Как-то в воскресный день к Горшковым пришел Аникин и сообщил, что он окончательно договорился в автоколонне насчет Павла.

— Приходи завтра, будешь работать учеником слесаря. Поработаешь, глядишь, в главные инженеры выйдешь. Только давай не дрыхни, в 7.30 будь на месте. Зайдешь ко мне — вместе потопаем.

Павел начал работать. С непривычки было трудно. Домой приходил уставшим. Кое-как умывшись, бросался на кровать. Мать все это замечала и жалела сына.

— Пропади все пропадом. Мыслимо ли, чтобы по шесть часов у станка? А утром еле его добудишься.

Павел утешал себя тем, что скоро будет получка. Первая в его жизни получка. Он считал себя уже вполне взрослым, независимым. Павел решил, что прежде всего купит кошелек, — не класть же деньги просто в карман, а маме — какой-нибудь платок цветной, красивый.

Придет домой, раскинет платок:

— Это тебе, мама, с первой получки.

Потом откроет новенький кошелек, вынет из него деньги и тоже отдаст маме.

Четвертое число — день выдачи зарплаты. Еще по дороге на работу Аникин предупредил Павла, что с него следует сегодня, — он получает первую получку.

После работы Павел стал в очередь к кассиру. Ему подали ведомость. Он расписался в получении денег. Волновался так, что даже слегка дрожала рука.

Зажав в кулак 21 рубль, Павел опять пошел в мастерские. Его окружили дружки Аникина. Кто-то крикнул: «Качнем?» — и Павла начали подбрасывать вверх.

— Пошли, Павлик, — сказал Аникин.

— Тройку белой, колбаски, можно ливерной, один огурец в овощном отделе, — наставлял он по дороге, — луковица своя, из дома захватил.

На покупки истратили десять рублей. В кармане осталась еще десятка и кое-какая мелочь.

Любители выпить за чужой счет примостились за сверлильным станком, прямо на полу.

Тосты были обращены к Павлу, который чувствовал себя как-то неопределенно. Все это его никак не радовало.

С одной стороны, прельщало внимание, которым его льстиво окружали эти прожженные пьяницы, а с другой — было жаль бессмысленно истраченных денег.

Пили из одной банки. Дошла очередь и до Павла. Кое-как он выпил обжигающую жидкость.

Кто-то невнятно прочавкал:

— Что ж, дружки, маловато, наверно?

Аникин согласился и без всяких церемоний, протянув руку, предложил Павлику:

— Давай, давай, не скупись. Никто еще первую получку отсюда не унес. Конечно, надо добавить.

Ничего не поделаешь, Павел вытащил десятку, скорбно на нее поглядел и передал хромому Митяге, которого послали в ближайший магазин.

Павла привел домой Аникин. Юноша находился в состоянии тяжелого опьянения. Мать поняла: была получка, притом первая.

В полночь ему стало плохо. Началась неукротимая рвота. Ирина Сергеевна испугалась и принялась допытываться у сына, чем он закусывал. Узнав, что Павел ел ливерную колбасу, она сразу успокоилась: конечно, рвота была от ливерной колбасы, а вовсе не от водки. К утру Павел с трудом задремал.

Работа у Павла не клеилась. Ирина Сергеевна дважды, когда Павел с похмелья не мог утром поднять головы, вызывала участкового врача. Один раз врач действительно нашел у Павла признаки сердечной недостаточности. Мать думала, что он переутомился, а на самом деле сердце просто не выдерживало алкогольных перегрузок. Шутка ли, чуть ли не каждый день он приходил домой далеко за полночь и, как правило, в нетрезвом состоянии.

Из своей зарплаты Павел матери не отдавал ни одного рубля. Деньги тратил по своему усмотрению, больше всего на выпивку. Он не ограничивался своей зарплатой и систематически требовал деньги у матери, теперь уже не по 45 копеек, не по рублю. Теперь уже требовались трояки. Давая ему деньги, она просила только одного: не пить много.

Однажды он не вернулся домой. До утра Ирина Сергеевна не смыкала глаз. Утром ей сообщили, что Павел провел ночь в вытрезвителе. В тяжелом состоянии опьянения он был поднят дежурной машиной милиции на улице. Только утром он назвал фамилию и указал свой адрес. Материалы о нем опять были переданы в комиссию по делам несовершеннолетних.

На заседание комиссии пригласили Ирину Сергеевну. Это уже был второй вызов после ухода Павла из школы.

Пристрастие к вину делало свое дело. Он выглядел уже куда старше своих лет. Бессонные ночи, пьянки наложили отпечаток на его лицо. Мешки под глазами, покрасневшие веки свидетельствовали о том образе жизни, который он вел.

А Ирина Сергеевна все цеплялась за привычные объяснения, переживала, что Павел похудел. Ей казалось, что он очень устает на работе и совсем не высыпается. Изменить образ жизни сына она была не в силах и фактически примирилась со всем, что он делал.

Павел, как и раньше, исчезал из дома на целые ночи, возвращался под утро.

Моросящие дожди сменились снегом, покрывшим землю белым ковром.

Конец года прибавил работы. Ирине Сергеевне надо было готовить документы к годовому отчету. Приходилось иногда оставаться после работы, чтобы подогнать дела.

Знакомым она хвалила сына: работает и все деньги отдает ей. На самом же деле не видела от него ни копейки, зато требования его росли с каждым днем.

Теперь нужен был костюм с боковыми разрезами, без воротника, с широкими бортами. Недавно он вдруг сказал, что на рынке его друг купил ондатровую шапку. Стоимости ее он не знал, но все равно требовал: «Купи!»

Отказать нельзя. Тут же начнутся грубости, оскорбления и даже угрозы.

Приближался Новый год. Ирина Сергеевна прибрала в доме, наготовила много вкусных вещей и очень просила Павла поздно не приходить. Он пообещал, но в новогоднюю ночь домой так и не возвратился.

Пришел лишь к обеду с подбитым глазом, без переднего зуба.

— Павлик, кто это тебя так покалечил?

— Не знаю, — потупив глаза, ответил он. Павел, действительно, ничего не помнил. В голове кружились пьяные лица, бутылки и разноцветные огни.

Что за черт, не может вспомнить, как пришел и когда ушел, в какой компании был.

Ирина Сергеевна уже ничего не могла сделать. Сын совсем отбился от рук.

Однажды вечером Павел ушел из дома и снова не вернулся. Поздно ночью к Ирине Сергеевне прибежала какая-то девчонка и выпалила второпях:

— Павла арестовали и Мику с Ленькой тоже.

Мать побледнела и опустилась на стул.

— За что? — прошептала она.

Та коротко доложила:

— Они семеро пришли в молодежный клуб, пьяные, пьяные... Затеяли драку и убили какого-то парня приезжего и еще одного ранили. Боже, что там делается! Милиция, «скорая помощь», а народу-то, тысяча... Павел вырывался, не хотел идти в милицейскую машину, но его усадили, а я тут же побежала к вам... Я не видела, но, говорят, Павел этому парню прямо в грудь...

И вот суд. Ирина Сергеевна вытирает мокрые глаза. Все вокруг словно в тумане. Расплываются, дрожат лица. Даже Павла она плохо видит. До нее опять доносится голос прокурора.

Он говорит о том, кто погиб от руки Павла. Зачитывает письма с места работы, письма коллектива. И перед глазами слушателей, перед глазами Ирины Сергеевны возникает образ умного, отзывчивого, трудолюбивого юноши, чья жизнь оборвалась таким нелепым образом.

— А теперь, — продолжает государственный обвинитель, — разрешите прочесть выдержку из письма его матери. «Дорогие товарищи, — пишет эта женщина, — у вас, наверно, тоже есть дети, и потому вы должны меня понять. В вашем городе от рук хулиганов погиб мой единственный сын Масан Велло. По состоянию здоровья я не могу приехать к вам, поэтому прошу вас, дорогие, сфотографируйте могилу моего сына и пришлите мне фотографию. Это будет для меня единственным утешением на склоне моей одинокой старости. Я теперь совсем одна...»

...Прокурор говорит медленно, не торопясь. И перед всеми кто находится в зале судебного заседания, перед мысленным взором Ирины Сергеевны возникает фигура убеленной сединами одинокой женщины в далеком городе, согнувшейся под страшным бременем горя.

Мать, потерявшая сына. Что может быть трагичнее этого удара судьбы? И ведь потеряла она его не в справедливой войне, с вероломным врагом, посягнувшим на родную землю. Не в борьбе со стихийными силами природы пал ее сын. Если бы это было так, то к горечи, к боли утраты все-таки присоединялось бы ощущение какого-то большого, неизбежного и высокого смысла его смерти. Она знала бы, что пал он не напрасно, что он отдал свою молодую жизнь, защищая родину, отстаивая, спасая товарищей, выполняя свой долг.