Есть Райкин, есть Никулин… И ещё Актёры есть находчивее многих. И… вдруг заметишь ты, как горячо Участвуют они душой в далёких (И столь недавних!) «Новых временах» Невозвратимой чаплинской эпохи, Где у кофеен подбирает крохи Бродяга Чарли в латаных штанах! …Ты, мания величия, враждебна Всему, что справедливо и волшебно. Но люди Сердца поняли давно: Ничто так не рифмуется открыто С величием, как срочная защита Отверженных! И в жизни, и в кино. 31 января 1995 В полношный шас
Сонет на опыты над русским языком «Молочник» был, а стал «молошник». (Пустует — вот он и грубит!) И торжествует «полуношник», А «полуночник» позабыт. И я приёмник выклюшаю, Штоб вышказаться напрямик: «В полношный шас по молошаю Не шастай, шокнутый штарик!» Когда бы вся Периферия Заговорила через Центр, Кто не вскричал бы: «Вот Россия!» Но и один людской процент На том наречье не гуторит, Которому Столица вторит! 13 января 1995 Покажись! или «Нечто» и «нешто» Ну, дожили! Включив беспечно Себя в языковые дожи, Пойми, арбитрушко, что «нечто» И «нешто» — не одно и то же! Как ты ни стой на безобразье, Как ни алкай переворота, А «нечто» — это значит «что-то», А «нешто» — это значит «разве»! Бог весть кому актёр, художник В испуге вторят, холодея: «Тошь-в-тошь», «достатошно», «молошник»… Кто ты, тиран, который нами (В стране, свободной по идее) Заочно вертишь, как рабами?! Июль 1995 Вечер с бузиной У ягод бузины не вкус, а кислый чад. У лиственных глубин — лазоревость угара, Как будто, истопив прохладами очаг Июня, истопник закрыл заслонку рано! В тех зверских кисточках — томатный зной коралла И едкость перца есть! И — в сизых ободках Тумана — все они краснеют, как в очках Совиных (к сумеркам), — и огненно, и вяло. Пресытясь красками, слабеет летний день. И детство, крадучись, опять приходит к нам. Ну как же! Красота всегда вмещает пытку! Ведь там, куда сейчас оглядываться лень, Не только яркость; был на кой-то нужен нам И жёлчный привкус «бус», наколотых на нитку! 18 мая 1995 Сибирь Красно-рыжую с бурым тайгу Взял мороз, но отпустит потом: Леса бронзовый лис Убирает хвостом Голубые следы на снегу. Осень леса рванётся к садам, Краскам родственным в далях — мигнёт, Да по снежным по тем васильковым следам Опахалом сырым полыхнёт… Но к чему эта ростепель вновь Рушит заморозка филигрань? Жаль мне красных лисиц! Васильковых снегов! Жаль святую рассветную рань! Заповедную жаль глухомань… Там Еловка — деревня твоя, С материнскою прялкой в избе. Или избы вдали Аж под корень снесли, Чтоб никто не узнал о тебе? Там недетские думы копил, С тайным ужасом слушал псалмы Под соломой, слетающей с чёрных стропил… Или все свои льды океан растопил, Чтоб не стало сибирской зимы? Или зря о заре серебрил Высоченные кроны мороз?.. — Всё в Сибири офомно! На то и Сибирь,— Помню, с важностью ты произнёс. Ноябрь, декабрь 1996 Рисунки для чайного сервиза, или Обиженный пастушок Мы вроде вчера сговорились Плясать до утра с Амариллис На нашем Овечьем лугу? Так что же нейдёт Амариллис Плясать, как вчера сговорились? Я долее ждать не могу. Я был бы, конечно, скотиной, Когда бы с пастушкой Беттиной С досады пустился плясать! Но… был бы я также — скотиной, Когда б не сдружился с Беттиной: Зачем же ей вызов бросать? Двух песен с Беттиной не спели, Два круга пройти не успели — Уже Амариллис пришла! И, видя, что я ей не верен, Свой сельскохозяйственный веер Леандру всердцах отдала! |
