— Да уж. Он подозревает всех и каждого. Вот почему особенно важно, чтобы ты по возвращении доложил обо всем мне, и только мне. Никому другому ничего не рассказывай, не пользуйся телефоном и не шли факсов. — Она опустила глаза и увидела ложбинку у себя между ног под натянутой простыней. — Как ты думаешь, Джон, мы с тобою сможем когда-нибудь начать жить по-человечески?

Завязывая галстук, он обернулся и посмотрел на нее:

— На это нам понадобятся деньги, Юдит. Уйма денег. У меня трое детей, и всех надо отдать в колледж. Да и Банни не пойдет на развод без хорошенького отступного. По закону ей принадлежит половина всего, чем я владею. Я уйду от нее практически в одной сорочке.

— Ну а что насчет денег Гектора?

— На это нельзя рассчитывать. Поступления от него могут прекратиться в любую минуту.

Она отвела взгляд в сторону и негромко произнесла:

— Мы могли бы взять одну из их «касс».

У Карлсена отвалилась челюсть.

— Ты сошла с ума? Они найдут нас где угодно и спустят с нас шкуру, в буквальном смысле слова, спустят шкуру, сдерут кожу заживо. Они изрубят нас на куски.

Юдит поплотнее закуталась в простыню.

— А если нам удастся взять «кассу» так, что они об этом даже не узнают? Ты только подумай, дорогой мой, тридцать, а то и сорок миллионов долларов наличными, с никем не зафиксированными номерами купюр, лежат в какой-нибудь занюханной «кассе» и просятся нам в руки!

Он покачал головой, заговорил вдруг сердитым голосом:

— А ты хоть представляешь себе, как выглядит такая куча денег? И сколько она весит? И каких трудов стоит увезти ее из «кассы», не говоря уже о том, что получить доступ к ним будет далеко не просто. О том, где хранятся «кассы», известно только Гектору и двоим-троим его приближенным. И стерегут эти «кассы», понятно, денно и нощно.

— Но нам не надо будет похищать эти деньги, мой дорогой! Мы сможем их просто тратить!

— Ты шутишь?

Он прошел через всю комнату, на лице у него было выражение глубокой тревоги. Он смахнул волосинку со лба.

— Твоей матери нет в живых. Твой отец в приюте для престарелых. Ты терпеть не может своих братьев, в частности и за то, что они упрятали его туда. Я же люблю своих детей, я даже Банни люблю, и я не собираюсь совершать ничего такого, что способно повлечь за собой их неминуемую гибель. И мою собственную тоже.

Юдит чмокнула его в губы.

— Поторапливайся, мой дорогой. Ты опоздаешь на самолет.

Белая кроличья пелерина была надела на плечи статуи Мадонны в человеческий рост, стоящей около сцены в «Энвиромане». К двум часам ночи — пошло уже воскресенье — оглушительная музыка начала затихать, пестрые вращающиеся огни померкли, и обессиленные танцоры обступили затемненную сцену, скандируя: «Алехандро! Алехандро!»

Чи-Чи Моралес отставил в сторону бокал с шампанским.

Луч прожектора упал из тьмы на сцену. Публика восторженно приветствовала Алехандро, который появился во вновь возникшем световом кругу. На нем были выцветшие джинсы, черная рубашка с распахнутым воротом, в руках — его всегдашняя роза, которую он подносил к губам. Он стоял неподвижно, стоял, опустив голову, стоял, безмолвно и безучастно принимая овацию. Женщины теснились вокруг сцены, простирали руки, пытаясь до него дотронуться.

Он поднес розу к губам, перецеловал на прощанье все ее лепестки и, пройдя к рампе, опустился на одно колено, оставаясь при этом недосягаемым для протянутых к нему рук, и бросил розу женщине, без устали клявшейся в любви к нему. Женщина на лету поймала розу и, протиснувшись к сцене, вскарабкалась на нее. Она обняла Алехандро и принялась осыпать его страстными поцелуями. Публика восторженно приветствовала это зрелище.

Алехандро попытался выскользнуть из ее объятий, но не тут-то было, даже когда на помощь ему пришел музыкант, играющий на маримбе. В конце концов двое вышибал поднялись на сцену и весьма бесцеремонно увели женщину с цветком прочь.

Алехандро вернулся на середину сцены, посылая поклонникам и поклонницам воздушные поцелуи. Широко раскинув руки и покачивая бедрами, он запел самбу, огненная мелодия которой сама понесла его по сцене. Очарованные изящными телодвижениями поклонники принялись отбивать ритм ладонями и сами пустились в головокружительную пляску.

Через девяносто минут, взмокнув от пота, Алехандро запел свой ключевой хит «Квиреме мачо» — «Люби меня сильнее» — и, как всегда при исполнении этой песни, с потерянным видом уставился во тьму, словно надеясь увидеть там лицо той, которой не суждено было появиться здесь никогда.

Сбежав со сцены под оглушительные «браво» и «бис», он устремился в грим-уборную и первым делом скинул пропотевшую одежду. Встав обнаженным возле умывальника, он повернул кран, дождался, пока побежит вода, намочил полотенце и принялся растираться им.

Растершись досуха, он присыпал тело тальком, надел свежие плавки, натянул джинсы. Надев через голову рубашку для игры в поло, он собрал грязную одежду и швырнул ее в дорожную сумку.

Поглядев на часы, Алехандро обнаружил, что уже без нескольких минут четыре; Сивер велел ему быть готовым к поездке на гасиенду сразу же после его последнего выхода на сцену. Алехандро было интересно, каким образом Сиверу удастся организовать его исчезновение.

Причесываясь, он услышал, что в грим-уборную кто-то вошел, и, обернувшись, увидел своего импресарио Йошуа Будофски.

— Что-то ты сегодня, Йош, припозднился, — заметил он, откладывая в сторону расческу.

— Мне хотелось посмотреть твое выступление, — Будофски сел в металлическое раскладное кресло. — Я тут сегодня кое-кого привел тебя послушать. Моему гостю пришлось уйти, не то бы он был сейчас здесь вместе со мной. Это тот парень, о котором я тебе толковал, тот, которому хочется изменить твой имидж. Послушав тебя сегодня, он согласился со мной, что у тебя есть все шансы пробиться в высшую лигу.

— У меня, Йош, не так-то много времени.

Будофски, вскочив с места, едва не заорал на него:

— Что, черт побери, с тобой происходит? Агент я твой или нет? Я веду тебя на вершину успеха, а ты только тем и занимаешься, что на каждом шагу норовишь повернуть назад или шмыгнуть в сторону. Послушай, Алехандро, если я зря стараюсь, то изволь объяснить мне это начистоту. Тогда я присмотрю себе кого-нибудь другого.

Алехандро заволновался и расстроился. Будофски был отличным парнем, он искренне старался помочь ему добиться больших успехов в музыкальном бизнесе, но его мечты, сколь бы радужными они ни были, резко расходились с реальной оценкой собственных способностей самим Алехандро. А сейчас, вдобавок ко всему, на улице его дожидался Сивер.

— Извини, пожалуйста, Йош. Я сделаю все, что ты считаешь нужным.

— Тогда давай ближе к делу. Я уже договорился с ним о встрече на следующей неделе, хотя день нужно будет уточнить. Мы поедем в студию, поработаем над созданием твоего нового имиджа, в котором будет чуточку меньше латиноамериканского, чтобы на тебя могли польститься важные шишки. На это уйдет примерно неделя, а потом мы запишем клип, смонтируем его и выйдем с ним, нет, буквально ворвемся с ним на рынок. И вся эта история от начала до конца займет каких-нибудь четыре месяца.

— Звучит недурственно. — Алехандро украдкой взглянул на часы. — Так давай встретимся где-нибудь на неделе, договорились?

— Договорились. Я с тобой свяжусь. У тебя есть время пропустить со мной по стаканчику?

— Увы… Меня ждут друзья.

— Если ты и впредь будешь водиться с такой публикой, то погубишь и здоровье, и карьеру.

— Я уже большой мальчик, Йош.

Деликатно, но твердо Алехандро повел своего агента к выходу.

— Большой и, хочется надеяться, умный, — огрызнулся Будофски.

И, обернувшись, помахал Алехандро рукой.

Алехандро поднялся по лестнице на балкон, где его немедленно обступили поклонники. Но он проложил себе дорогу в привычную нишу и опустился на банкетку рядом с улыбающимся Чи-Чи Моралесом.