В июньском выпуске «Шотландского журнала» за 1958 год Александр Теунион, скалолаз, натуралист и фотограф, описал свою встречу с Серым Человеком.

За всю альпинистскую карьеру у него не было столь странного дня, чем тот, когда он стрелял в Фер Лиа Мора.

В октябре 1943 года Теунион десять дней пролазил в одиночку по Каирнгормам, а когда запасы еды были на исходе, зарядил свой револьвер, надеясь подстрелить какую-нибудь мелкую дичь.

И вот когда он забрался на вершину Бен-Макдуя, густой туман приполз с Лайриге-Гру и укутал всю гору. Воздух потемнел и стал мрачен, потом поднялся ветер. Боясь быть застигнутым бурей, Теунион стал спускаться к тропе на Койре Эгхахан. Ступая довольно торопливо, хотя и осторожно, он вдруг услышал некий странный звук, похожий на громкий шаг, отдававшийся эхом в тумане. Затем другой, третий — они следовали через длинные промежутки.

«Я не очень-то впечатлителен, но тогда мои мысли обратились к хорошо известной истории профессора Колли о Фер Лиа Море. Заряженный револьвер в кармане внушил мне некоторую уверенность в себе. Взявшись за рукоять, я стал вглядываться в туман. Оттуда возникло странное пятно, приблизилось и направилось прямо ко мне! Без колебаний я выхватил револьвер и выстрелил три раза в эту фигуру. Она продолжала надвигаться. Тогда я развернулся и, бросившись вниз по тропе, буквально за пару минут добежал до Глен-Дерри.

Вы можете спросить, был ли это действительно Фер Лиа Мор? Я думаю, да. С тех пор я не раз ходил по Макдую в тумане, ночевал под открытым небом рядом с вершиной, часто один и подолгу. Но что касается того самого дня, я уверен, что стрелял в единственного Фер Лиа Мора, которого только МОЖЕТ создать мое воображение».

А вот последнее свидетельство — оно принадлежит легендарному Сиднею Скрогти. Несмотря на серьезные раны и почти полную слепоту, постигшие его после подрыва на противопехотной мине во время последней мировой войны, Сидней не смог отказаться от радостей скалолазания и предавался этому занятию на редкость замечательно. Его случай произошел у Шелтер-Стоуна в 1942 году, когда его приписали к 52-й дивизии равнинных шотландцев, дислоцированных у Авимора, которых ему надлежало привести к соединению с британскими горными полками. Он описывает свой дивизион довольно кратко: «Лыжи, ботинки, анораки, лошади, мулы и проклятые пехотинцы».

По вечерам и в некоторые дни он бывал свободен, и покуда остальные занимались своими делами, отправлялся в Ротиермурхусский лес на армейском велосипеде, исследуя Каирнгормы с этой стороны. За время своих одиночных экспедиций он увидел много незабываемого. Но однажды ему пришлось спускаться с верхнего плато к Шелтер-Стоуну по тропе вдоль Гарв-Уйсге. Когда он достиг истоков и завидел Лох-А-ан, блистающий в двух тысячах футах книзу как лужа ртути среди равнины, день уже клонился к вечеру. Исключая карканье какой-то птицы, он был один среди струения воды, бегущей по хрустящему гравию. И к тому времени, когда он дошел до Шелтер-Стоуна, разжег костер из валежника и немного поел, на эту чарующую пустынь опустились первые сумерки.

«Я сидел в тишине, курил и глядел, как ночь молча и незаметно собирается над Глен-А-аном. Подо мной, чуть отступая, лежал нижний край озера, и вода мерцала среди теней и бликов света. Внезапно я увидел фигуру высокого, статного человека, которая появилась из темноты рядом с озером.

На фоне воды четко проступали его очертания, и было видно, как он размашисто ступает среди сплетения ручейков как раз там, где они впадают в озеро. Кто бы он ни был, у него не было рюкзака на спине, и вскоре он слился с черным мраком на другой стороне озера. Удивительно, как быстро он двигался среди зыбкой почвы ночью.

Мне никогда бы так ловко не пройти по отмели, покрытой песком и гравием. Я не увидел никаких следов, вообще ничего, подтверждающего, что мой странный путник там ходил, и поэтому я сам двинулся вдоль кустов к озеру, крича, чтобы оповестить о своем присутствии. Но ответа не последовало, и вдруг, когда отзвучало эхо моего последнего крика, я почувствовал себя очень неуютно среди темноты, тишины, под мрачным взглядом нависших гор. На затылке у меня вздыбились волосы, я повернулся и скорее побежал прочь, заспешил обратно, к надежной тверди Шелтер-Стоуна.

Конечно, хотелось бы верить, что я удостоился чести присутствовать при одной из вечерних прогулок Большого Серого Человека, но моя уверенность слегка умеряется теми обстоятельствами, которые я вам сейчас перечислю.

Шла война, и, как вы знаете, норвежцы в то время находились в Гленмор-лодже. Хотя, будь это один из них, он непременно ответил бы на мои вопли. В горах никто не оставит без внимания крик, пока не убедится, что все в порядке. Но что, если то был немецкий агент, сброшенный в Каирнгормы для осуществления неких зловещих замыслов третьего рейха? Та самая безлюдная пустынь, что выманивала меня ежедневно из лагеря, вполне подходила для такого рода вещей. Не считая пули или ножа в спину от подобного визитера, другого ответа ждать не приходилось. Так что Большой Серый Человек или Дылда-Пехотинец, одетый в серое, — я оставляю выбор за вами».

Серую тень, напоминающую человека, которую видели в Каирнгормах, часто представляют как появление Серого Человека. Но будь так, все представлялось бы гораздо проще, ибо как раз подобный феномен довольно распространен и объясним, а впервые его заметили на Брокене, высочайшем пике гор Гарца в Германии. Брокен занимал важное место в северо-немецком фольклоре — там язычество продолжало господствовать еще долгое время после введения христианства. Каждый год на Вальпургиеву ночь ведьмы слетаются верхом на помелах и козлах к старым капищам, где разнузданно пируют со своим господином, самим Дьяволом. Одно из мест для подобных гуляний — это как раз Брокен.

Раньше, а быть может, этот обычай сохранился и по сей день, поклонники Гете первого мая совершали паломничество к Брокену. Они приносили с собой метлы — символы оккультной магии и колдовского веселья — и созерцали с вершины, как солнце встает над холмами, равнинами и лесами.

Но Брокен также известен благодаря явлению, прозванному «Брокенский призрак», которое представляет собой всего лишь тень наблюдателя, отбрасываемую пиком при низком солнце на полупрозрачную пелену тумана. При определенных погодных условиях тень вырастает и подчас искажается до гротеска, все зависит от ветра и собственных движений наблюдателя. Иногда тень окружают разноцветные яркие радуги — это хроматическая кайма, возникающая в результате дифракции света по краям темной тени. Так называемый «туманный образ» Риги Кульма в Швейцарии того же происхождения. Зрелище поражает до тех пор, пока наблюдатель не осознает, что глядит на свое собственное отражение.

Джеймс Хогг в одной из своих книг описывает подобную страшную встречу, произошедшую с ним в 1791 году.

Тогда, будучи всего девятнадцати лет от роду, одним летним утром он взбирался на холм впереди отары овец; по равнинам растекся белесый туман, а вершины купались в солнце. И, как это часто бывает, когда солнечный свет пробивается сквозь дымку, вокруг него заплясали разноцветные блестки, — он застыл от восхищения, пораженный столь чудесным зрелищем. А затем вдруг заметил краем глаза, что в его грезу вторглась чьято фигура. То была огромная, темная тварь, стоявшая совсем близко, и во взбудораженном воображении Хогга она имела явное сходство с врагом рода человеческого.

Объятый ужасом, он бросился прочь и бежал до тех пор, пока не оказался в безопасности среди пастухов. Весь день он провел как в бреду, но, опасаясь насмешек, никому ничего не сказал. На следующий день оказалось, что снова надо идти той же дорогой, и теперь он поклялся самому себе, что, если это случится опять, он постарается не пугаться, а тщательно исследовать зловещую тайну.

Туман был даже гуще, когда он полез наверх, а там и солнце светило ярче, чем день назад. Снова вокруг заплясали сияющие блики, и вскоре он достиг того самого места.«…И там уже находился тот призрак, что напугал меня днем раньше. Это был гигантский джинн, по крайней мере, тридцати футов ростом, правильного телосложения — и возник он совсем радом со мной! Я буквально окаменел от ужаса и бессилия. Моей первой мыслью было бежать отсюда что есть духу до самого дома, а там спрятаться под одеяло с Библией. Но затем я подумал, что нехорошо оставлять семьсот овец моего хозяина в руках дьявола. В такой нерешительности (боюсь, что я даже заплакал) я сорвал с себя шапочку и стал яростно скрести голову обеими руками, и тогда, к моему восхищению и облегчению, дьявол сделал то же самое, — но как! — человеку этого не описать. Его руки и пальцы были как две ветки с сучьями без листьев. Я хохотал над ним, пока не свалился на дерн, дьявол тоже упал и смеялся. Затем я впервые заметил, что у его ног, как и у моих, сидят две колли — каждая больше быка. Я поднялся и отвесил ему преграциозный поклон — он туг же ответил мне тем же, но такого неуклюжего исполнения мне больше видеть не приходилось! Как будто мне поклонилась колокольня Трон Кирк. Я повернулся боком к солнцу и скосил глаза, чтобы разглядеть его профиль, точно очертившийся в облаках. Это было зрелище! Нос длиной в пол-ярда, а все лицо — в добрых три, а затем он принялся так икать и смеяться, что можно было подумать, будто он заглотнул самого толстого англичанина на свете.