Кажется, они вполне философски относились к тому, что зрителям они и на фиг не нужны. Все пришли посмотреть на Гребенщикова, и никто этого не скрывал. Кристине стало даже жаль этого полуголого типа на сцене, хотя он и держался молодцом.

Наконец, после паузы, приличествующей весу и положению Б.Г. в музыкальном мире, на сцене появился он сам. Кристина не поверила своим глазам — Гребенщиков был бритым «под ноль» и в темных очках. Почему-то он представлялся ей совсем другим — длинноволосым, романтическим. Теперь узнать его можно было только по выражению иронии в уголках губ.

Зал взревел. В целом публика собралась очень приличная: никто никого не толкал, не было откровенно пьяных или обкуренных. Однако, когда артист начал устраиваться на стуле перед микрофоном, какой-то идиот крикнул, видимо, обращаясь к оператору за пультом:

— Давай ты там, добавь низов, а то уже верхи не могут!

— Лечиться надо, — негромко отозвался Гребенщиков, и по залу прокатилась волна смеха.

Сначала он спел несколько новых песен, некоторые Кристина слышала впервые.

— Старенькое, старенькое давай! — кричали ему откуда-то из глубины зала.

— Вот если бы вам было столько же лет, сколько мне, вам бы уже не хотелось ничего старенького, — отвечал на это Гребенщиков. Но напоследок он все-таки исполнил несколько старых хитов — причем публика вопила громче него…

После концерта объявили ночную дискотеку, на что Кристина замахала руками — у нее и без того после занятий по акробатике ныли конечности. Наконец они вышли на воздух и медленно побрели к автобусной остановке.

— Мадам, вы не будете против, если я вас провожу? — поинтересовался Петюня, подсаживая Кристину на подножку автобуса.

— Только до подъезда, — сказала Кристина, которая уже четко определила свое отношение к мимолетным связям «для здоровья».

— И у меня не будет ни единого шанса, что меня пригласят на чашечку кофе? — гнусаво, как слоненок, протянул Сивожелезов.

— Послушай, — вдруг перебила его Кристина, — а ты не боишься, что Гермесов будет недоволен твоим повышенным вниманием к моей персоне? Я слышала, что он…

— Да не нужна ты ему десять раз! — косноязычно возразил Петюня. — И вообще мне плевать на него — понятно? Потому что я знаю его, суку, как облупленного… Все равно он мне ничего не сделает…

— Значит, ты думаешь, что меня пронесло? — напрямую спросила Кристина.

— Думаю, что да. Если бы он хотел, он бы уже давно тебе намекнул — это наверняка. Так как, пустишь меня на чашечку кофе? — склонил голову набок «брат Лоренцо».

— Не, не пущу, — просто сказала Кристина, ничего не объясняя.

— Ну что ж… Подождем… — пожал плечами Петюня. — Знаешь, такая сказка есть — русская народная? Называется «Умей обождать»…

«Как же, дождешься…» — про себя подумала Кристина, но вслух ничего не сказала.

Петюня ошибся.

Вскоре Гермесов высказался Кристине о своем намерении провести время в ее обществе. Причем обошелся практически без намеков. Подойдя к ней вплотную после одной из репетиций, он тихо, но отчетливо произнес:

— Я хочу тебя… — в этом месте он сделал паузу и откашлялся, — …видеть сегодня у себя. Буду ждать через полчаса в своей машине…

Когда она пришла, Гермесов молча завел мотор и быстро набрал хорошую скорость. Кристина представления не имела, куда они едут; у нее было такое впечатление, что все это происходит не с ней. Поэтому когда машина притормозила у какой-то яркой неоновой вывески, Кристина была застигнута врасплох.

— Покушать-то надо, — пояснил кавалер и, не глядя в глаза, подал Кристине руку.

Ресторан был небольшой и уютный. Гермесов заказал для них маленький круглый кабинет с круглым столом и металлическим светильником, бросающим на скатерть желтый круг света. Интимность атмосферы, с одной стороны, настораживала и пугала Кристину, а с другой — радовала. Ведь она так до сих пор и не обучилась премудростям светского этикета. Впрочем, очень скоро ей стало ясно, что условности и режиссер Гермесов есть две вещи несовместные.

Им было предложено классическое европейское меню. Гермесов настоял на том, что он сам выберет все блюда. После того как заказ был сделан, кавалер налил даме в высокий бокал темно-красного аперитива и повел неторопливую беседу.

Видимо, что-то все же было известно Гермесову об общепринятых нормах поведения либо он чутьем понимал, что за столом не стоит вести профессиональные разговоры.

— А вот знаешь ли ты, моя милая, почему люди едят устриц и мидий? — с самым серьезным видом спросил он Кристину.

— Наверное, потому что это вкусно? — неуверенно предположила она. Устриц Кристина не пробовала, а вкус мидий, которых она ела в южном ресторанчике, ей совсем не понравился.

— Нет, дорогуша моя, нет… — проскрипел Гермесов. — Вкус тут совершенно ни при чем.

— Тогда почему же? — спросила Кристина, изображая светскую заинтересованность.

— А потому что они, милочка моя, во всех отношениях напоминают п… то есть я хотел сказать, женский половой орган. — В этом месте он сделал свою излюбленную театральную паузу. Однако Кристина уже настолько привыкла к его шокирующим выходкам, что только вежливо кивнула. — И по виду, и по запаху, — продолжал Гермесов, — и на вкус… Вообще у меня есть целая теория о сексуальности продуктов. Некоторые вещи мы даже не осознаем, они как бы заложены в наше подсознание. Возьмем, например, хлеб. Что такое хлеб?

— Всему голова, — высказала предположение Кристина.

— Вот именно! — оживился режиссер. — Хлеб относится к сфере головы, то есть холодного разума. Поэтому он совершенно асексуален. А впрочем… булочки. Да, как же это я не учел…

— И французские батоны, — подхватила Кристина. — Говорят, что их придумали во Франции какие-то булочники-хулиганы.

— О, да ты прекрасно эрудирована! Скажи пожалуйста! — воскликнул Гермесов, и Кристина принялась гадать, шутит он или говорит всерьез. Впрочем, определить это было решительно невозможно.

На некоторое время над столом повисло молчание. Затем раздался мелодичный звон колокольчика, и молоденький усатый официант внес на подносе заказ. Пока что это были закуски: пресловутые мидии, маслины без косточек, тарелка с несколькими сортами сыра.

Гермесов, ни слова не говоря, склонился над своей тарелкой и принялся сосредоточенно жевать.

Когда Кристина встретилась с ним взглядом, он только кивнул ей на еду и кокетливо подмигнул.

Когда с закусками было покончено, Гермесов продолжил разговор.

— Что ж, совсем неплохой результат, — сказал он, вытирая красной салфеткой губы.

— О чем вы? — спросила Кристина.

— А ты ведь сейчас не просто ела — ты проходила тест… — пояснил он. — Я специально заказал тебе этот сыр — с плесенью. Дело в том, что у сыра рокфор особый запах — запах женской секреции… Ты понимаешь, о чем я говорю? Смею тебя уверить: фригидная и несексуальная женщина не то что есть — даже вида этого сыра не вынесет. А ты все съела — до кусочка. Отрадно, отрадно. Знаешь, мне кажется, что самые изысканные, гурманские продукты сексуальны просто по своей сущности. Возьми хотя бы зернистую икру — это же прообраз семени! Или рыбные деликатесы. От одного только плотского аромата можно сойти с ума! Тогда как все остальные продукты…

— А как же дешевые и доступные всем бананы? — перебила его Кристина.

Гермесов на секунду запнулся, после чего набросился на Кристину с обвинениями:

— Да что ты постоянно со мной споришь, а?! Что за привычка такая, в самом деле, — спорить со старшими?! Слушай, что тебе говорят, и молчи… Дай хоть побазарить спокойно… — Без поддержки со стороны Кристины запас ругани у него быстро иссяк, и Гермесов вдруг с самым благодушным видом спросил: — А хочешь, я тебе по руке погадаю?

— А вы умеете? — искренне усомнилась Кристина.

— Конечно! Ну как может мужчина не уметь гадать по руке? Это же верный способ обольстить женщину… — Гермесов решительно протянул к Кристине руку и придвинул к свету ее ладонь.