Он встал и скинул с плеч халат. Сел рядом с ней, принялся гладить ей груди левой рукой, тогда как в правой по-прежнему держал девятимиллиметровый автоматический пистолет. Он взял ее за соски.

— Ты очень красива.

Она застонала. Потребовала:

— Крепче!

Он стиснул длинный сосок двумя пальцами. Она обвила его рукой, прижала его голову к своей, поцеловала его, просунула ему в рот язык. Оторвавшись от поцелуя, он принялся лизать ее, постепенно спускаясь все ниже и ниже.

Замирающим голосом она попросила:

— А не мог бы ты убрать эту чертову пушку? Знаешь, как трудно расслабиться, когда она приставлена к виску?

Улыбнувшись, он положил пистолет на кофейный столик и с новой страстью принялся ласкать ее тело. Она застонала, правой рукой направив его ближе к заветной цели, тогда как левая скользнула под парик и извлекла оттуда стальную полоску длиной примерно в два с половиной дюйма, одна грань которой была тупой, а другая — острой, как бритвенное лезвие. Продолжая бурно стенать и содрогаться всем телом, она зажала смертоносное лезвие большим и средним пальцем, положив кончик указательного на тупую грань. И тут простонала:

— Роберто, посмотри на меня!

Он поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как над ним вздымается в воздух лезвие. Его глаза расширились от ужаса, но сделать он уже ничего не мог: прежде чем он успел отреагировать на угрозу, Юдит с силой полоснула ему лезвием по обоим глазам.

— А-а-а! — заорал он, зажимая руками глаза, из которых хлынула кровь.

Шатаясь, он поднялся с дивана, подошел к столику, упал, опрокинув и столик, и лежащий на нем автоматический пистолет на пол, скорчился от невыносимой боли.

Юдит соскочила с дивана, подобрала с пола пистолет, и хотела было разнести Барриосу голову, но ей никак не удавалось прицелиться, потому что он дергался и метался по полу, а кровь хлестала у него сквозь пальцы, прижатые к глазам. Юдит не отводила ствол от его судорожно дергавшейся головы и выстрелила только, когда та замерла на какую-то долю секунды.

Она вытерла лезвие о белый диван и вернула его в потайной кармашек с внутренней стороны парика. Вышла в прихожую и начала подбирать раскиданную по полу одежду.

Дымка тумана, прочно окутывавшая город на протяжении ночных и ранних утренних часов, сошла на нет, и на безоблачно ясном небе ослепительно засверкало полуденное солнце, когда Юдит во взятом напрокат «форде» съезжала с лонг-айлендского экспрессвея на бульвар Куинс, в динамиках орала во весь голос очередную песенку Тина Тернер.

В одиннадцати кварталах южнее, на западной стороне Шестьдесят восьмой улицы, благоухал оазис квартир с зимними садами, окна которых выходили на Форест-Хиллз. Длинная присыпанная гравием дорожка, сворачивавшаяся с бульвара, заканчивалась среди искусно подстриженных газонов и живых изгородей. Знак на въезде гласил: «Община Джейкоба Дж. Файна».

Поездка сюда по забитым в полуденное время транспортом улицам заняла у нее семьдесят минут. Выехав из дома, расположенного в Вест-Сайде, в котором до недавних пор жил Роберто Барриос, она должна была кружным путем проехать по «Кокаиновой аллее», как называют вудсайдскую часть Рузвельт-авеню. Остановившись у светофора на Шестьдесят девятой улице, она потянулась под сиденье и достала оттуда сверток в промасленной бумаге, в котором, уже тщательно вычищенные, находились два пистолета, из которых она застрелила Карлсена и Барриоса. За мгновенье перед тем, как дали зеленый свет, Юдит открыла дверцу со стороны водителя и выкинула сверток на тротуар; ей было ясно, что его поднимет кто-нибудь из здешних наркоманов — и сразу же спустит по дешевке в своем кругу. А в конце концов кого-нибудь из этих типчиков арестуют с ее пистолетом в кармане, а то и с обоими, и полиция постарается «повесить» на него оба убийства. Ей доставляли удовольствие подобные заочные игры с полицией. До сих пор счет оставался сухим в пользу Юдит.

Замедлив ход на гравиевой дорожке, она припарковала и заперла взятую напрокат машину. Оказавшись на маленькой автостоянке, предназначенной только для машин здешних посетителей, она посмотрела на старика в темно-зеленых солнечных очках с изумрудной оправой в эффектном спортивном костюме, который прогуливался с «плейером» на груди, в ухе гремел динамик. «Это призрак», — подумала она, идя по извилистой тропинке в сторону отдельных апартаментов с медной табличкой у входа, на которой значилось «Сол Стерн».

Она увидела отца в кресле-каталке посреди небольшой лужайки возле его апартаментов. Он с отсутствующим видом смотрел в пространство. Сиделка, в джинсах, тапочках и голубой хлопчатобумажной блузке, сидела в шезлонге возле старика и читала дешевую книгу в бумажном переплете.

— Как мой отец?

Сиделка захлопнула книгу и вскочила на ноги:

— Без изменений.

Ее явно удивил неожиданный визит дочери старика.

— Оставьте нас ненадолго, — распорядилась Юдит. Потом добавила: — Я плачу вам куда больше, чем положено по таксе, и поэтому вправе рассчитывать на то, что вы будете, выходя на работу, одеваться с большим вкусом. Моему отцу нравится, когда его окружают хорошо одетые люди.

Опытная сиделка, обладающая соответствующей лицензией, открыла было рот, собираясь возразить, но Юдит не дала ей сказать ни слова.

— Если у вас проблемы с гардеробом, сообщите мне, и я подышу вам замену.

— Никаких проблем, мисс Стерн, — поспешно уверила ее сиделка и пошла прочь по тропе. При нынешнем режиме экономии даже сиделкам непросто трудоустроиться.

Юдит нежно поглядела в жалкие глаза старика. Ей было трудно поверить, что он некогда был высоким, красивым и сильным человеком, которого она так любила в детстве. Как же ухитрился ее отец превратиться в такого сморчка с коричневыми пятнами на обеих щеках и с бессильно трясущимися руками? Неужели это и впрямь ее отец? Неужели это и впрямь человек, сумевший превратить «Купальные принадлежности Г. Стерна» из жалкой лавчонки в одну из самых крупных систем конфекциона во всей стране?

Юдит достала из сумочки носовой платок и стерла с отцовского рта застрявшие там крошки. Затем вынула миниатюрные ножницы и принялась выстригать ему волосы в ноздрях и в ушах.

Покончив с этим, она подсела к отцу, взяла его бесчувственную руку в свою, поцеловала ее.

— Я люблю тебя, папа. Я навсегда запомнила, как ты брал меня на колени, когда я была маленькой, и рассказывал мне о том, какая я хорошенькая и умненькая. Я помню секретные игры, в которые мы с тобой играли. — В голосе ее внезапно послышался холодок. — Ты разбил мое сердце, когда ввел в семейный бизнес Сола и Джея и отказался ввести меня. Я всегда была умнее обоих братьев. Когда умерла мама, я только того и ждала, что ты придешь ко мне и предложишь наконец-то заняться семейным бизнесом. — Ее голос дрогнул. Она посмотрела на черного дрозда, усевшегося на ветку золотистого тополя, и вернулась мыслями в настоящее. — А я в своем бизнесе создала себе целое состояние. Вот так-то, папа. Жаль, что тебя доконал этот чертов Альцгеймер. Ты бы наверняка гордился мною. Я уверена, ты гордился бы мною…

Когда мягкий голос дочери зазвучал рядом со стариком, его губы задрожали, словно он силился, но не мог что-то произнести. В его, как всегда, бессмысленном взгляде скользнула тень узнавания.

— Аххх… Аххх… Аххх… — захрипел он.

Юдит подсела поближе.

— В чем дело, папа? Объясни мне!

— Аххх… Аххх… Марта, хоть на этот раз выпотроши курицу как следует.

— Я тебе не твоя служанка драная! — заорала Юдит.

Но было уже поздно. Старик вернулся в полную лишь отголосками пустоту, в который пребывал уже долго.

Остров Томаса Кая представлял собой изящно изогнутую в форме гарпуна полоску земли длиной в пять миль. Наряду с семьюстами другими, остров Томаса Кая принадлежал к Багамскому архипелагу и находился на расстоянии ста пятидесяти шести миль к северо-востоку от Майами, штат Флорида. Бетонная взлетно-посадочная полоса длиной в пять тысяч футов пролегала по местности, очищенной от бурной лесной и морской растительности, которой был так богат остров. На западном берегу острова раскинулась трехмильная полоса золотистого песка, огибавшая небольшую лагуну, которая называлась Пиратской бухтой. Здесь стояли на якоре быстроходные моторки, двухместные катера и довольно внушительные боты, снабженные мотором в триста лошадиных сил.