Вместо ответа я махнул рукой проезжающему мимо такси, и оно остановилось у самого входа в бар.

Усадив Эллен в такси и захлопнув за ней дверцу, я попросил ее присмотреть за Тэлли и остаться с ней, пока я не навещу ее.

Как только такси тронулось с места, все решила какая-то доля секунды. В этот миг я заметил необычное расширение зрачков в глазах Эллен и неподдельный ужас, мелькнувший в них.

Буквально в ту же секунду, еще не вполне сознавая значения этой вспышки в глазах Эллен, я резко дернулся в сторону и сразу почувствовал острую, режущую боль в левом плече.

Понятно, что времени для размышления и опознания противника у меня не было, и я действовал почти инстинктивно. Я даже не стал полностью поворачиваться к напавшему на меня сзади и нанес ему с довольно невыгодной для меня позиции первый ошеломляющий удар, достаточный, впрочем, чтобы заставить его зашататься и выронить из руки, занесенной для нового удара, кинжал. Второй удар, уже спокойный, я рассчитал только на то, чтобы вынудить его некоторое время поваляться в луже.

Я взглянул вслед уже отъехавшему на несколько ярдов такси и увидел прижавшийся к заднему стеклу белый овал лица Эллен с округлившимися от ужаса глазами. Я махнул ей рукой и, кивнув на свое плечо, сделал успокоительный жест.

Действительно, я отделался небольшой царапиной на плече и дыркой в плаще.

Правая рука лежавшего на мокром асфальте Эла пошевелилась, и я наступил на нее. Пальцы затрещали, и он взвыл.

Заметив за углом свободное такси, я направился к нему. Улица с накинутой на нее густой сеткой дождя была по-прежнему безлюдна. Только какая-то женщина позади меня принялась истошно вопить и звать полицию, да из дверей бара на секунду показалось и тут же исчезло лицо бармена. Его это не касалось. Он ничего не видел и ничего не слышал.

Дом, в котором жил и был убит Беннет, принадлежал теперь мне. Условно. Этот дом — далеко не самый лучший из тех, которыми владел Беннет, но сентиментальные чувства прочно привязывали его к этому кварталу. Дом был старый, запущенный, но Беннет отличался странной нелюбовью ко всякого рода переделкам, реконструкциям, моделированию по новым образцам. Это касалось не только внешнего вида, но и интерьера. Последний явно носил па себе печать Парк-авеню.

Поджидая Оджи, я с любопытством присматривался к знакомому мне кварталу, который породил и меня, и Беннета, и многих других, подобных нам, и удивлялся, почему ничего здесь, по сути дела, не изменилось. Те же самые запахи, те же звуки, та же самая легкая суета на улицах.

По диагонали через улицу находился дом, в котором я родился и провел детство и отрочество. Какой-то старик, сгорбившись, возился у входной двери с парой бутылок в руках. Я подумал, что совсем не исключено, что это мог быть и мой дедушка.

Взглянув вверх, я сразу заметил нишу у самой крыши дома Беннета, нишу, которая образовалась в бурные дни нашей молодости. Оттуда мы вынимали кирпичи, чтобы защитить дом от враждебной нам бандитской группы, пришедшей с Колумбус-авеню. Почти автоматически я взглянул на место под уличным фонарем, где двое из тех бандитов, сраженные нашими кирпичами, попадали и окрасили своею кровью тротуар. Припомнились мне и полицейские машины, и карета «скорой помощи», и наше дикое, стремительное бегство по крышам. Это была особенная ночь, так как впервые в нас стреляли, и мы стали «большими» парнями в нашем квартале. И как раз после этого Джордж Элькурсио, позже перебравшийся в Чикаго, навестил нас и сделал нам дружеский намек на возможность нашего участия в некоторых делах. Получив от нас полное согласие и присмотревшись к нам поближе, он спустя неделю познакомил нас с некоторыми делами Синдиката и его секретными операциями, связанными с контрабандой и наркотиками. С того дня и началась наша с Беннетом карьера.

Оджи не решился прервать эти мои коротенькие воспоминания. Он просто терпеливо ждал моего обращения к нему. Когда я заметил его и повернулся, он протянул мне связку ключей в сумке.

— Мистер Бэттен весьма неохотно позволил мне взять их для вас, мистер Дип.

— Вы разговаривали с ним?

Он слабо улыбнулся.

— Да, я говорил с ним. Боюсь, вы довольно круто с ним обошлись.

— Худшее еще может быть впереди, Оджи.

Мы двинулись по тротуару к дому, отлично сознавая, что мы были далеки от того, чтобы быть невидимыми и незамеченными. В этом квартале всегда что-нибудь случалось, и улица представляла собой некую открытую обширную сцену, где действие происходило и днем и ночью и где всегда имелось то или иное количество зрителей. На этой сцене развертывалась бесконечная житейская драма, и ее потрясающий реализм всегда приковывал к себе сотни любопытных глаз. Эта драма была до предела насыщена выстрелами в упор, в затылок, ударами сверкающих стилетов, ночными воплями, стенаниями, проклятиями. И сотни зрителей пристально наблюдали эту драму, боясь пропустить ту или иную деталь, а некоторые подходили к актерам так близко, что казалось, они смешиваются с ними и сами становятся действующими лицами. Зрителям была известна трагедия Беннета, разыгравшаяся где-то здесь, в районе его дома, и глаза видимых и невидимых зрителей мы чувствовали и на себе, когда поднимались на крыльцо перед входными дверьми.

— До вчерашнего дня они держали здесь полицейскую охрану, — сказал Оджи. — Одного снаружи, а другого внутри.

— Целых два копа. Ни к чему, думаю.

Он согласился со мной кивком головы.

Открыв дверь, я вошел в вестибюль и включил свет. Внутренний вид и обстановка явились для меня неожиданным сюрпризом. Здесь и в помине не осталось обычной в прошлом квартирной грязи. Общее впечатление было таково, как если бы я внезапно переместился с далеких окраин города и его трущоб в превосходный, хотя и старинный особняк с тенистым садом вокруг и с тихой речкой, протекающей мимо.

Холл отличался идеальной чистотой. Стены и потолок совсем недавно побелены, а добавка современных составов смягчала белизну и придавала легкий каштановый цвет.

Лестница, бывшая в правом от входа углу, исчезла. Вместо нее установлен самообслуживающийся подъемник. Придумано было довольно хитро. Этот небольшой подъемник, или лифт, напоминал устройства в некоторых современных домах, преимущественно деревянных, и в провинции, куда вы поднимали вслед за собой лестницу.

Оджи шел впереди и распахивал передо мной двери помещений первого этажа. Здесь также чувствовалась рука опытного современного декоратора. Комнаты комфортабельны, изящно обставлены, кругом чистота и порядок. Однако интерьер явно не отвечал вкусам Беннета, и если бы он намеревался здесь жить, то все выглядело бы иначе. Очевидно, весь первый этаж предназначался для встреч, совещаний и для приема различных лиц. Часть помещений была отведена для прислуги, кухни, холодильника, ванной и прочее.

— Ясно, — сказал я. — Беннет здесь не жил.

— Совершенно верно, — подтвердил Оджи. — Эти три комнаты использовались для всякого рода приемов и деловых встреч.

— А это для прислуги? — Я указал на две небольшие задние комнатки, примыкавшие к кухне.

— Да, он постоянно держал в доме бармена и горничную. Но незадолго до того, как это… случилось, он отпустил их домой.

Прежде чем я успел задать ему вопрос, Оджи отрицательно покачал головой и сказал:

— Нет, нет. Они ничего не смогли бы вам сказать. Они брат и сестра и с детства глухонемые. Абсолютно. Это была одна из мер предосторожности Беннета.

— Умно. Я даже не представлял, что он был до такой степени предусмотрителен и осторожен. Видимо, в чем-то я даже недооценивал его.

— Многие совершили ту же ошибку, потому они и оказались потерянными для Беннета.

— В самом деле? — Я повернулся к нему и насмешливо улыбнулся. — Как же это получилось, что вы не смогли сработаться с Беннетом?

Этот вопрос не смутил Оджи.

— Пока мистер Беннет пробивал себе дорогу вверх, все обстояло как нельзя лучше. Но когда он достиг вершины, выяснилось, что он не может удержать в своих руках все дело и всех людей, не может продолжать операции так, как это нужно теперь.