Порой Кампанелла казался коменданту не столько заключенным, сколько подданным островного княжества. Подданных можно карать, а можно миловать. Иногда комендант допускал к Кампанелле посетителей. И не только неаполитанских друзей или родичей и знакомых из Калабрии. Совсем нет! Порой в камере Кампанеллы появлялись люди, которых узник не знал. Зато они о нем знали. Не только из других городов — из других стран приезжали повидать Кампанеллу. Комендант видел, что с его узником говорят не как с крамольником, а как с мудрецом. И это наполняло его душу спесью.

Комендантом Кастель дель Ово руководило не только горделивое сознание, что он властен разрешить, а властен и отказать человеку, прибывшему ради встречи с Кампанеллой за тридевять земель, не только тщеславное сознание, что в его власти знаменитость. Он получал от своей снисходительности вполне ощутимые блага — среди людей, искавших встречи с Кампанеллой, многие были состоятельными. Тщеславный комендант и не подозревал, что несколько торопливо им написанных пропусков к Кампанелле стали для него пропуском в бессмертие. Никогда никто не вспомнил бы о нем, не случись ему войти в историю снисходительным тюремщиком Кампанеллы. Он закрывал глаза не только на то, что посетители приносили Кампанелле книги, но и на то, что они выносили из его камеры рукописи. Переписанные от руки, его сочинения расходятся в эти годы по разным странам. Это великое утешение!

Время шло. В Замке дель Ово оно не казалось неподвижным. Здесь днем и ночью слышно море: иногда шелестом, иногда тяжелым ударом волн в каменные стены крепости. В узком окне менялся цвет неба, желто-розовый на заре, красный на закате, голубой и синий днем. В прежней яме Кампанелла почти забыл, сколько оттенков имеет небо. Он жадно различал запахи, которые приносил ветер. Чаще всего пахло гниющими водорослями, иной раз казалось, что ветер доносит аромат садов, он даже чувствовал в нем прекрасный и тонкий запах цветущих лимонов. Далекая, недоступная ему жизнь, где люди возделывают сады, ловят рыбу, давят вино, сидят у домашнего очага, нянчат детей, доносилась до него такими слабыми отзвуками, что иногда казалось, ее вовсе нет. Дорожная пыль на сапогах одного из его посетителей потрясла Кампанеллу. Значит, есть еще в мире дороги, по которым можно скакать на коне, ехать на медлительном ослике, шагать пешком! Есть корабли, отплывающие в далекие края, — их паруса возникали в его окне, и он следил за ними. Не скакать, не ехать, не идти ему по дорогам. Не плыть на кораблях!

Шли недели, месяцы, годы… Как рассказать о времени, в котором ничего не происходит? Ничего не происходит, только уходит, утекает жизнь.

Замкнутый в тесном пространстве, лишенный впечатлений, человек начинает испытывать смутное беспокойство. Оно переходит в тоску, у некоторых — в панический ужас. Иным, чтобы испытать все это, достаточно нескольких дней, другие выдерживают недели. Кампанелла провел в одиночке долгие годы. И выстоял!

Когда к нему приходили посетители, наслышанные о его истории, они, предполагая увидеть человека, изнемогшего под бременем судьбы, печально склоняли головы, придавали скорбное выражение лицам, начинали говорить с ним, как с тяжелобольным.

Здоровьем Кампанелла действительно похвалиться не мог. Но ясность его ума и бодрость его духа поражали посетителей. Они поднимали головы, скорбные морщины на их лицах разглаживались, начинали звучать не сочувственные, а обычные голоса, и скоро возникала обстановка ученого диспута.

Радостью были такие свидания, и все же после них оставался привкус горечи. Почему? Смолоду Кампанелла страстно любил учить. Когда он видел лица учеников, когда видел, как высказанная им мысль вызывает в их глазах ответную вспышку, острое чувство пронзало его. Всем телом ощущал он ответную волну внимания, волна эта возвышала его, голос его становился вдохновеннее, взор проницательнее, мысль отважнее. То были миги счастья!

Что-то похожее на них он испытывал, когда говорил с людьми, навещавшими его в тюрьме. Но лишь похожее.

Едва между ним и слушателями возникал живой ток, надзиратель напоминал посетителям, что пора уходить, общение прерывалось. Своих гостей Кампанелла чаще всего больше не видел. Мог только гадать, вынесли ли они что-нибудь из этой встречи, кроме удивления и сочувствия. Все это прекрасно, но не о том тоскует он. Ему нужны ученики. Ученики, к которым он сможет обращаться день за днем.

Кампанелла мечтал об учениках. А далеко от Неаполя жил человек, мечтавший стать его учеником.

В городе Мейссен, в Германии, дворянское семейство Бинау решилось отпустить в далекое путешествие молодого Рудольфа Бинау. Был он пылок и горяч, путь ему предстоял не близкий: паломничество в Святую землю. Отец решил дать ему в спутники человека рассудительного и ученого, чтобы путешествие способствовало образованию молодого человека. Его выбор пал на Тобия Адами, известного своей ученостью. Адами было в ту пору за тридцать.

Трудно сказать, как поступил бы глава семьи Бинау, узнай он, почему Адами так стремится в путь, не предпочел бы он поискать сыну другого наставника. Однако Адами не стал посвящать семейство Бинау в свои планы. Он хотел на обратном пути непременно побывать в Италии, попасть в Неаполь, повидать Кампанеллу. И когда оба путешественника провели много времени в пути, когда старший пригляделся к младшему и увидел, как открыт его ум всему новому, он рассказал ему о Кампанелле. Юноша слушал его внимательно, а потом спросил, жив ли этот ученый и нельзя ли познакомиться с ним. Жив, а вот познакомиться с ним нелегко. Кампанелла уже без малого пятнадцать лет в заточении. Узник Святой Службы.

Рудольф был воспитан в протестантской семье и не удивился тому, что услышал. Разве не объявил папа римский еретиком великого Мартина Лютера? Видно, и тот ученый, о котором рассказывает его наставник, протестант. Это не так, сказал Адами. Кампанелла — католик. Но взгляды его и мысли столь необычны, что для Рима он — опаснейший еретик. То, что тянуло Тобия Адами в Италию — желание повидать Кампанеллу, — увлекло и его подопечного. В 1613 году на обратном пути из долгого путешествия, побывав в Иерусалиме, путешественники прибыли в Неаполь. Устроившись на подворье, они отправились бродить по городу. Недалеко от берега, окруженная водой, тяжелой громадой высилась на маленьком острове крепость Кастель дель Ово. Узкий мост вел на остров с берега. Изредка к нему подплывали лодки. У моста и на пристани у крепости стояла вооруженная охрана. Мрачный облик крепости вселял трепет. Мысль о человеке, который томится здесь, ранила душу. Был миг, когда Адами показалось, что он затеял предприятие неосуществимое. Но он любил немецкую поговорку: Frisch gewagt ist halb gewonnen! — «С ходу отважиться — наполовину выиграть!».

Рекомендательное письмо немецкого купца, который вел большие дела с Неаполем, открыло дорогу к коменданту крепости. Тот разрешил путешественникам свидание с Кампанеллой. Тобий Адами и Рудольф Бинау стали бывать у Кампанеллы почти каждый день. Сговорчивость коменданта не столь удивительна. В Неаполе повеяло теплым ветерком. У вице-короля много дел кроме необходимости помнить о преступнике, столь давно осужденном, а новый комиссарий инквизиции заботится о славе человека гуманного.

Так у Кампанеллы оказались постоянные и преданные слушатели — Бинау и Адами. Как изумился бы Бинау-старший, узнай он, что его сын слушает лекции в тюремной камере! Кампанелла спешил. Ему казалось — счастье общения внезапно отнимут у него. Ему о стольком хотелось рассказать пытливым слушателям! Их занимало все: философия и поэтика, медицина и астрономия, география и история. Кампанелла говорил горячо, стремительно. Слушатели не всегда успевали записывать за ним. Тогда он опоминался, начинал говорить медленнее, порой диктовал. Записанное под диктовку он проверял. Так возникал текст его новых трудов. Главным из них должна была стать «Рациональная философия». Посетители Кампанеллы покидали его камеру, проходили по гулким коридорам, за ними затворялись ворота, позади оставались мост, ограждение, стража. Они останавливались на берегу, оборачивались на крепость, стараясь разглядеть окошко, за которым — Кампанелла. Их мысли долго еще не могли оторваться от него. Адами говорил воспитаннику: