Закончив клиническое изучение моего лица, Бими покачал головой и сказал:

— Не беспокойтесь. Я знаю, что делать.

Мы покинули бар и вышли на улицу. Кэт нетерпеливо переминался с ноги на ногу, прижимался лицом к оконному стеклу, пытаясь что-либо разобрать сквозь задернутые занавески, и беспокойно оглядывал весь дом сверху вниз и снизу вверх.

Не дожидаясь его вопросов, я сказал:

— Все о'кей, дружище. Они получили небольшую взбучку и успокоились.

— Ничего себе небольшую, — вставил Оджи.

— Кого же вы там избили?

— Ленни и двух его телохранителей.

— Что-то уж очень быстро вы с ними разделались, Дип.

— Не совсем, Кэт. Я даже несколько запоздал с этим их обучением.

— О'кей. Нам бы поскорее и подальше от этого места убраться. И лучше, и спокойнее.

— Да, делать нам здесь больше нечего, кажется, — поддержал его Оджи, вопросительно взглянув на меня.

Я засмеялся и кивнул им в знак согласия. Кэт остановил такси, и мы забрались в него. По пути я попросил Оджи рассказать о состоянии всех предприятий Беннета и, по возможности, составить списки всех бывших и настоящих служащих этих предприятий.

Он вышел у Четвертой авеню, а мы с Кэтом направились по Амстердамской магистрали на Сто первую улицу, где у Кэта была своя комната.

Здесь я отпустил такси, проводил Кэта до его комнаты и сказал:

— Оставайтесь здесь, Кэт, и отдыхайте. Комнату заприте. Я навещу вас.

— Куда вы собираетесь?

— Мне нужно увидеть одну куколку, Кэт.

— Вы бы лучше позволили мне следовать за вами, Дип. Вы забываете тех парней из Филли.

— Лео Джеймса и Мори Ривса, остановившихся в «Вестгемптоне» под именами Чарли и Джордж Вагнеры?

— Да. И у них есть здесь контакты и связи.

— Однако, Кэт, я тоже их имею, — сказал я, махнув ему на прощание рукой.

Поздний вечер переходил в раннюю ночь, когда я вышел из ресторана Маури на Колумбус-авеню. Я направился к Сто третьей улице, завернул за угол и ускорил шаги.

Еще издали я заметил Саливена, стоявшего на кромке тротуара и внимательно поглядывавшего на меня. Его хмурый взгляд напомнил мне случай, когда много лет назад его огромные кулаки колотили по моей спине.

Он преградил мне путь и протянул руку к моему галстуку. Со стороны это движение могло показаться почти дружеским, если бы не жесткая складка у рта полицейского и его неулыбавшиеся глаза.

— Беспокойства становится все больше, парень.

— Разве?

— Только одна дорога ведет к ее концу.

— Знаю, мистер Саливен. К концу можно пройти только одной дорогой.

— Остроумничаете? — Его глаза стали стеклянными и холодными. — Я уже долгое время работаю здесь, Дип. Много остроумных, больших и твердых парней видел. Но сегодня они здесь, а завтра валяются в водосточной канаве. Парочку таких я сам туда отправил.

— Сказанное вами, мистер Саливен, следует понимать как вежливый намек?

— А это уж сами разбирайтесь.

— Попробую, мистер Саливен.

Кивнув ему головой, я пошел дальше, еще долго ощущая на своей спине его пронизывающий насквозь, недружелюбный взгляд.

Я попытался стряхнуть с себя это ощущение и вновь ускорил шаги, торопясь к Броганскому рынку и представляя себе новую встречу с Тэлли Ли и с Эллен.

Я толкнул полуприкрытую дверь и вошел в уже знакомый мне, на этот раз абсолютно темный подъезд, где начиналась ветхая лестница, ведущая наверх.

Какое-то неясное ощущение опасности охватило меня, когда я ощупью пробирался к лестнице и шарил в своих карманах в поисках спичек. Затем я чиркнул спичкой и начал поднимать ее над своей головой.

Но я смотрел не в том направлении…

Кто-то, притаившийся у двери в кромешной темноте и оказавшийся позади меня, нанес мне внезапный удар по затылку, и я упал вниз лицом, потеряв сознание.

Бессознательность, однако, не была полной. Все чувства и ощущения исчезли, и все же смутное сознание того, что случилось, в какой-то мере оставалось. Вероятно, меня несколько спасла достаточно толстая шляпа, которая смягчила удар. Я все еще слышал звуки, доносившиеся с улицы, шум машин и приглушенные голоса людей. Я почувствовал, что мой рот открыт и мой язык ощущает отвратительную кислоту грязного пола. Где-то рядом хлопали дверью, и эти звуки болезненно отдавались в моей голове.

Постепенно, вместе с приливом боли, сознание возвращалось ко мне. Боль концентрировалась в верхней части шеи, в начале черепной коробки.

Я пошевелил ногами, руками и затем попытался приподняться. Мне удалось встать на колени, вытереть рукой рот и, собравшись с силами, пошатываясь и придерживаясь за стену, наконец встать на ноги. Липкая жидкость медленно сочилась из раны на моей голове.

Прошло еще некоторое время, пока я окончательно пришел в себя, немного почистился и, чиркнув спичкой, осмотрелся. Неподалеку от моей помятой шляпы валялась синяя, из толстого стекла бутылка. Когда я поближе поднес к ее утолщенной части спичку, то на одной стороне ее чуть заметно вспыхнули маленькие ворсинки, оставшиеся на ней, очевидно, от моей шляпы.

Я вышел на улицу. Движение там было обычное, и я не заметил никого, кто бросал бы на меня сколько-нибудь подозрительные взгляды. В двух-трех шагах от меня стоял какой-то пожилой мужчина и задумчиво смотрел на дом, из которого я вышел.

— Вы не заметили, кто-нибудь выходил отсюда? — спросил я, подойдя к нему.

Он взглянул на меня, затем на дверь, из которой я вышел, и пробормотал:

— Никого я не видел.

— Жаль, — сказал я, проведя рукой под своей шляпой, и показал ему свои измазанные кровью пальцы. — Только что меня ударили там по голове.

На его лице появилась гримаса, и он резким тоном проговорил:

— Проклятые подонки! Все время они заняты этим. Стоят в темных вестибюлях, подъездах и бьют первого попавшегося. Каждую ночь. Вам не следует заходить в неосвещенный подъезд. Никогда. Вот так они и убили старого Чесера. Всего за тридцать центов, которые они у него нашли.

Он презрительно сплюнул и пошел своей дорогой.

Я выругался про себя и быстро себя ощупал. Оказалось, что бумажник был цел, а револьвер по-прежнему засунут за пояс.

Я вернулся назад, вошел в открытую дверь и, не обращая внимания на царившую на лестнице темноту, придерживаясь за скрипевшие перила, стремительно поднялся наверх, на ту лестничную площадку, где помещалась квартира Тэлли Ли.

Дверь была открыта, передняя погружена во мрак. Я чиркнул спичкой и заметил, что дверь в комнату Тэлли была полуоткрыта и в комнате также царила темнота.

Держа в руке револьвер, я вошел в комнату и прислушался. Вокруг стояла полная тишина. Я нащупал; выключатель, повернул его, и в комнате вспыхнул свет.

Действовал я очень неосторожно и беззаботно. Если бы здесь находился кто-либо с пистолетом в руке, то мои дела окончились бы весьма плачевно. Но никого в комнате не оказалось, кроме Тэлли. Она лежала на своей кровати с разбитой головой. Кровь на ее лице еще не успела свернуться. Она лежала в спокойном положении, слегка повернувшись на бок, и можно было с уверенностью утверждать, что она не видела, кто и как нанес ей смертельный удар.

Однако я знал, чем именно нанесен ей удар. Чуть раньше я испытал это на самом себе.

Несколько секунд стоял я возле убитой, пытаясь охватить взглядом все детали обстановки в комнате.

Прежде всего в глаза мне бросился коврик, видимо, с силой отброшенный ногой в сторону, хотя ясно, что никакого насилия или борьбы здесь не было. Тэлли убили во сне.

В следующую секунду меня поразила еще одна деталь, и я, еще не вполне осознавая ее значение, почувствовал, как неистово заколотилось мое сердце и как страстно мне захотелось немедленно схватить убийцу и долго, с наслаждением сжимать его горло своими руками.

Эта деталь потрясла меня. На вешалке, в углу комнаты, висела накидка прекрасной Эллен.

Здесь была еще одна небольшая комнатка, отделенная занавеской.