В легионе проект понравился. Одобрил его и военный министр. Разрешил строительство, но финансировать из средств своего ведомства отказался.

Тогда легионеры сами стали собирать средства на памятник. И собрали: в течение четырех лет. Один раз в месяц каждый солдат добровольно отчислял на памятник «трудодень» из своего жалованья. А те, кто был уже на пенсии, перечисляли средства по подписке.

Работы по возведению монумента начались уже в 1929 году. Честь заложить первый камень в основание будущего памятника выпала подполковнику Форе, который в то время был уже на пенсии. Он же и руководил работами по строительству основания из бетона, облицованного ониксом, который возили из-под алжирского городка Тлемсен. Четыре бронзовые статуи, изображающие легионеров разных эпох: легионеры 1830–1840-х годов, времен мексиканской кампании, периода колониальных захватов с 1885 по 1910 год и добровольцы Первой мировой войны. Каждая — весом в три тонны. Композицию венчает земной шар. Контуры тех стран, где воевал легион с 1831 года, выгравированы и позолочены. Эту ответственную работу контролировал подполковник Мэр, принимавший активное участие в строительстве.

Увидев фигуры легионеров, солдаты стали немедленно находить портретное сходство с героями легиона: в одном им виделся полковник Комбе (Combes), в другом — капитан Данжу (Danjou), в третьем — полковник Брундсо (Bmndsaux), а четвертом — полковник Дюрье (Duriez). Каждый воспринимал статуи по-своему, и споры не утихали… В действительности лишь один бронзовый легионер имеет портретное сходство — лицу легионера времен колониальных войн, по просьбе инициатора строительства генерала Ролле, скульптор придал черты полковника Брундсо. Почему именно он был удостоен такой чести, история умалчивает. Тем более что полковник запомнился в легионе больше всего тем, что упек родную восемнадцатилетнюю дочь на гарнизонную «губу» только за то, что ему, видите ли, не понравились отметки в ее аттестате!

Бронзу отливали в Париже, а затем скульптуры и шар проделали долгий путь на поезде до Марселя, оттуда — морем в Алжир.

Но тогда, в четверг 30 апреля 1931 года в день 170-летия со дня основания Иностранного легиона, никто не мог себе и представить, что спустя тридцать лет долгожданный памятник придется разобрать и снова грузить на корабль… И что Алжир, милый Алжир, уже не будет французским… Историю невозможно предвидеть.

В тот далекий день на плацу собрались представители правительства Республики, включая министра обороны, 17 генералов, епископы Орана и Алжира, делегация из 27 ветеранов-легионеров, военные атташе иностранных государств. Состоялся парад, который запомнился на многие годы. Позже на памятнике высекли имена 22 тысяч легионеров, погибших в бою, то есть, как говорят французы, на «поле чести». А в 1949 году саперы окружили памятник цепями. Они отлили их из пуль, собранных ими на старом стрельбище легиона в Хамисе.

В октябре 1962 года, покидая Сиди-Бель-Аббес навсегда, легион забрал свой памятник с собой в новый «Отчий дом» — в Обань. Уже через год памятник восстановили, лишь заменив тлемсенский оникс, побившийся при спешном демонтаже, на свой родной французский мрамор.

За годы существования памятник, построенный руками легионеров на их средства, стал не просто памятником — это реликвия Иностранного легиона. По традиции каждый год 30 апреля, в годовщину битвы у Камерона, у его подножия проходит парад. И тогда души погибших легионеров радуются: справедливость на их стороне — они наконец обрели место душевного упокоения на земле той страны, ради которой сражались и погибли.

Станция парижского метро «Бастилия» — самая светлая. И не потому, что мозаики на стенах напоминают о светлом дне в истории Франции, когда парижская голытьба снесла тюрьму «спецназначения» и страна пошла «другим путем», но не захлебнулась в собственной крови, как Россия, когда выбрала ту же дорожку. Нет, просто станция построена на мостике, соединяющем два берега старого канала, и в весенний день, как в тот, когда произошло описываемое событие, всю ее заливает ласковое солнце.

Уставшие после работы и издерганные повседневной жизнью парижане украдкой бросали на него взгляды. Он не был ни здоровяком, ни красавцем, но чем-то сильно отличался от своих сверстников, гоняющих на скутерах по улицам города или вываливающихся группками из университета, прижав левой рукой к груди книжки, чтобы правой приобнять свою «копин» — подружку. И он вовсе не был похож на тех, что сидят по вечерам в кафе и экономно курят сигареты и надолго растягивают чашку кофе — чтобы подольше побыть с приятелями… На нем была военная форма. Этот парень в белом кепи легионера был из какого-то другого мира, словно маленький принц, свалившийся на эту станцию с другой планеты. И дело было не в том, что солдатик подтянут, выбрит, а форма сидела на нем как влитая. Он не улыбался: он просто весь светился доброжелательностью и открытостью к чужому ему миру людей. Все мы ждали поезда, а он, в свои двадцать с небольшим, — встречи с миром, который прекрасен, а потому будет добр к нему. Я стоял неподалеку и ощущал аромат его молодости и веры в неизведанный еще им мир человеческой подлости и преходящих страстей.

Рядом стояла группка японских туристов, которые всё и вся скупают и снимают во время своего короткого «сежура» в Париже, но даже они не расчехляли своих камер, а только смотрели на него. Когда бесшумно подкатил на резиновых колесах поезд, из вагона вышел неухоженный старик с длинными седыми волосами. Прошел в метре от юноши и замурлыкал себе под нос гимн легиона «Tien, voila le boudin…».

И тогда я понял, что в этом легионере есть шик. Причем шик в самом его французском понимании этого слова: когда прекрасно сидящая одежда на человеке лишь дополняет его внутреннюю красоту.

В тот далекий весенний день на станции метро «Бастилия» и возник замысел этой книги.

В те далекие годы во Франции еще была всеобщая воинская обязанность с обязательным для всех выполнением «священного долга» перед Республикой — то есть не добровольная служба по контракту, как сейчас, а подневольная.

В «Отчем доме» легиона в Сиди-Бель-Аббесе было установлено зеркало высотой два метра: перед выходом в город в увольнение легионер подходил к зеркалу на десять шагов и осматривал, как на нем сидит форма. Рядом с зеркалом уже стоял сержант. Легионер отдавал честь и протягивал увольнительную записку. Сержант окидывал внимательным взглядом убывающего сверху донизу. Особое внимание обращал на складки на рубашке: две вертикальные от карманов до талии и по одной складке в форме «V» на каждом нагрудном кармане. Если оставался доволен осмотром, то отдавал записку и салютовал: «Свободен! Гуляй!» А если нет, то легионер бежал «плиссировать» свою парадную рубашку. Складки — это отличительный знак легионера! Мода на «плиссе» возникла еще в 1935 году и завели ее офицеры. А когда легион был вынужден «американизироваться», то есть надеть форму армии США во время освобождения Франции, то наведение стрелок на брюках и рубашках стало повальным увлечением: только так их можно было отличить от американцев еще издалека! Это тоже «шик» легиона. Другой «шик» — умение отдавать честь старшему по званию. Легионеры делают это часто и с видимым удовольствием. Здесь тоже «к пустой голове не прикладывают», поэтому если на легионере нет головного убора, то он просто хлопает себя по правой ляжке. А для салюта подносят к кепи открытую ладонь, словно говоря: «Нет оружия!» Это тоже древний обычай, который начался еще во время куртуазной эпохи рыцарства.

В Обане тоже есть такое зеркало, правда, размером поменьше. «Не легион меняет человека, а человек меняется в легионе» — эту легионерскую присказку я вспоминаю каждый раз, когда через пару дней, проведенных с легионерами, перед тем как подойти к КПП, стал бросать взгляд на себя в зеркало, а второй раз — выходя из части вечером. Среди подтянутых легионеров в постиранной и наглаженной полевой форме почему-то не хотелось выглядеть уж совсем расхлябанным, «гражданским». Но каждый раз, когда гляжу в это зеркало души легионера, усмехаюсь в ответ выпирающему «майорскому» животу и говорю себе, что надо бы бросить курить и перестать вспоминать былые путешествия. Не мучить за бутылкой старых товарищей разговорами о вселенской неустроенности. Встретить умную и тонкую женщину, которой не нужно ничего доказывать, и завести семью… Сколько таких мыслей пронеслось в головах тысяч перед этим зеркалом в Обане, перед тем как сделать первый шаг в легион?