Читаю дальше:
— «Некоторые из членов партии, поселившись в квартирах, отнятых у буржуазии, женились на дочерях купцов».
— Было, — подтверждает Молотов.
— «Борьба с остатками буржуазии почти не ведется… Чувствовалось, что всем происходящим в Нижнем Новгороде Молотов очень обеспокоен. В заключение он сказал, что работать в Нижнем мне будет очень трудно, всем там заправляет спевшаяся местническая группировка».
— А он с ними спелся. Он спелся… Всех покорил.
— «То, что рассказал Молотов, показалось мне чем-то противоестественным. В моем сознании как-то не укладывалось, чтобы в организации, состоящей из рабочих, среди коммунистов могла сложиться такая обстановка. Но, конечно, возражать Молотову не стал…»
— Жулик, жулик.
— «…так как не имел никаких оснований ему не верить, и решил сам во всем разобраться на месте.
Позднее, уже находясь в Нижнем, я убедился, что при участии опытных партийных работников — председателя президиума губкома Кузнецова и председателя губисполкома Молотова — нижегородские большевики сделали многое для преодоления хозяйственной разрухи, добились неплохой организации трудовой и гужевой повинности, обеспечили заготовку топлива, удачно поднимали людей на субботники и воскресники, провели ряд хороших дел по оказанию помощи семьям красноармейцев.
Борясь с местничеством Молотов настойчиво и активно проводил линию ЦК, но у него, видимо, не хватало выдержки, а главное, он был слабо связан с рабочими районами (его поддерживал главным образом Городской район)…»
— Да-а-а.
— «Местническая группировка среди руководства губкома и губисполкома была крепко спаяна и держала Молотова почти в состоянии изоляции».
— Я был связан неплохо, но я то и дело выступал с отдельными критическими замечаниями в их адрес. Я действительно немного перегибал, но перегибал сознательно, в пользу большевизма.
— «Сторонники Кузнецова потребовали прекратить доклад Молотова».
— Доклад я не закончил…
— «Молотов выступил с докладом, обвинив Кузнецова в насаждении и поощрении местнических тенденций. Завязалась настоящая перепалка, пошли в ход крайне резкие высказывания. Сторонники Кузнецова потребовали прекратить доклад Молотова, и по предложению его заместителя по губисполкому Ханова была принята резолюция, выражавшая порицание Молотову и Таганову (старому партийному работнику — нижегородцу)…»
— Да.
— «…за то, что они вопреки всяким традициям нашей партии развели агитацию перед выборами в губком, бросали и по адресу ответственных губернских и уездных работников губкома ряд туманных обвинений общего характера, давая десятку уездных работников и работников губкома оскорбительные клички и пытаясь опорочить всех работников, составляющих большинство прежнего губкома, дабы расчистить дорогу в губкоме новой группировке.
Возмущенный этим решением, Молотов заявил, что он выходит из губкома, хотя перед этим его вместе с другими избрали на конференции в члены губкома».
— Никуда я не выходил из губкома. Как можно выйти из губкома? Выбрали меня.
— «Положение создалось явно ненормальное: председатель губисполкома вышел из состава губкома!»
— Да это он выдумывает. Микоян совершенно не пытается политически… А я боролся. Не было правых тогда, а это уже как раз была группа правых. Группа правых, но не раскрытая.
— Но правых еще не было, они не оформились тогда еще.
— Конечно, не было. А фактически они всегда были. Не случайно у Ленина «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», вся эта книжка направлена против левых, но он упоминает в одном месте, что мы всегда должны бороться и против левых, и против правых. Надо бы знать, что правые больше опасны для большевизма, чем левые. Это он признавал, указывал и предупреждал.
Я задирал. Я на этой конференции выступал девятнадцать раз, кажется. Я тогда не мог говорить, конечно, о правом уклоне каком-то — не было это еще разъяснено, но губком оказался в руках правых. Я-то был приезжий человек, задерживаться там не хотел, желания, действительно, не было, но люди такие инертные, немножко заскорузлые, по крайней мере. Вот Кузнецов там был во главе, был еще там один Левит с коммерческой жилкой, но тоже на большевика мало похож. Они жили по-провинциальному, группировались вокруг определенных лиц, выпивали, иногда и слишком.
Мне пришлось на них наступать. А потом они уж хотели мне отомстить и в Башкирию меня запереть — это не вышло. Зиновьев был против меня. Но Ленин меня защищал.
— «В результате Молотов вынужден был уехать из Нижнего…» — продолжает Микоян.
— Я попросился сам. ЦК отозвал. Вот я этого и добивался, так как отношения у меня были, конечно, довольно острые. Я просил перевести меня на партийную работу. Крестинский тогда был Первым секретарем ЦК, еще Преображенский и Серебряков — все троцкисты, все секретари ЦК. Вот Ленин на них должен был опираться. И они тогда мне предложили: «Так, а мы вас направим в Башкирию». — «А по какому случаю в Башкирию? Я бы не хотел, там рабочих мало. Дайте мне промышленный район какой-нибудь». У них переговоры, разговоры: «Вот Донбасс, пожалуйста, в Донбасс». Значит, я тогда перешел секретарем губкома в Донбасс. 1920 год. В Донбасс, конечно, я поехал с интересом… Все-таки не холодно вам? — спрашивает Молотов. Мы гуляем вдоль дороги, я — в кожаном пиджаке, он в плаще и шляпе. Десять градусов тепла. — Сегодня хороший, погожий такой день…
14.10.1983
— Врангель еще был в Донбассе кусочком. Война. Он еще даже в Мариуполе, по-моему, был. На побережье Азовского моря. Пожалуй, это было осенью 1920 года.
Потом губернская конференция меня выбрала на общеукраинский съезд партийный, и там я стал первым секретарем Украинского ЦК. В конце 1920 года.
— И сразу Молотов от Донбасса — первым секретарем Украины. Какой скачок у вас! Безусловно, это работа Ленина, иначе вы не прошли бы.
— Ну конечно.
— И Сталин, наверно, помог.
— Сталин. Вернее всего, что Сталин. Он меня лучше знал. А в марте 1921 года я приехал на съезд в Москву, и меня оставили здесь.
Уверен, что Сталин меня поддерживал. Меня там не могли так поддерживать.
Ленин знал меня через Крупскую. Немного через переписку, когда я был в «Правде». Думаю, что это Сталин. Он знал меня с 1912 года, мы с ним жили на одной квартире в 1917 году…
Около десяти лет я проработал секретарем ЦК — сначала первым — тогда это называлось Ответственный секретарь, а потом вторым, когда Сталин стал Генеральным, и все эти годы замещал Сталина, до декабря 1930 года, когда стал вместо Рыкова Председателем Совнаркома. А в мае 1939-го стал одновременно и наркомом иностранных дел.
С Риббентропом я вел переговоры, уже будучи и Предсовнаркома, и наркомом иностранных дел…
29.04.1980, 14.10.1983
— Я на Украине был первым секретарем, — говорит Молотов гостю-украинцу. — Вы не против?
— Нет, что вы! Я бы и сейчас не против.
— Сейчас — что? Сейчас неинтересно. Тогда косоворотка и все, как полагается. У меня есть снимок в косоворотке. С Буденным. Как с ним встретимся, бывало, до последних дней, он все вспоминал. Петровский был Председатель ВЦИК, Раковский — Председатель Совнаркома, Лебедь — второй секретарь. Фрунзе был наркомвоенмором Украины. В 1920–1921 годах. Борьба против Врангеля. Я был в двадцатом, в конце. А в двадцать первом (смеется) в Москву забрали, арестовали, из секретаря ЦК Украины сделали секретарем ЦК РКП(б).
— Вы с Лениным сидели рядом, беседовали, и вот я рядом с вами сижу — даже не верится! — говорит украинский гость.
— Я тоже, когда вас увидел, испугался! — шутит Молотов. — Я плохо понимаю украинский.
— Черчилль с ним балакал, а що я с ним буду балакать?
— Да, вдруг он кусается? — подмигивает Молотов.
07.11.1979
— В марте 1921 года я стал работать в ЦК.
— А с Полиной Семеновной когда вы познакомились?
