Позвонил только через четыре месяца. Взяли! Служит на Корсике. Во Втором парашютном.
«У нас в РЕПе (REP, Regiment Etranger de Parashutistes — Парашютно-десантный полк Иностранного легиона. — В. Ж) было 70 процентов русскоговорящих. Русские, украинцы и все остальные «эсэнговцы». Болгары, чехи, поляки. Легче там французу было учить русский, чем нам — французский. Оттого и говорим плохо по-французски…» — вспоминает Евгений свой первый срок службы.
Потом был в командировках в Гвиане, Габоне, Новой Каледонии и Косове. Везде по четыре месяца. «В Косове патрулировали. Все НАТО ничего не делали, а мы там в бронежилетах ходили — народ пугали. Но сербы действительно к нам, русским, хорошо относятся, про остальных не знаю… Мне везде интересно. В Новой Каледонии здорово было: на выходные можно поплавать с аквалангом, туристов много из Австралии и Японии. Габон — полная задница! Там никакая не боевая операция была, так, просто «презанс»: присутствие французских войск. Чтобы видели, что «мы тут есть»».
К доске рабочего стола прикреплен эскиз Репина — любимый Женин художник. Он восторгается его техникой письма. В столе книжки по живописи. Среди них — ни одной французской. Только русская школа. Странно… Он поясняет: «Музыканты, художники — в России школа сильнее. А реалистическая — особенно Это все здесь признают. Я-то сам больше по реализму. Когда маленькая картинка и целый список разъяснений, что хотел сказать художник, это смешно! Может, конечно, в Сальвадоре Дали и есть что-то, но мне по душе больше реализм… Я, конечно, по рабоче-крестьянски рассуждаю, как мой батя-полиграфист. Он сурово шашкой рубит… Это он меня в школу рисования в детстве отвел, когда увидел, что я все время рисую. Критиковал меня. Судил строго. Да я и теперь ему работы посылаю: на критику».
Любимые художники — Репин, Айвазовский, Верещагин, Шишкин. Для себя рисует только в свободное от службы время, которого мало. На военные темы. «Битву у Камрона», которая так понравилась легионерам, Евгений рисовал, когда сломал руку: неудачно приземлился с парашютом. Картину любят, ее часто перепечатывают в военных журналах. Сам он к своей работе относится иронично: «Так мужественно они там у меня воюют, это все моя интерпретация. Теперь-то я знаю, что и форма не соответствует, да и всё, наверное, было иначе…»
Евгений подходит к мольберту и отбрасывает бумагу: полевой в Индокитае. Старая «Дакота» идет на посадку. Тревожная какая-то картина… может, от того, что конец французского «презанса» в Азии близок. Нарисовал совсем недавно.
Пономарев признается: «Хотелось бы сделать выставку, но для этого нужно 10–15 таких картин. Мне нравится делать серьезные вещи, а пока больше оформительская работа: с фотографии, коллаж. Карандаш, масло, гуашь, пастель… чем прикажут, тем и сделаю. В армии всё жестче. В любой — круглое таскаем, квадратное катаем. Если на гражданке еще можно дискутировать, дескать, «не успеваем», то здесь дали приказ. Когда и как ты будешь его выполнять, никого не волнует. Я ж не буду спрашивать: «Мон коммандан! А у вас художественное образование есть? Ах, нет! А тогда чего же вы тут рулите?» Иногда работать приходится на выходные, но я знаю, что это нужно и потом я всегда получу свободные дни, когда мне понадобится».
От живописи переходим к оружию. Евгений честно признается, что французская винтовка FAMAS ему не нравится: «Я больше классике привержен, реализму. Во всем, в том числе и в оружии. Мне «калашников» нравится — вот классическая форма! Эстетика нравится — восприятие-то художественное. Его сейчас тоже модернизируют, можно разных прибамбасов накрутить: лампочек разных, оптику, прицел ночной… «Фамас» на сошки поставь — точно стреляет… особенно в тире. Но условия-то войны меняются. Допустим, в Чечне «фамас» бы скоро вообще стрелять бы перестал, там такие условия были. Грязь, сырость, все ржавое… а «калаш» работает. Им, французам, не нужны такие условия… им точность нужна. Уж больно этот «фамас» для меня нежный, что ли. Упал и сломался. Квадратный, как чемодан. Не прикладистый. Пластмассовый весь какой-то… Как сказал Калашников: «Наш солдат академий не заканчивал»?
С удобным оружием, то есть с которым вам нравится, с ним работать приятно. Как рукопашный бой-то с «фамасом» вести? У них есть какие-то приемы для этого, но выглядит все это нелепо, смешно. За что его держать-то, когда дело до драки дойдет?»
Спрашиваю: хорошо ли быть французом? В ответ выслушиваю: «Можешь вояжировать. Такого геморроя избегаешь! Все в очереди стоят, а ты раз — и прошел… Где виза, спрашивают. А ты второй паспорт показал и вперед. Зачем какому-нибудь иностранцу другой паспорт? Он и так по всей Европе, размером с нашу Тверскую область, циркулирует… Классно! Супер! Свобода передвижения! Но если поездка за границу, нужно получить разрешение от начальства. Они рассмотрят. Если опоздаешь или узнают, что был за границей неофициально, то наказание может быть суровым… И причем не только если ты уехал в Россию. Посадят на «толь», то есть загремишь на «губу»».
Служба у десантников здесь совсем другая: всем заранее известно, когда будет война. Такого здесь не бывает, чтобы кто-нибудь врывался ночью в казарму и орал: «Рота, подъем! Строиться на плацу! Боевой вылет!» Только на учениях, да и то больше для молодежи устраивают такое, «чтоб служба медом не казалась».
О боевой готовности «номер один» подразделение предупреждают за три дня, максим — за сутки. Есть время собраться и ничего не забыть. Известно, в какой точке мира предстоит работа, а значит, что брать с собой: плавки или теплую шапку.
«Демонстрация удали» и прочая «показуха», которой так привержены российские спецподразделения, у французов не в чести. Во-первых, вряд ли это пригодится в современной войне. А во-вторых, у всех — «асюранс», то есть страховка и никому неохота оплачивать лишний раз лечение травм на тренировках. Лучше заняться плаванием, велосипедом, бегом, ходить в тренажерный зал. Но если кто хочет заняться «боевыми искусствами», то есть секция. Свое умение «каратеки» демонстрируют на праздниках. «Драка всякая, кульбиты… народу нравится, да и начальство довольно», — завершает свой рассказ Евгений. Но сам считает, что солдату нужно знать приемы рукопашного боя, только вот лбом кирпичи ломать, как наши «краповые береты», все-таки не стоит.
По мнению русского легионера, современному солдату нужна отличная физическая подготовка и выносливость. И мозги. Тесты на интеллект, которые проходят все рекруты при отборе, не всегда помогают. «Разные сюда служить приходят — на пляже увидишь, если в калабаху дашь, то даже и не узнаешь, что солдат! Иногда такие бараны попадаются. Вся восточная Европа физически лучше смотрится на фоне всей этой западной ерунды… Тут один итальянец пришел, его взяли. И сразу, как принято, мобильный отобрали. Так он сразу вопить начал: «А как я маме позвоню?» Диву даешься. Ты же в армию пришел, мужик, к тому же добровольно. Вот курс подготовки — «инструксьон» пройдешь и через четыре месяца позвонишь… Раньше, говорят, вообще сурово было — до пяти лет контакты с внешним миром ограничивали. Такой случайно мимо проходил, зашел в армию: деньги кончились, вот и заскочил подзаработать. Человек пришел и видно сразу — готов он к армии или нет. Скоро на гражданку запросится, а кого-то из-за него не взяли. А он, как говорится, койко-место занимает…»
Художник не пьет. Не курит. «Так, в школе баловался… А в лесу на учениях посмотришь, как братья по оружию маются, когда сигареты кончились… чинарики докуривают. Зачем это надо? Зависимость такая…»
Вместо этого ходит в спортзал, рисует, читает. Записался в гражданский тир: захотелось пострелять из «ковбойского» кольта с дымным порохом. Показывает мне видеозапись на мобильнике: художник лихо выхватывает из кобуры «кольт» и садит в дыму с бедра по мишени… Просто вестерн.
Малярия и сифилис преследовали легионеров по всем континентам. Тоска — «кафар» издавна изводила русских и африканцев в легионе. А новые русские легионеры мучаются из-за этого? В ответ Евгений хохочет: «Сифилисом не болел, малярию в Гвиане и в Африке не подцепил, да и тоски не бывает».
