе, – догадался Гарри.

– В котором сокрыта ужасная тайна! Тайна, раскрытие которой сулит катастрофу, так что я вынужден потребовать от тебя поклясться – всерьёз поклясться, Гарри, что бы ты о ней ни подумал – никогда и никому про неё не рассказывать.

Гарри покосился на учебник по зельеварению его матери за пятый курс, в котором, судя по всему, была сокрыта ужасная тайна. Вот в чём проблема – Гарри подобные клятвы и впрямь уважал. Для определённого сорта людей каждая клятва нерушима.

И…

– Хочется пить, – сказал Гарри, – а это дурной знак.

Дамблдор и не подумал отвлечься на сие загадочное утверждение.

– Клянёшься, Гарри? – Дамблдор внимательно смотрел ему в глаза. – Иначе я не смогу тебе ничего рассказать.

– Да, – решился Гарри. – Клянусь.

Иногда плохо быть когтевранцем, для которого немыслимо отказаться от такого предложения, ведь иначе он сгорит дотла от любопытства. И всем об этом известно.

– А я в ответ клянусь, – сказал Дамблдор, – что то, о чём я тебе поведаю, – сущая правда.

Дамблдор открыл книгу на случайной, кажется, странице, и Гарри склонился над ней.

– Видишь на полях заметки? – тихим голосом, почти шёпотом спросил Дамблдор.

Гарри присмотрелся. Желтеющие страницы описывали способ изготовления какого-то «зелья орлиной величественности». О многих его ингредиентах Гарри даже не слышал, да и названия были какие-то не английские. На одном из полей было написано: «Интересно, что будет, если сюда подмешать кровь фестрала вместо черники?» А сразу за этой надписью другим почерком: «Будешь несколько недель болеть и, возможно, умрёшь».

– Вижу, – сказал Гарри. – Ну и что?

– Вот этим почерком, – Дамблдор указал на вторую надпись, – написаны заметки твоей матери. А вот эти, – он перевёл палец на первую, – писал я, сделавшись невидимым и тайком пробравшись в её спальню. Лили была уверена, что их пишет один из её друзей, из-за чего у них случались просто грандиозные ссоры.