Снова звякнул колокольчик, и вошел официант с горячим. Протянутые через стол руки мешали ему расставлять тарелки, но он терпел, опустив глаза. Гермесов продолжал говорить, не обращая на официанта никакого внимания:

— Что ж, одно могу сказать тебе, дорогуша. Линия таланта у тебя плотно смыкается с линией любви…

— И что это значит? — спросила Кристина.

Официант слегка поклонился, держа в руке пустой поднос, после чего на цыпочках вышел.

— Зови меня просто Арик… по крайней мере сегодня, — вдруг расплылся в улыбке Гермесов и с чувством поцеловал ее руку, — вот что это значит. Сейчас мы съедим все это и поедем ко мне домой.

— Вы живете один? — спросила Кристина.

— Да, конечно. Я уже вырос, — ответил Гермесов, — сначала я жил с мамой, потом — с женой, потом — со второй женой, потом — с третьей. А потом я вырос. И теперь могу жить один. — Он засмеялся и горделиво выпятил грудь.

— А дети у вас есть?

— Разумеется, что я, дефективный, что ли? От каждого брака по ребенку. Но я не думаю, что они чем-то лучше и интереснее других только потому, что они мои дети, — Гермесов возвел глаза к потолку, словно что-то припоминая, — во всяком случае, мне приятно общаться только со старшей дочкой. Остальным же все время что-то от меня надо. Меня это пугает…

Они закончили ужин, и Гермесов на прощание обнял официанта и звонко поцеловал его в щеку.

— Чаевые лежат у вас в правом кармане, — сказал он с небрежным жестом фокусника.

Чем более они приближались к дому Гермесова, тем сильнее волновалась Кристина. Нет, нельзя сказать, чтобы Гермесов был ей абсолютно противен. Разумеется, какое-то, пусть парадоксальное, мужское обаяние у него все же было. Но в его обществе Кристине приходилось постоянно себя сдерживать, плясать под его дудку. Это раздражало.

«Ничего, — успокаивала себя она, — сейчас я просто лягу, раздвину ноги и закрою глаза. Можно представить, что я в больнице и мне делают какую-нибудь операцию. Будем надеяться, что надолго этого старого козла не хватит».

Чтобы не думать постоянно об одном и том же, Кристина решила отвлечься на разговор.

— Я давно хотела вас спросить: а где вы познакомились с Марго? — обратилась она к Гермесову, который тихонько посвистывал за рулем.

— Да помню я, что ли? — скрипуче отозвался он. — Марго, она ведь как Боженька — она везде. Куда ни сунься — везде Марго. Демоническая женщина. Идеальная актриса.

— Она играла у вас?

— Нет, у меня не играла. Но мы с ней работали в одном спектакле. Правда, крайне давно. Тогда она была просто зашибенная красавица. Ей-Богу, Голливуд по ней плакал…

— А кого она тогда играла?

— О-о-о, и не спрашивай… Кармен она играла, саму чертовку Кармен…

— Я видела, — перебила его Кристина, — у нее дома висит портрет, где она в костюме Кармен.

— Знаю, — кивнул Гермесов, — это Сережка Вронский, наш общий друг, рисовал. Тогда все мужики были в нее по уши влюблены… Замечательное было время. Замечательное.

Незаметно, за разговорами они подъехали к дому Гермесова. Кристина, краснея до ушей, проскользнула мимо суровой консьержки.

Как она и предполагала, обстановка квартиры, в которой вел холостяцкую жизнь Гермесов, была рассчитана на то, чтобы эпатировать приходящих в нее гостей. По-другому «Арик» просто не умел.

Все три комнаты его огромной квартиры были во всех направлениях перегорожены тяжелыми бархатными шторами — так что получался сложный лабиринт. На этих шторах, которые местами были подсвечены сзади, местами спереди, висели целые коллекции необычных предметов: бутафорское оружие, резиновые насекомые, миниатюрные портреты хозяина дома, авангардные картины и экзотические светильники… Тут и там в шторах имелись прорехи, окошки, просто щелочки, сквозь которые пробивались лучики света.

У Кристины было такое впечатление, что она снова попала в театр. Видимо, для Гермесова театр не кончался за порогом студии. Он словно глубоко врос в его личность и пустил метастазы по всему телу…

Когда они пришли, Гермесов принялся, путаясь в занавесях, бродить по квартире и щелкать выключателями. Вскоре по комнатам уже можно было передвигаться. Кристине ужасно хотелось обойти таинственный лабиринт и как следует осмотреть его, но она решила, что в ее же интересах ускорить весь процесс. Тем раньше она сможет попроситься домой или просто лечь спать.

— Артур Михайлович, где у вас ванная комната? — по-деловому спросила она.

— Так… В чем дело? Я же сказал тебе называть меня сегодня Арик! — отозвался Гермесов откуда-то из толщи бархата. — Считай, что это твоя новая роль.

— Ладно! — Кристина, пользуясь тем, что он ее не видит, показала ему язык. — Так где ванная, Арик?

— Видишь плетеный светильник в форме шляпы?

— Да.

— Иди на него, а потом свернешь налево. Полотенце возьми красное — этот цвет возбуждает.

Сколько Кристина ни пыталась задвинуть защелку в ванной, она не поддавалась.

— Вот зараза! — выругалась она и принялась обреченно раздеваться.

Наверное, все так и было задумано, потому что очень скоро Кристина услышала за дверью шаги, и в ванную вошел голый и жутко волосатый Гермесов. Кристина в это время уже стояла под душем и намыливалась. «Арик» тут же запрыгнул к ней в ванну и встал рядом.

Кристина впервые видела без одежды мужчину с брюшком. Если бы не уверенный вид, он выглядел бы смешным.

— Пусти погреться-то, — по-простецки сказал Гермесов, оттирая Кристину из-под струи.

Она только пожала плечами и продолжала мыться. Некоторое время в ванной не было слышно ничего, кроме плеска воды. Потом Гермесов встал на колени перед Кристиной и сказал:

— Расставь немного ноги, я хочу полюбоваться на твою зверушку. — Кристина сцепила зубы и подчинилась. — Все-таки удивительная вещь — эта щелочка, — задумчиво проговорил он, — казалось бы, ничего особенного — кусочек тела, заросший волосами, а в середине дырка. Но для мужчины она имеет сакральное значение. Она, может быть, для него — центр мироздания…

Кристина слушала весь его монолог, закрыв глаза. Вид голого режиссера, рассматривающего ее причинное место, приводил ее в замешательство. Она привыкла видеть своего руководителя в несколько других ситуациях.

Между тем Гермесов от осмотра перешел к ощупыванию. Он по-хозяйски запустил Кристине между ног руку и попытался засунуть ей во влагалище свой толстый палец.

— Не надо, мне больно! — вскрикнула Кристина, содрогаясь от отвращения. — И вообще я замерзла — у вас есть тут спальня?!

Ни слова не говоря, Гермесов подхватил Кристину на руки и, прямо мокрую, понес куда-то, шныряя между пыльных портьер. По дороге он громко и слюняво чмокал ее куда попало, а иногда пытался баюкать на руках, словно маленького ребенка.

Спальня Гермесова удивила Кристину не меньше, чем все остальное. Она представляла собой готовую декорацию для съемок какого-нибудь фильма про сталинское время. Тут стоял овальный стол, покрытый скатертью с бомбошками. На нем — совершенно доисторического вида настольная лампа с металлическими значками серпа и молота. Вокруг стола — деревянные стулья с круглыми спинками. В углу — устрашающих размеров шкаф для одежды с зеркалом во весь рост.

А также «гвоздь программы» — настоящая железная кровать с круглыми шариками, которая, как корабль, возвышалась прямо посередине комнаты. Кристине доводилось спать на такой — в деревне у бабушки. Душераздирающий скрип пружин этого железного монстра был одним из ярких впечатлений ее детства.

Как выяснилось, кровать Гермесова в звонкости пружин ничуть не уступала той, прежней. Стоило телу Кристины коснуться постели, как кровать запела в несколько десятков голосов.

— Вы на этом спите?! — искренне поразилась Кристина, приподнимаясь на подушке.

— И не только я один, — с гордостью ответил Гермесов. — Это прекрасное ложе — уж можешь мне поверить. Я бы даже сказал, это не кровать, а чудесный музыкальный инструмент, на котором можно исполнять целые симфонии любви. — И он со всего размаху плюхнулся на постель рядом с Кристиной, вызвав к жизни новую бурю скрипучих звуков.