Местные темноглазые девчонки скучают: ходят парами, как в нашем провинциальном городке, обстреливают взглядами прохожих с балконов или висят на поручне водительского кресла «сорокового» автобуса из Марселя и «кадрят» шофера… Скучно им.

Легионеров на улицах не видно: за развлечениями и ночными приключениями они ездят в Марсель. Да и какие отношения могут быть у порядочной девушки с легионером? Об этом еще в прошлом веке все рассказала Эдит Пиаф в песне «Мой легионер».

Автобус подкатывает точно по расписанию. Где находится легион, в Обане знает каждый. Есть даже такая остановка.

 — Один билет до Легиона, сильвупле. Сколько с меня, месье?

 — Нисколько. Бесплатно!

Думаю, разыгрывает. На всякий случай осведомляюсь:

 — У вас что, власть в городе захватили социалисты?

 — Хуже. Коммунисты! От того и проезд теперь бесплатный! — хохочет в ответ водитель араб.

Позже замечаю, что повсюду в городке мэрией развешаны флаги-плакаты «Равенство. Братство. Бесплатность».

В Обане расквартирован Первый полк. Самый старый в истории легиона, но сегодня это не боевой полк, а административный: штаб, Музей Иностранного легиона со всеми реликвиями и знаменами полков, оркестр, редакция журнала «Белое кепи» и архивы.

В сравнении с долгой историей легиона, его «Отчий дом» находится в Обане совсем недавно, с 1962 года. Раньше «Отчий дом» был в Алжире, в Сиди-Бель-Аббесе, недалеко от Орана. Свой первый военный городок на месте арабского селения легионеры построили еще в 1831 году, когда началось завоевание Алжира. Многое в Алжире было построено легионерами-саперами: дома, церкви, дороги и мосты. Для них эта страна стала родным домом. Поэтому не случайно, что легионеры приняли такое активное участие в мятеже против центральной власти, когда де Голль решил оставить Алжир.

В октябре 1962-го легион ушел из Алжира навсегда. Все, что было в Африке, в том числе памятник погибшим, украшавшим плац в Сиди-Бель-Аббесе, перевезли в Обань.

Расположение Первого полка чем-то напоминает мне санаторий на юге: белые двухэтажные здания на фоне гор, так похожие на крымские. Кипарисы. Стрекот цикад и горы. Вот только вместо деловитых женщин с руками в кармашках белых халатов — поджарые парни со всего мира в своих белых кепи. При встрече они каждый раз с шиком отдают друг другу честь. Если нет кепи на голове — тогда просто хлопают ладонью по правой ляжке, здесь тоже руку «к пустой голове» не прикладывают.

Этим наблюдением не могу не поделиться со своими спутниками. «Ага, а вот за «санаторий» — отдельное спасибо!» — парирует майор Морелль. Мы идем с моими «комманданами» обедать в офицерское собрание. Это становится уже традицией: пиво перед обедом, потом обед из трех блюд, которые подает тактичный официант-легионер. Я не поспеваю за офицерами: как все военные, они едят быстро, а я вот свою армейскую привычку «принимать пищу» за десять минут с годами утратил… Офицеры вытирают кусочком хлеба тарелку — подбирают остатки соуса. Что для нас — моветон, для французов норма: это уважение к повару. Соус — главное во французской кухне!

А потом выходим на улицу — выпить кофе с сигареткой и закончить наши застольные разговоры.

Прибываю на КПП ровно в 9 00. На скамеечке — очередная «сладкая парочка» — двое новых кандидатов. Один — негр, другой — белый.

Майор Дагийон рапортует, что сегодня, по плану, встречаемся с русскими музыкантами. Обед — по расписанию.

Оркестр легиона один из старейших во французской армии: первый возник одновременно с созданием Иностранного легиона. Это один из лучших музыкальных коллективов в мире. Раньше оркестр был в каждом полку, сегодня — только в Первом полку.

Легион уже дважды побывал в России — в Крымскую и Гражданскую войны. Оба раза крайне неудачно. Чего нельзя сказать о выступлениях легионного оркестра в Санкт-Петербурге и Москве в последние годы. Двухэтажная казарма с балконами. На входом — кованый скрипичный ключ. Дневальный, явно «наш», вызывает дежурного офицера. Тот начинает «сгонять» на встречу со мной всех моих «компатриотов». Для французского командования «русские» в легионе — это все те, кто происходит из бывшего СССР. Кроме стран Балтии, разумеется. Это теперь тоже европейцы.

Сидим в большой комнате за огромным столом под зеленым сукном. В витринке — коллекция фуражек музыкантов со всего мира. Наконец все в сборе. Обстановка напоминает встречу западного журналиста в брежневскую эпоху с «простыми советскими солдатами» в Таманской дивизии. В данном случае роли «особистов» играют старший офицер-музыкант и «мой» Дагийон. Говорим по-французски — не только из вежливости к офицерам, но и согласно уставу. В личном общении легионеры мешают все известные им языки.

Солдаты с территории бывшего СССР служат под своими именами. Общаются между собой по-русски.

Особенно на пляже и во время пикников. Обычно только «прибалты» поначалу не хотят разговаривать на языке «оккупантов», но потом меняются: как говорят в легионе: «не легион меняет человека, а человек меняется в легионе». С бывшим соцлагерем общаются сначала по уставу — по-французски, а потом тоже переходят на русский… Только вот молодежь его уже совсем не знает: вытравили русский из обихода младоевропейские политики.

Все это я узнаю позже, а пока в воздухе висит легкое напряжение… Чувствую, что соотечественники не особенно жалуют «акул пера» с бывшей родины. Приходится представляться и долго про себя, любимого, рассказывать. Монолог прерываю короткими вопросами и нахожу своих «зем» — москвичей. Сержант-шеф, по-нашему старший сержант, Юрий Васильев из Москвы. Ему — 35. В легионе служит уже третий срок В Российской армии такой сержант-шеф как минимум старший лейтенант… Джазист Андрей Громов прибыл недавно и пока пребывает в почетном звании легионера, то есть рядового. Он тоже из столицы. Андрей Прутков служил в Кремлевском оркестре. А вот капрал Андрей Коняхин — из Белгорода. Все прошли школу Российской армии, так что им есть с чем сравнивать свою новую службу.

В отличие от российских военных оркестров музыканты в легионе остаются солдатами. И не только тогда, когда фронт прорван и штаб окружен, а музыкантам приказано отложить трубы и взять винтовки… В первую очередь музыканты — это легионеры, а потом уж служители муз. Их, как и всех, посылают в командировки: Джибути, Афганистан, Косово… Раз в полгода — месяц полевых учений.

Говорим не о войне, а о Москве, о концертах военных оркестров на улицах осенью… Рассказываем, кто где когда служил. Тут все вдруг меняется: вспоминаем службу, смеемся и подкалываем друг друга… Солирует, как самый «бывалый», сержант-шеф Васильев. Вдруг Юрий спрашивает «в лоб»: для кого пишу? Я ему в ответ старую шутку: «На кого работаете, Гадюкин?» — «Нет, серьезно… А то знаете, как почитаешь про нас в российской прессе, так уши вянут…»

В легионе много поют. Музыканты рассказывают мне, что в первые месяцы службы — это часть подготовки: с песней легче изучать иностранный язык. А потом поют уже для себя. И не только профессионалы-музыканты: простые легионеры в хорошем настроении мурлычат себе под нос одну из полюбившихся песен…

А когда приходится тяжело, то поют все вместе. У каждого полка обязательно есть своя песня, и у многих подразделений в полку тоже. Музыкальный строй песен легионеров такой, что их всегда можно исполнять на марше или во время короткого отдыха после тяжелого дня.

В легионе служат разные сроки. Некоторые застревают и на двадцать пять лет. Это в основном французы. И «афрофранцузы». Среди «наших» таких ветеранов пока нет: слишком еще мало времени прошло с того момента, когда не стало СССР.

«Натурализовавшись», то есть получив вожделенный французский паспорт и став «гражданином Европы», «эсэнговские» легионеры начинают подумывать о том, чтобы как-то обустроиться на гражданской почве. Но не в России, а здесь, во Франции.

Кое-кто так и делает, но большинство россиян и «эсэнговцев», поломав голову над своими гражданскими перспективами, контракт продлевают. А потом опять продлевают. И еще раз. Как в «шансон рюс» Шарля Азнавура «эх рас, есчо рас»…