Шагая все дальше, мы достигли поворота дороги, и тут доктор вздрогнул от удивления — и было от чего. Прямо перед нами среди рощи тянулся квартал домов — двухэтажных прямоугольных зданий, обшитых досками, с дверными и оконными проемами. Мы подбежали и увидели, что постройки находятся в процессе быстрого разрушения. Стены были темные, местами поросли мхом; ни оконных рам, ни дверей. С одной стороны все здания осели почти на фут. Войдя в полуподвальное помещение, мы сквозь незастланные досками балки могли разглядеть крышу; солнечные лучи пробивались через многочисленные щели и освещали висевшую повсюду паутину.

Внутри было темно и пахло затхлостью. В одном углу на старых циновках, словно кучка цыган в развалинах, ютилось несколько бездомных туземцев. Здесь было их постоянное жилище.

Заинтересовавшись, кому это в Партувае взбрело в голову вложить капитал в недвижимость, мы стали расспрашивать и узнали, что дома были построены несколько лет назад каким-то настоящим янки (так и следовало предполагать), плотником по профессии и смелым предприимчивым парнем по натуре.

Его больного списали с судна; он сразу начал работать и, поправившись, стал переходить с места на место с топором и рубанком, всюду сумев оказаться полезным. Трезвый, степенный человек, он в конце концов завоевал доверие нескольких вождей и вскоре внушил им различные идеи по поводу прискорбного отсутствия у жителей Эймео заботы об общем благе. Особенно настойчиво он указывал на унизительность того, что они живут в бамбуковых курятниках, между тем как ничего не стоит соорудить из досок великолепные дворцы.

Кончилось тем, что один старый вождь внял доводам плотника и предложил ему построить несколько таких чудесных дворцов. Получив в свое распоряжение достаточно людей, тот сразу же принялся за работу: поставил лесопилку в горах, стал валить деревья и послал в Папеэте за гвоздями.

Строительство быстро подвигалось; но, увы, едва успели подвести здания под крышу, как покровитель янки, не рассчитавший своих возможностей, разорился дотла и не смог оплатить своих обязательств даже по плитке табаку за фунт. Его банкротство отразилось и на плотнике, и тот убежал от своих кредиторов на первом судне, зашедшем в гавань.

Туземцы относились с презрением к шаткому дворцу из досок и, проходя мимо, покачивали головой и хихикали.

Нам сообщили, что резиденция королевы находится на краю поселка. И вот, не дожидаясь, пока доктор раздобудет скрипку, мы внезапно решили отправиться туда немедленно и узнать, нет ли вакантных должностей членов тайного совета.

Хотя в моем рассказе о наших надеждах на придворную карьеру много чепухи, придуманной весельчаком доктором, все же мы действительно рассчитывали, что дело может обернуться для нас удачно.

Мы приблизились к дворцовой территории, и перед нами предстало несколько необычное зрелище. Широкий мол из обтесанных коралловых глыб тянулся прямо в море, а на нем и в прилегающей роще стоял десяток очень больших туземных домов, построенных в самом изысканном стиле и окруженных общим низким частоколом из бамбука, отгораживавшим довольно обширный участок.

На островах Товарищества резиденции вождей большей частью находятся в непосредственной близости к морю; такое местоположение дает возможность полностью наслаждаться прохладным ветерком, и живущие там меньше страдают от назойливых насекомых, а, кроме того, при желании могут укрываться в прекрасной тени соседних рощ, всегда особенно пышных у воды.

За оградой мы увидели человек шестьдесят или восемьдесят нарядно одетых туземцев, мужчин и женщин; одни полулежали в тени домов, другие — под деревьями, небольшая группа разговаривала у самого частокола против нас.

Мы подошли к ней и после обычного приветствия собрались уже перепрыгнуть через бамбуковую ограду, но тут туземцы с сердитым видом заявили нам, что вход запрещен. Мы выразили свое горячее желание повидать королеву, намекнув, что имеем сообщить нечто важное. Но это ни к чему не повело, и, немало раздосадованные, мы вынуждены были вернуться в дом По-По, ничего не добившись.

Глава 76

Кокетка с Эймео. Мы посещаем судно

Вернувшись домой, мы откровенно изложили По-По цель нашего посещения Талу и попросили его дружеского совета. На своем ломаном английском языке он охотно сообщил нам все сведения, в которых мы нуждались.

По его словам, королева действительно замышляла оказать сопротивление французам; недавно стало известно также, что некоторые вожди с Бораборы, Хуахине, Раиатеи и Тахара, группы подветренных островов, как раз теперь совещаются с ней относительно целесообразности организации восстания на всем архипелаге, чтобы предотвратить дальнейшее проникновение захватчиков. Если действительно решат прибегнуть к военным мерам, тогда Помаре несомненно будет рада завербовать на свою сторону всех иностранцев, каких только удастся. Однако о том, чтобы она произвела доктора или меня в офицеры, не могло быть и речи, так как множество европейцев, хорошо ей известных, уже выразило желание стать таковыми. Что касается получения нами немедленного доступа к королеве, то По-По считал такую возможность довольно сомнительной, потому что она жила в это время очень уединенно, больная и удрученная, и не склонна была принимать посетителей. Однако до постигших ее несчастий ни одному человеку, какое бы скромное положение он ни занимал, никогда не отказывали в аудиенции; морякам даже разрешали присутствовать при ее утреннем туалете.

Но мы и не думали так легко отказаться от своих планов. Мы просто решили провести некоторое время в Партувае, пока какое-нибудь событие не создаст более благоприятных условий для их осуществления. В тот же день мы совершили прогулку к судну, которое стояло на якоре на закрытом рейде далеко в глубине бухты и которое мы давно хотели посетить.

Проходя по дороге мимо длинного низкого навеса, мы услышали голос, окликнувший нас: «Эй, белые!» — Оглянувшись, мы увидели розовощекого англичанина (его национальность можно было определить с первого взгляда), стоявшего по колено в стружках и что-то строгавшего на верстаке. Он оказался сбежавшим с корабля плотником, недавно прибыл с Таити и теперь занимался очень выгодной работой: делал буфеты и другую мебель для богатых вождей, а изредка пробовал свои силы в изготовлении дамских рабочих шкатулок. Он жил в поселке всего несколько месяцев и уже стал владельцем домов и земельных участков.

Все у него было — большое состояние и крепкое здоровье, не хватало только одного — жены. Заговорив на эту тему, англичанин помрачнел и уныло облокотился на свой верстак.

— Как тяжело, — со вздохом произнес он, — ждать долгих три года, а тем временем милая крошка Лулли живет в одном доме с этим чертовым вождем с Тахара!

В нас разгорелось любопытство; стало быть, бедный плотник влюбился в какую-то здешнюю кокетку, которая водит его за нос?

Но это было вовсе не так. Существовал закон, запрещавший под страхом тяжелого наказания брак между туземкой и иностранцем, если только последний, прожив три года на острове, не заявит о своем твердом намерении остаться на нем на всю жизнь.

Уильям очутился, таким образом, в печальном положении. Он сказал нам, что мог бы уже давно жениться на этой девушке, если бы не проклятый закон; однако в последнее время она стала относиться к нему менее нежно и кокетничала с другими, в частности с приезжими тахарцами. Уязвленный в самое сердце и желая во что бы то ни стало жениться на девушке, он предложил ее родственникам обойтись пока что предварительным соглашением о браке, но те не пожелали об этом и слышать; к тому же, если бы обнаружили, что Уильям и Лулли живут вместе в нарушение закона, то им обоим грозило бы унизительное наказание; их послали бы строить каменные стены и прокладывать дороги для королевы.

Доктор Долговязый Дух преисполнился сочувствием.

— Билл, дружище, — сказал он с дрожью в голосе, — что, если я пойду и поговорю с ней?