Пальцы Антона у входа в ее лоно ожили и повели какую-то замысловатую нежную игру. Приятное, томящее ощущение охватило ее, вытеснив все мысли. Она даже слегка поводила бедрами, чтобы его палец попадал на самые приятные местечки. Это было восхитительно… Рука ее замерла на его горячем члене и не двигалась.

— И ты меня! — жарко выдохнул Антон.

Кристина чуть было не спросила его: «Что — я тебя?» — но вовремя спохватилась. Если он говорит, значит, Наташа прекрасно знала, что нужно сейчас делать.

— Извини, я так отвыкла от всего, что у меня голова просто кругом идет! — сказала она и ласково провела пальцами от самого основания «стержня» до туго обтянутой кожей головки.

Антон вытянулся и застонал от наслаждения.

— Еще! — прошептал он.

Под пальцами Кристины горячая головка пениса вдруг обнажилась и показалась бархатной. И, кажется, именно это доставляло Антону особое удовольствие. Он сладко вздохнул и потянулся, а его рука продолжала нежно исследовать ее лоно.

Кристина чувствовала, что все ее тело охватывает какое-то странное онемение — как будто ее руки, ноги, туловище заполнили густым и сладким медом… Это ощущение накатывало на нее волнами, то горячими, то холодными. «А вдруг это опасно?» — мелькнуло у нее в голове. Не сознавая, что делает, она схватила руку Антона и сжала его пальцы, не давая им больше прикасаться к ее горящей от вожделения плоти.

— Ты уже близко? — прошептал Антон. — Иди на меня сверху!

Кристина вдруг вспомнила рисунки из индийского трактата «Ветка персика». Женщина сверху — «наездница». Так, кажется, называется эта поза. Ноги согнуты в коленях, тело немного под углом к партнеру…

Антон помог ей устроить свое объемистое детище внутри нее. В отличие от Монтаны, у него это получилось совершенно безболезненно для Кристины. Теперь ей оставалось научиться правильно двигаться. Но и здесь выручил Антон — взяв ее за бедра, он принялся сам двигать ее тело вперед и назад.

Кристина даже ничего не успела сообразить, как сладкий мед, который был разлит у нее внутри, вдруг весь разом перетек к ней в лоно и стал там пульсировать, доставляя ей неведомое ранее наслаждение.

— Лапушка моя! Ты кончила… — пробормотал Антон, не открывая глаз, и вдруг выгнулся, сжал ее ягодицы и с силой притянул ее к себе.

Кристина видела, как побледнело его лицо. Он застонал, голова его несколько раз метнулась из стороны в сторону, и после этого он затих, ослабив хватку.

«Господи, а вдруг он потерял сознание!» — в ужасе подумала Кристина и легонько потрясла Антона за плечо.

— Эй! Тото-о! — тихонько позвала она. — Ты живой?

Антон молча, не размыкая век, кивнул. Потом он облизал пересохшие губы и еле слышно шепнул:

— Прости… Я отрубился просто как мудак… Я люблю тебя — слышишь? Не уходи… Я сейчас… сейчас… — Голос его совсем ослаб, и Кристина испуганно слезла с его тела.

Внизу, между ног ее было влажно. Только сейчас она подумала о том, что они никак не предохранялись. Теперь Кристина могла от него забеременеть. Самое удивительное, что это нисколько не пугало Кристину.

Неожиданно в дверь постучали.

Кристина вздрогнула и принялась лихорадочно одеваться. Через полминуты она уже была в халате, а Антон лежал укрытый до подбородка одеялом. Когда она открыла дверь, на пороге выросла Эмилия Аркадьевна. Взгляд ее представлял собой кипучую смесь недоумения и возмущения.

«А мы вот тут плюшками балуемся…» — так и подмывало сказать Кристину, но она только улыбнулась хозяйке вымученной улыбкой.

— Антоша спит, — невозмутимо сказала она. — Я тут заходила поискать кое-что по словарю.

Почему для этого потребовалось запирать дверь, она объяснять не стала…

Незаметно, как во сне, пролетели две недели.

Кристина так сжилась со своей ролью, что ей почти не приходилось притворяться. Ей казалось, что Антон даже не замечает некоторые присущие только ей черточки поведения, словно заново открывая свою любимую. А может быть, принимал ее такой, какая она есть.

Теперь почти каждый день они, скрываясь от домашних, занимались любовью. Хотя происходило все второпях, без долгих ласк и поцелуев, Кристине все больше это нравилось. Даже осторожные, торопливые ласки юноши доставляли ей невероятную радость, от которой хотелось петь.

Выздоровление шло полным ходом. Это было заметно всем. Родители от души радовались, а Кристина грустила — разлука приближалась.

Антону еще не разрешали ходить — только понемножку и на костылях. В остальное время Кристина возила его по саду в специальном кресле на колесиках, которое Петр Петрович купил в частной клинике. Ребята от души веселились над новым средством передвижения — для них кресло инвалида не было символом старости.

— Дорогая, поправь мне плед… — чопорным голосом сэра Баскервиля говорил Антон.

— О да, сэр! — отзывалась Кристина, трогая на носу несуществующие очки. — Вам еще нужно принять лекарство и положить компрэ-эсс…

После этого оба хохотали.

Кристина не замечала дней. Для нее перестали существовать прошлое и будущее. Только настоящее — пленительное, полное новых ощущений и надежд. Она просыпалась утром в своей светлой комнате, принимала душ, одевалась во что-нибудь простое и удобное и спускалась на кухню завтракать. Тетя Люда — кухарка и домработница — приветливо улыбалась ей и вполголоса расспрашивала о том, что всегда интересует женщин: откуда Кристина приехала, кто ее родители, как она попала на юг, что собирается делать дальше. Кристина старалась по возможности уходить от ответов. Отец всегда говорил ей, что рассказывать о себе незнакомым людям — все равно что для черепахи снимать панцирь.

С Антоном она тоже старалась говорить на отвлеченные темы. С ним это делать было гораздо проще. Почти все время они читали, болтали о чем угодно и даже рисовали.

Они уже дочитали до конца Фаулза и обсудили литературные достоинства автора. Оказалось, что Кристина прекрасно умеет выражать свои мысли — она даже сама не ожидала от себя таких талантов. Когда они играли в «слова», то Антон неизменно побеждал, но оказалось, что настоящей Наташе тоже не удавалось его обыграть.

Кристина успела полюбить их дом и сад, который был разбит ступенями-террасами. В одном из уголков стояла каменная беседка, так же, как и ворота, украшенная жестяными русалками с привинченными грудями.

— Послушай, а кто делал всех этих русалок? — спросила однажды Кристина, рискуя тем, что ей снова придется оправдываться за собственную забывчивость.

Однако на этот раз она попала пальцем в небо. Видимо, настоящая Наташа не интересовалась такими глупостями.

Антон усмехнулся и потрогал рукой крашеную жесть, которая местами проржавела от постоянных дождей.

— Это у нас папа увлекается, — сказал он, — на меня все рычит, что я рисую, а сам ведь такой же. Весь дом увешал своими творениями.

— А почему он так любит русалок?

— Об этом лучше спросить его. Впрочем, у меня на этот счет своя теория, — добавил Антон.

— Какая?

— А очень простая. По Фрейду. Что такое русалка для мужчины? Это нечто привлекательное, но недосягаемое — верно?

— Допустим.

— Вот так и у отца. Он ведь очень любит мать, хотя они прожили столько лет. По-моему, они не изменяют друг другу. Но при этом он не слепой и прекрасно видит, что мама уже не такая, какая была раньше. Он обращает внимание на других женщин — более молодых, более красивых. Но только «выше пояса». То, что ниже, для него — глубокое табу. А русалка — это лишь символ этого табу.

Потом Кристина тайком лазила в энциклопедический словарь и смотрела там, что такое табу и кто такой Фрейд. Ей было стыдно за собственное невежество…

Кристина очень любила наблюдать за тем, как Антон рисует. Обычно при помощи Петра Петровича они выносили во двор гипсовую статую Аполлона или одну из голов. Кристина придвигала к креслу Антона мольберт, давала ему карандаш или уголек — и вскоре на белом листе бумаги из ничего возникал рисунок, тонированный или намеченный контуром. Пару раз Антон просил Кристину позировать. Теперь она уже спокойно, со знанием дела рассуждала с ним о картине «Похищение Европы». Она даже соврала ему, что поднималась на «Олимп», хотя понятия не имела, где это находится.