И опять очутился Кампанелла на римских улицах в канун Рождества. По трем дорогам — Виа Кассиа, что вела в Рим из Флоренции, Виа Аппиа, что вела в Рим из Неаполя, Виа Фламиниа, что вела в Рим из Анконы, со всех сторон стекались в Вечный город богомольцы, купцы, путешественники, бродяги. А Кампанелла покидал Рим. Без сожалений. Город, где его унижали и пытали, где обезглавили Франческо Пуччи, ненавистен ему. За три вещи приходится дорого платить в Риме — за должности, за право, за любовь. Три разбойника всего страшнее в Риме — пергамент, воск и свинец. Пергамент, на котором пишут неправые приговоры, воск, которым накладывают на них печати, свинец, из которого отливают подвесные печати для папских булл. О трех вещах мечтают в Риме — о коротких мессах, о честной монете, о добрых временах.

Кампанелла покинул Рим с облегчением. Ему шел тридцатый год. Молодость позади. Все, что он сделал до сих пор, отнято у него. Запрещено. Зачеркнуто. Пятнадцать лет назад он покинул дом. У него нет ничего, кроме старого монашеского облачения. Любимые книги отняты во время обыска и не возвращены. Чью библиотеку они теперь украшают? Разве дознаешься! Рукописи частью похищены, частью конфискованы. Он может сказать о себе словами древних: Omnia mea mecum porto — «Все мое ношу с собой». Ну что ж! Он носит с собой немало: несметные сокровища мыслей — чужих и своих. Драгоценные россыпи поэзии. Воспоминания о знакомствах с людьми. Опыт унижений и страданий. Он испытал и закалил свою волю. Нищий, он богат. Гонимый, он свободен. Следы пыток на его теле — печать избранничества. Он не зря прожил эти годы.

Путь Кампанеллы лежал через Неаполь. Здесь он задержался. Это большой риск, но слишком многое связало его с Неаполем, чтобы сразу его покинуть.

Кампанелла так изменился, что некоторые прежние знакомые не узнавали его. Другие притворялись, что не узнают. До Неаполя дошли слухи, что инквизиция выпустила его, не оправдав. Печальная известность определяла теперь отношение к нему окружающих: многие предпочитали обойти его стороной, чтобы, не дай бог, не напомнить о прежнем знакомстве. Для других, напротив, то, что Кампанеллу преследовала Святая Служба, было свидетельством — вот человек, которому можно доверять. Однако принять гостеприимство кого-нибудь из старых друзей Кампанелла отказался. Он снова нашел пристанище у людей бедных и необразованных, никогда прежде о нем не слыхавших.

В заключении Кампанелла стосковался по книгам. Велик соблазн побывать в библиотеке монастыря Сан-Доменико Маджоре. Там осталось столько непрочитанных книг! Любопытно увидеть, как его встретит библиотекарь, который — Кампанелла не сомневался в этом — донес о его крамольных словах: «Что значит — „отлучат“?» Испугается он, увидев Кампанеллу? Встретит его как ни в чем не бывало? А может, станет каяться, оправдываться, лебезить? Нет, такого опыта Кампанелла не может себе позволить. Предоставим доносчика его собственной совести. Он заслуживает презрения. Но еще большего презрения заслуживают те, кто превращают людей в доносчиков.

За время отсутствия Кампанеллы круг неаполитанцев, интересующихся науками, сильно изменился. Делла Порта совсем одряхлел. Он раздавлен. Когда он находился в Риме, его вызвали к папе. Его святейшество назвал учетного колдуном, кричал на него и топал ногами, повелел прекратить греховные опыты и, вернувшись в Неаполь, немедленно распустить «Академию для изучения тайн природы». Ему так и не удалось напечатать своих последних трудов. Из других стран, где цензура не так жестока, доходят вести о появлении книг, где высказываются мысли, похожие на те, к которым он пришел первым. Горько это!

Кампанелла попробовал утешить старого друга. Так бывало во все времена. Сочинение Протагора о богах в славной своими мудрецами Греции было предано поруганию и сожжению, автор едва смог спастись бегством. Преследованиям подвергались и Теофраст, и Эсхил, и Еврипид. Он не успел закончить скорбного списка, как почувствовал — слабое это утешение.

Да, Академии больше нет, она запрещена, распущена, не существует. Но в Неаполе немало людей, особенно молодых, одержимых страстью к познанию. Они встретили Кампанеллу радостно. Он взялся читать им лекции и неожиданно выбрал предметом географию. Да нет, не неожиданно. География была в эту трудную пору для Кампанеллы наукой духоподъемной, ибо говорила не только о разных землях, морях, океанах, островах, горах, о разных народах и племенах, но — и это влекло его к географии — о могуществе опыта, о торжестве исканий, о способности человеческого разума заглядывать в беспредельность, предсказывать открытия. Пример Колумба, Васко да Гамы, Магеллана вдохновлял. Кампанелла с жадностью набрасывался на все сочинения по географии, которые мог достать. К тому же он надеялся в них найти свидетельство, что где-то, пусть далеко, есть страна со справедливым государственным устройством.

Кампанелла был счастлив, что у него есть возможность читать лекции. Когда он излагал свои взгляды внимательным слушателям, чувствовал — от него к ним идет некая сила. И от них — к нему. Между ним и аудиторией устанавливается невидимая связь. Кампанелла воспринимал ее всем существом: его дыхание становилось глубже, голос — проникновеннее, кровь жарче струилась по жилам, сердце билось сильнее. Как ощущаешь полноту бытия, обращая свое поучение к жаждущим знаний ученикам! Ему не было суждено стать профессором в университете. Ну что ж… Он сам создал крошечный университет вокруг себя. Чем плохи ученики, которые единственно по своей охоте собираются послушать его, именно его, которым нет дела до того, есть ли у него ученые звания.

Его слушали в домах его новых учеников. Разные то были люди. Участники разогнанной Академии делла Порты, студенты, недовольные тем, что и как читают им в университете, молодые монахи, взыскующие, как некогда он, мирских знаний. Кампанелла никого не спрашивал, кто он, откуда пришел, почему хочет слушать именно его.

За время заключения Кампанелла истомился по серьезной работе. Он не только готовился к лекциям, но восстановил по памяти трактат «Великий итог того, что думал о природе вещей раб божий Кампанелла», продолжил и завершил эту работу. Начал новое сочинение — «Космографию».

Думая о строении Вселенной, он не переставал размышлять о том, что творится на земле. Все, что он видел каждый день, наталкивало его на такие мысли. В Неаполе полно нищих. Что разорило их, заставило бросить землю и жить попрошайничеством? Почему нет для них работы, которая могла бы прокормить их и их детей? Почему богатые окружают себя толпами прихлебателей и прислужников, которые не делают ничего полезного, не сеют, не жнут, не занимаются никаким ремеслом, но сыты, одеты, обуты? Почему народ развращается в кабале, нищете, низкопоклонстве? Кто кормит, поит, одевает богачей и их приспешников? Почему в небрежении общественные повинности и полезные обязанности? Почему те, кто обрабатывает поля и занимается ремеслами, истощаются и погибают от непосильной и непрерывной работы? Почему люди трудятся с отвращением?

Раньше для него не звучали так остро строки Вергилия: Quid non mortalia pectora cogis, auri sacra fames!

— «К чему не склоняешь ты смертные души, к злату проклятая страсть!» Вот, верно, корень зла. И еще — людское себялюбие.

Прекрасен залив, на берегу которого раскинулся Неаполь. В городе много богатых дворцов. О былом его могуществе говорит величественная Триумфальная арка, хотя уже мало кто помнит, кем и в честь кого она воздвигнута. Дорогие кареты проезжают по его улицам, нарядные кавалеры и дамы шествуют по ним. Но по-прежнему страшны, темны и зловонны многие его улицы, населенные сбродом, воняющие гнилой рыбой и нечистотами, по-прежнему грязны и оборванны дети.

Монашеское одеяние лишь отчасти делало безопасным посещение трущоб. Кампанелла пренебрегал опасностью. Он стремился понять, что довело их обитателей до такого жалкого положения, есть ли среди них люди, желающие изменить свою жизнь. Наблюдения его были невеселы. Народ молча покорствовал и раболепствовал. После печальных странствий по городу отрадой становились встречи с Колантонио Стильолой. Тот после освобождения покинул Рим и перебрался в Неаполь. Они не могли забыть, что познакомились в Замке Святого Ангела, чувствуя, что связаны неким братством на всю жизнь. Кампанелла прочитал Стильоле свои стихи, посвященные страдальцу Франческо Пуччи. Говорили они о Джордано Бруно, по-прежнему остававшемся в заточении. Страшно подумать: один из самых светлых умов Италии, человек, который мог бы составить ее славу, вот уже сколько лет в тюрьме, его мучают и терзают, помочь ему невозможно. Мир устроен несправедливо. Стильола — математик и астроном. Ему бы заниматься своими исследованиями, читать лекции, писать книги. Ему есть что сказать людям. Но трудов своих он напечатать не может. В них углядят ересь. И лекции ему читать никто не дает. Клеймо еретика осталось на нем, и носить ему эту отметину до самой смерти.